"Смоленское направление" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 13. Дела торговые.

– Алексий, парус на реке, идут со стороны города, лодка махонькая, кажись сотник взвертается. – Ратибор говорил в переговорное устройство, не отводя глаз от оптики. Двойная радость для старого воина, приезд боевых товарищей и скорое увольнение в город. За эти два дня, караульные вымотались капитально. Смена каждые четыре часа, не выспаться толком, не отдохнуть по-человечески. В военном училище, лектор рассказывал, что максимально безопасный для здоровья срок, работы в подобном режиме – шестьдесят суток. Дальше начинаются неприятные процессы в организме, люди начинают тормозить. Здесь, цена усталости бойца – жизнь всего лагеря.

Савелий вернулся совершенно другим человеком, от прошлого сотника остался только меч и одежда. Помолодел лет на десять, походка летящая, улыбается, девочек с лодки на руках перенёс. Может в лотерею выиграл? Надо будет спросить.

– Здрав будь Савелий. Как съездил? – Пожали друг другу руки, и пошли обсуждать новости в командирскую палатку.

– В Смоленске много чего интересного, если всё рассказать, до утра не успею. – Сотник угощался холодным пивом, припасённым мною для торжественной встречи, оставлял пену на усах, изредка похрустовал солёным сухариком и говорил, говорил…

– Только представь, Алексий. Стою, на неё смотрю, а шага навстречу сделать не могу. Воздуха в груди не хватает, вот тут, всё сжало. – Савелий второй раз описывал мне встречу с его ненаглядной Еленой. Можно было только порадоваться за влюблённых, жизнь то продолжается. В конце беседы всплыла информация о златокузнечных делах.

– Значит, Евстафий, получил заказ на инструменты ювелирные, каков фрукт. Если платят золотом, то всё устроим. Лодочника не отпускай, с утра, Ратибора и Велимира повезёт в город. И ещё, Савелий, поедешь с ними. Присмотришь за ребятами, заказ отвезёшь, Елену проведаешь. Пошли, коней посмотрим, покумекаем, что с ними можно сделать. – Допив ячменный напиток, с кульком сухариков мы отправились на лужайку.

Конюх выкупал лошадей, расчесал, убрал из грив и хвостов всяческий мусор. После шампуня, бока животных играли угольным блеском. Сами коники, метр двадцать высотой, ходили возле цыгана как дети вокруг мамы.

– Вон тот, жеребец, из рук есть не будет. Не вздумай угощать его, Алексий. – Сотник безошибочно определил монстра, который хотел меня покусать.

– Тогда корми его сам. Пока сюда вели, брыкался, в жизнь бы не поймали, сам за остальными пошёл. – Рассказал Савелию историю пленения табуна.

– Ха, я тоже не буду, для него хозяин сейчас он. – Савелий показал пальцем на цыгана. – Очень выносливая порода, сто пятьдесят вёрст может проскакать. В бою, супротив фарей, не сдюжит, мелковат. А вот, на переходах, если сумеет оторваться от погони – не догнать. – Сотник прочитал целую лекцию, о том, как всеми правдами и неправдами завозили в Рязанское княжество лошадей, стремясь улучшить породу. Штраф, за убийство коня составлял двенадцать гривен серебром, в то время как за смерда – всего три. Ценность трофеев росла в геометрической прогрессии, продавать четвероногих уже расхотелось.

– Савелий, а что, если мы оставим лошадей здесь, выправим приличную сбрую. Зимой, когда река замёрзнет, не на коньках же нам кататься? – Плана использования коней ещё не возникло, но чувствовал, могут они нам пригодиться.

– Оставляй, конь никогда не помешает. Сёдла и упряжь можно в Смоленске заказать, шорник продаст готовые ремни, а вот седельник должен посмотреть на лошадь. Можно и сразу купить, а на месте подогнать, но будет не то. Конь для воина – это боевой товарищ, ему будет в радость, носить седока, ежели сбруя удобна. – Сотник подошёл к злому жеребцу, посмотрел тому в глаза, улыбнулся, и протянул кулёк с сухариками цыгану.

Конюх принял бумажный пакет, попробовал лакомство, цокнул языком, то, что надо и принялся скармливать лошадям с рук. В раннем детстве, будучи в Прибалтике, на ужин, мне был выдан бутерброд, посыпанный сахарным песком. Приятель отца, приехавший на коне с соседней усадьбы, был у нас в гостях. Лошадка стояла во дворе, посматривая на пацанёнка с хлебом своими огромными карими глазами. В тот вечер я остался голодным, и очень довольным, что спас лошадь, как мне тогда казалось, от голода.

Утром, перед палаткой, вместе с Савелием складывали в сундук заказанные инструменты. Обошлись они недёшево, специально были подобраны только те, которые при известной смекалке можно было изготовить в средневековье. Качество стали, конечно, заоблачное, для этих мест, но всё имеет свой срок службы. Лет через сто, всё это придёт в негодность, и умелые руки мастера будут их лишь копировать. Цанги, надфили, клещи для протяжки проволоки, наковальня, кусачки и тиски были завёрнуты в пергаментную бумагу. Плашки, ригель, фильеры, расколотка кастов, анка куб с пунзелями положили в отдельные ящички. Самыми дорогими были ручные вальцы, с фирменной деревянной упаковки удалили табличку с названием завода изготовителя. Все инструкции по применению были зачитаны сотнику. В последний момент Моисей Исаакович передал через зятя пробирный камень и набор кислот. От пузырьков с химией пришлось отказаться, они так и остались в двадцать первом веке, до лучших времён. Ещё пять с половиной веков, средневековые смоленские ювелиры буду обходиться без них.

– Евстафию передай, за весь сундук надо получить шестнадцать фунтов золота и шкурки соболя на пошив трёх больших шуб. Основной упор на качество стали, из которого сделаны инструменты. Конскую сбрую не забудь, приказчик пусть подсобит. – С таким напутствием отправлял сотника в Смоленск. Подарок для Елены собирала Полина, что лежало в объёмном свёртке, можно только догадываться. От себя передал две кольчуги, на них можно было купить хороший дом и содержать прислугу.

– Не беспокойся Алексий, через три дня буду. – Лодка отчалила, сытый и довольный рыбак грёб за троих, пятнадцатифунтовый шмат сала, лежащий в котомке, стимулировал лучше пафосных слов.

Вечером того же дня, двое крепких мужчин в одинаковой одежде с мечами на перевязи, в сопровождении третьего несли тяжеленный сундук зелёного цвета. Любой армейский прапорщик, прослуживший сутки на складе, опознал бы в нём ящик для хранения боеприпасов. По цифрам и буквам на крышке без труда определил бы и содержимое. Да только не родился ещё этот военный, а если б и оказался в этом месте и в это время, то всё равно бы ошибся.

– Евстафий, открывай ворота! – Сотник торопился, хотелось поскорее увидеть возлюбленную, обнять, поцеловать, сказать нежные слова. А тут, дверь заперта, и никто не отзывается.

– Иду, иду. Не стучите. – За дверью послышалось движение засова, и сквозь просвет показалась заспанная физиономия приказчика. – Наконец то, Савелий, заходи, дорогим гостем будишь. – Евстафий спросонья выпалил первую пришедшую на ум фразу, отошёл от двери, пропуская вовнутрь прибывших воинов. Не успел сотник пройти через торговый зал, как навстречу выбежала Елена.

– Савелушка, сокол мой ясный. – Девушка не сдержалась и бросилась возлюбленному на шею. Слёзы радости катились из её глаз, сутки прошли с их растования, превратившиеся для влюблённых в вечность.

Воины, нёсшие сундук переглянулись, одобрительно оценивая выбор командира, поставили поклажу и тактично вышли за дверь. Если надо – позовут. Где размещаться, точнее, ночевать они уже знали от своих сослуживцев. Выданное сотником серебро лежало в загашнике и спешило преобразиться в вино, женщин и бурное веселье.

Отправив Елену в свою комнату, пообещав поскорее присоединиться к ней, сотник отпустил своих людей в трактир, и попросил Евстафия срочно привести аптекаря.

– Да разве так можно? – Воспротивился приказчик. – Негоже на ночь глядя, торговлю вести.

– Зови немедля, торговаться будишь завтра, сейчас я объясню, что к чему и как пользоваться. – Савелий хотел поскорее покончить с торговыми делами, что бы больше времени уделить своей ненаглядной Елене.

– А ты мне расскажи, делов то, я всё запомню. – Не унимался Евстафий. Присутствие посторонних при таинстве торга его не устраивало.

– Алексий назвал свою цену, шестнадцать фунтов золота и рухлядь соболья, на три большие шубы. Торговать я не буду, не по чину мне. Да и справишься ты лучше меня в этом деле. Но кое-что мне надо передать на словах покупателю, уж не обессудь Евстафий. – Сотник приблизился к ящику, отщёлкнул запоры и достал оттуда мешки с кольчугами. – Завтра нужно продать, или поменять на дом. Поможешь?

Приказчик понял, что спорить бесполезно, разговор переходил на другую тему, тяжело вздохнул, кивнул головой, соглашаясь, и отправился к аптекарю.

Мойша, при свете свечи готовил снадобье для немецкого купца. В Смоленске находился целый квартал иноземцев, даже церквушка у них своя была. Досадно было еврею, не было ни одной синагоги в княжестве, справедливо ли это? Собираться вместе и обсуждать религиозные вопросы его соплеменникам никто не препятствовал, однако храма строить не разрешали.

Ученик аптекаря поскрёбся в дверь, отворил и, не заходя в комнату, доложил: – Учитель, к Вам купец Евстафий из Новгорода, по срочному делу.

– Пусть обождёт, я занят. – Пробормотал аптекарь, и чуть не выронил ступу. – Из Новгорода? Ишая, ничего не говори купцу, я уже иду. – Через пару минут аптекарь спешил за новгородцем, наплевав на лекарство для заболевшего немца.

– Если данные инструменты покинут территорию Смоленского княжества, то в Иерусалиме, в Западной стене, появится записка с просьбой наказать одного аптекаря. – Савелий достал из ящика вальцы, поставил на прилавок, подождал, когда приказчик принесёт дополнительный светильник для усиления эффекта презентации и крутанул ручку механизма.

– О цене поговори утром. – Вставил свои пять копеек Евстафий, спеша выпроводить за дверь ошалевшего от услышанного Мойшу.

Когда работник фармацевтической промышленности удалился, приказчик попросил Савелия оказать небольшую услугу, покараулить ночь в лавке.

– Развеяться мне надо, отдохнуть от дел купеческих, а завтра пристроим твою броню, дом присмотрим, ну как, согласен? – Евстафий прекрасно осознавал, что услугу сотнику, оказывает он, а не наоборот. В данном случае было совпадение интересов, одним нужно помещение без свидетелей со свечками, другому и вправду хотелось выпить.

Спускать серебро в трактире экономный новгородец не стал, всё с собой. В двухстах шагах стояла лавка псковского купца Прокопа Фёдоровича, в которой торговал дружок Евстафия, такой же приказчик. Можно сказать почти земляк, Семён приезжал с санным поездом в Новгород, забирать воск. Там они и познакомились на почве любви к медовухе. Теперь новгородец шёл к псковчанину с предложением подыскать дом на продажу, заодно выпить, а если захочется поесть – то и заночевать.

Кольчуга в Смоленске торговалась по двенадцать полновесных гривен серебром, могли продать и дороже, если покупатель требовал вплести украшения. Двухэтажный домик в пределах городской стены тянул на десять, иногда пятнадцать гривен, в зависимости как сторгуются. Предприимчивый приказчик планировал перекупить дом Прокопа Фёдоровича, доставшийся тому по суду. Зная, что строение для псковского купца, как пятое колесо в телеге, разговор о цене мог быть привлекательным.

Утром следующего дня, прибежавший Евстафий, только успел приготовить лавку к торгу, как появился аптекарь. Создавалось впечатление, что в эту ночь, никто из находившихся в лавке не сомкнул глаз. И если Мойша провёл бессонную ночь, размышляя над информированностью тайного покровителя новгородцев, приказчик не выспался, потому, что пил хмельной мёд с пользой для дела. То Савелий прикрывал ладонью шею, скрывая лиловый синяк, образовавшийся после бурных любовных ласк.

Сославшись на неотложные дела, сотник покинул лавку, собираясь проведать своих людей в харчевне. По пути заглянуть к кожевенникам, прицениться к сёдлам и упряжи.

– За весь сундук, тридцать два фунта золота и мягкой рухляди собольей на шесть шуб. – Евстафий открыл торг.

К десяти утра семь дюжин шкурок ценного меха вкупе с восемнадцати фунтовым мешочком золотого песка перекочевали в сундук новгородца. Четыре раза перевешивали золото, разница между эталоном веса Смоленска немного отличалась от Новгорода. Естественно, вес последнего был больше. Пришлось воспользоваться Псковской, а затем и Киевской гирькой. В итоге было высчитано что-то среднее, которое обозвали 'золотая середина'. Евстафий был уверен, что его надули, так как киевский купец, предоставивший свой эталон, был внешнее похож на аптекаря.

Барух бен Лейб, был больше известен в Смоленске как златокузнец Борох Лейбов, поджидал Мойшу в его аптеке. Пятнадцать лет назад, бежавший от погромов из Англии, скитался по Европе и оказался в Смоленском княжестве. Талантливый ювелир, немного алхимик, обрёл на Руси вторую Родину, женившись на младшей сестре аптекаря. Золотые цепи, замысловатые браслеты с его клеймом покупались по всему свету, но с недавних пор, спрос упал. Цену перебивали итальянские мастера, себестоимость их изделий была ниже. Соблюдая осторожность, Борох не пошёл смотреть инструменты, было достаточно покрутить в руках подзорную трубу, что бы оценить качество оборудования, на котором она была изготовлена.

Помощники Евстафия притащили сундук с покупками в аптеку. Покрутившись с минуту, может, перепадёт от щедрот покупателя на кувшинчик пива, с пустыми руками отправились обратно.

– Радость пришла в наш дом, Барух. Жадный новгородец расстался с сокровищем, цену которого он не знал. – Аптекарь обнял ювелира и показал на сундук.

Борох доставал инструменты из ящика, рассматривал, откладывал в сторону, даже провёл надфилем по ногтю. Полным восхищения голосом произнёс: – Праздник Шавиот у нас сегодня, урожай, который будет собран с помощью этих вещей, сделает нашу семью богачами. – Ювелир оторвался от покупок, подошёл к шурину и расцеловал его.

– Есть одно условие, Барух бен Лейб, воин, сопровождавший сундук, запретил увозить инструменты из княжества. Он знаком с нашими святынями, и знает, что мы делаем у Западной стены Храма Иерусалимского. – Мойша говорил с очень серьёзным видом, стараясь подчеркнуть важность произнесённых слов.

– В своём ли ты уме? Куда я побегу отсюда, к немцам, а может, к подлым италийцам? Что бы меня снова избили, и, обобрав до нитки, голого выбросили на улицу? Я только здесь, спокойно стал засыпать по ночам. – Лейбов смотрел на аптекаря, как на ума лишённого. Ему и в голову не могла прийти идея бегства, хватит, набегался. К мастерам на Руси относились с должным уважением, не взирая, на их национальность.

Мойша пересказал инструкции по использованию инструментов, услышанных от Савелия, порадовался за родственника и пошёл доделывать лекарство от диареи, для прожорливого немецкого купца. Истолчённая сушёная черника, вперемешку с двумя зёрнышками перца была смешана с яичной скорлупой и ссыпана в глиняный стаканчик.

– Ишая, отнеси снадобье немцу, десять кун серебра с него, за редкое чудодейственное лекарство. Ночь не спал, готовя его. – Аптекарь улыбнулся, зевнул и отправился почивать, слишком напряжённым выдалось утро.

Купцы немецкой слободы боялись обращаться к русским знахарям, в результате переплачивали за медицинскую помощь втридорога.

Прокоп Фёдорович состоял в Псковской гильдии купцов торгующих воском, созданной в противовес 'Ивановской общины' Новгорода. Что бы подчеркнуть свою принадлежность к 'вощникам', по его повелению на лавке была намалёвана толстенная пчела, при ближащим рассмотрении напоминающая трутня. Головки воска, называемых 'Пи', весом в одну капь складывали в подвале лавки, которая фактически была торгово-закупочной базой Пскова в Смоленске. Разница Новгородского 'Иваньского ста' и Псковской гильдии была в сумме обязательного взноса. В первом случае платили пятьдесят гривен, псковчане ограничивались тридцатью. Во всём остальном, гильдии были близнецы-братья. Даже профессиональный праздник, день рождества Ивана Предтечи, 24 июня, отмечали одинаково. (1 капь = 8 ливонских фунтов = 4 пуда)

Год назад, товарищ по гильдии не оказал Прокопу денежную помощь при закупке воска, в результате чего, Новгородцы подчистую скупили весь воск в Полоцке и стали монополистами в течение года на рынках Балтики. По решению суда гильдии, дом ненадёжного товарища перешёл Прокоп Фёдоровичу в качестве отступного.

Выслушав своего приказчика Семёна, рассказавшего о возможности продажи неликвидной недвижимости, напоминающей о прошлогодней неудаче, Прокоп согласился выставить дом на торги.

– Десять гривен, Сёма, не меньше. Смотреть на этот терем противно. – Добро на продажу дано, и Семён побежал исполнять.

Воистину, сегодняшний день был для Евстафия счастливым. Всё у него получалось, даже за приобретённый дом не пришлось отдавать гривны, сошлись на одной кольчуге. Псковский приказчик не поленился, и сбегал к патрону, показать бронь, оцененную в два фунта серебра. Дело оставалось за малым, найти прислугу и переселить Елену, так некстати оккупировавшую комнату хозяина. Дожидаясь Савелия, приказчик подсчитывал прибыль, отложив треть выручки для Пахома Ильича. Получалось неприлично много. Обманывать хозяина на крупной сделке Евстафий не стал, проверка будет неизбежна, хватит и процентов. А вот с кольчугой и теремом, тут непосредственно заслуга самого Евстафия. За один день личный капитал удвоился, не грех и горло промочить.

После обеда в лавку зашёл сотник, узнав о решении жилищной проблемы, потребовал немедленно показать дом и вместе с Еленой отправился на смотрины. В заброшенном тереме давно уже никто не жил. Мальчишка Филимон, присланный Семёном для передачи имущества, лихо перелез через забор, открыл ворота с внутренней стороны и запустил новых владельцев.

– Вот ключ. – Филимон поклонился и не получив дальнейших распоряжений быстро ретировался.

Терем выглядел довольно сносно, однако хоромами назвать было его нельзя. Нежилой дом быстро приходит в запустение, но для Савелия, это не имело никакого значения. Возвращаться в Рязань он уже не хотел. Приобретённое строение надо было зарегистрировать в княжеской канцелярии, где при двух свидетелях подтверждался договор купли-продажи. Оформлять сделку без видоков было возможно, но здание явно превышало стоимость трёх гривен.

Савелий с Еленой остались осматривать дом, попросив Евстафия привести гулявших в трактире Ратибора с Велимиром. Вскоре дружинники, прихватив небольшой запас снеди, на первое время, в сопровождении приказчика появились у ворот дома сотника.

– Савелий то молодец, только в Смоленск попал, а уже жёнку себе нашёл, дом вот купил. – Делился своими мыслями Велимир.

– Станешь сотником, и у тебя терем с жёнкой будет. А что это челяди не видно? – Ратибор покрутил головой и остановил взгляд на Евстафии.

– Так дня не прошло, как купили, с утра найму людишек и приведу. – Приказчик упустил из вида данную проблему, решив, что Савелий уже позаботился о работниках.

Наутро, уплатив сорок резан пошлины, в Смоленске появился новый горожанин: сотник Рязанского князя Савелий с супружницей Еленой. О том, что брак не освящён, тактично умолчали. Время поджимало, венчание отложили на конец месяца, когда прибудет Пахом. Кроме Алексия и Новгородца на роль посажённого отца никто не подходил.

Увольнительная подходила к концу, на причале, закреплённого за новгородцами, бойцы перетаскивали в рыбацкую лодку сёдла и упряжь, которую только что принесли от кожевенного ряда. Корзина с мягкой рухлядью была укутана куском кожи, защищая ценный мех от просмоленных досок лодки. На берегу, из общей массы людей выделялась пара, стоящая невдалеке от лодки. Одежда женщины, казалось, была сделана целиком из стали и бирюзы, блестящие чешуйки на длинной безрукавке переливались, отражая солнечный свет, вызывали завистливые взгляды проходивших мимо дам и молоденьких девочек. Ярко голубой сарафан из редчайшего шёлка с вышитыми понизу цветами, доходил владелице до щиколотки, из-под него были видны сиреневые сапожки на высоком тонком каблуке. Кокошник в виде скошенной к затылку шапочки кубанки был украшен рисунком неизвестных птиц с длинными перьями на хвосте. Изюминкой наряда был газовый шарф, повязанный вокруг шеи.

– Сотник рязанский, со своей боярыней. Ишь, как милуются. – Авторитетно заявила подружке торговка пирожками. Степанида торговала на рынке более десяти лет и знала всё про всех.

– А что это на ногах у неё? Каблук, какой странный, а зад как выпятила, фу, бесстыжая. – Продолжила интеллектуальный разговор собеседница Степаниды.

– Дорогу! Дорогу! – Разговор прервали грузчики, катившие бочки с дёгтем на ладью, пришвартованную у соседнего причала. Торговки прыснули в стороны, облаяли работников порта и разошлись по своим делам. Жизнь продолжалась.