"Иоахим Гофман. Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) " - читать интересную книгу автора

быстро растущего гигантского вооружения стала все более усиливаться, Сталин
счел, что настало время вмешаться в кризис "мирового капитализма" военным
путем. Уже посол Великобритании сэр Стаффорд Криппс и посол Соединенных
Штатов Лоуренс Ф. Штейнгардт обратили внимание на то, что Сталин с 1939 г.
хотел вызвать войну не только в Европе, но и в Восточной Азии. Ставшие
известными документы Народного комиссариата по иностранным делам
(Наркоминдел) позволяют нам судить об этом с достаточной ясностью.[11]
"Заключение нашего соглашения с Германией, - сообщал Наркоминдел 1 июля 1940
г. советскому послу в Японии, - было продиктовано желанием войны в Европе."
А в отношении Дальнего Востока в телеграмме из Москвы советским послам в
Японии и Китае от 14 июня 1940 г. совершенно аналогично говорится: "Мы
согласились бы на любые договоры, которые вызовут столкновение между Японией
и Соединенными Штатами". В этих дипломатических директивах неприкрыто
ведется речь о "Японско-Американской войне, возникновение которой мы бы
охотно увидели". М. Никитин описывает позицию Москвы следующими словами:
"Советский Союз, со своей стороны, был заинтересован в отвлечении внимания
Англии и США от европейских проблем и в нейтралитете Японии в период
разгрома Германии и "освобождения" Европы от капитализма".[12]
19 августа 1939 г. Сталин на неожиданно созванном секретном заседании
Политбюро ЦК, в котором участвовали и члены русской секции Коммунистического
Интернационала, провозгласил в программной речи, что теперь настало время
поднести фитиль военного пожара и к европейской пороховой бочке. Сталин
прямо заявил: "если мы примем предложение Германии о заключении пакта о
ненападении с ними", то следует исходить из того, что "они, естественно,
нападут на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет
неизбежным". Вызванные этим "серьезные волнения и беспорядки" привели бы,
как он заявил, к дестабилизации Западной Европы без того, чтобы "мы",
Советский Союз, были бы сразу же втянуты в конфликт. И он сделал перед
своими ближайшими товарищами вывод, провозглашенный еще в 1925 г.: что тем
самым "мы можем надеяться на выгодное для нас вступление в войну". На взгляд
Сталина, теперь появилось "широкое поле деятельности для развертывания
мировой революции", иными словами - для никогда не отбрасывавшейся цели
советизации Европы и для установления большевистского господства. И он
закончил призывом: "Товарищи! В интересах СССР, родины трудящихся, вперед, к
началу войны между Рейхом и капиталистическим англо-французским блоком". В
качестве первого этапа установления имперского господства Сталин
охарактеризовал большевизацию Германии и Западной Европы. Через четыре дня
после этой тайной речи, 23 августа 1939 г., между представителями
правительства Рейха и правительства СССР был заключен пакт о ненападении с
важным секретным дополнительным протоколом.
Подлинность этой речи Сталина от 19 августа 1939 г., которая была
передана французскому агентству "Гавас" из Москвы через Женеву "абсолютно
надежным источником" и уже в 1939 г. опубликована в томе 17 "Revue de Droit
International", до сих пор оспаривается сталинистской пропагандой и ее
поклонниками с чрезвычайно примечательной ревностью.[13] Тем временем, уже
то обстоятельство, что лично Сталин счел нужным еще 30 ноября 1939 г.[14]
опубликовать в партийном органе "Правда" опровергающее интервью под вводящим
в заблуждение заголовком "О лживом сообщении агентства Гавас", показывает, в
какой мере он ощутил себя разоблаченным. Ведь сам Сталин шел на личные
интервью лишь в чрезвычайных случаях.