"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Поэт и композитор (новелла)" - читать интересную книгу автора

Дженнаро не может оправдаться, охрана обезоруживает его и ведет в темницу.
Он окончит жизнь на плахе, но еще перед смертью хочет говорить со своим
горячо любимым братом. Милло согласен; Дженнаро в самых трогательных словах
напоминает ему о любви, связывавшей их с самого рождения. Но когда Дженнаро
спрашивает, считает ли его брат способным на братоубийство, Милло требует от
него доказательств невиновности, и тут Дженнаро, испытывая в душе
нестерпимую боль, открывает королю страшные роковые пророчества голубей и
некроманта Норанда. Едва он произнес последние слова, как, к ужасу Милло,
окаменел, превратившись в мраморную статую. Теперь Милло узнает, как любил
его брат; мучимый упреками совести, он решается не отходить от статуи
любимого брата, чтобы умереть у ног его в отчаянии и раскаянии. Тут
появляется Норанд, который говорит так: "В вечном законе судьбы записаны
смерть ворона, проклятие, похищение Армиллы. И лишь одно способно вернуть
жизнь твоему брату, и это ужасно. Если ты заколешь Армиллу этим кинжалом,
оживет холодный мрамор, окропленный ее кровью. Если ты берешься убить
Армиллу, убей! Вопи, стенай, как воплю, стенаю я!" Норанд исчезает. Армилла
вырывает у несчастного Милло тайну страшных слов Норанда. Милло покидает ее
в отчаянии; исполненная ужасом, Армилла пронзает себя кинжалом, что оставил
Норанд. Как только кровь Армиллы падает на статую, к Дженнаро возвращается
жизнь. Милло приходит - брат жив, но мертва возлюбленная. В отчаянии он
готов заколоться кинжалом, поразившим Армиллу. Но тут мрачное подземелье
вдруг обращается в зал - громадный и ярко освещенный. Является Норанд:
исполнились великие и тайные веления судьбы, конец печалям, Армилла оживает,
когда к ней прикасается Норанд, и все счастливо оканчивается.
Фердинанд. Ясно припоминаю теперь эту великолепную фантастическую пьесу
и глубокое впечатление, какое произвела она на меня. Ты прав, чудесное у
Гоцци во всем необходимо и столь поэтически истинно, что охотно веришь в
него. Милло, убивая ворона, словно стучится в железные врата мрачного
царства духов, врата со звоном распахиваются, и духи входят в жизнь людей,
запутывая их в сети чудесной, таинственной, царящей над нами судьбы.
Людвиг. Это так. А теперь подумай, сколь же энергичные, великолепные
ситуации сумел вывести поэт из этого конфликта с миром духов. Героическое
самопожертвование Дженнаро, бесстрашное деяние Армиллы - во всем этом такое
величие, о котором не имеют и отдаленного представления сочинители моральных
драм, роющиеся в жалком хламе обыденной жизни словно в соре, выметенном из
парадных залов и сваленном в тачку мусорщика. А как замечательно вплетаются
сюда комические роли масок!
Фердинанд. Разумеется! Лишь в подлинно романтическом произведении
комическое столь послушно смешивается с трагическим, давая с ним единый
целостный эффект и захватывая душу слушателя совсем особенным, чудесным
образом.
Людвиг. Даже наши поставщики оперной продукции, пусть неясно,
почувствовали это. Отсюда и пошли так называемые ироикомические оперы: в них
героическое порой поистине комично, а комическое героично в той мере, в
какой подлинно героическое возвышается над хорошим вкусом, благонравием и
благопристойностью.
Фердинанд. Если следовать тому, как ты определил условия оперного
либретто, то у нас действительно очень мало настоящих опер.
Людвиг. Так это и есть! Подавляющая часть "опер" - это всего лишь
бессодержательные спектакли с пением; обычно полнейшую их недраматичность