"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Угловое окно (новелла)" - читать интересную книгу автора

книги, но она словно окаменела, и с губ ее только срывались восклицания:
"Хм... вот как? Да ну... вот оно что... Да как же это?" Но к чему столь
пространно описывать тебе чувство глубокого стыда, какое я пережил в эту
минуту? Оказалось, девушка никогда не думала о том, что книги, которые она
читает, прежде должны быть сочинены. Понятие о писателе, о поэте было ей
совершенно незнакомо, и, право же, я думаю, если бы еще порасспросить ее,
всплыла бы наружу наивная детская вера в то, что книги, по божьему велению,
вырастают, как грибы.
Я робким голосом еще раз спросил, сколько стоит куст гвоздики. А между
тем у девушки, должно быть, возникла совсем новая, хоть и смутная мысль о
том, как изготовляются книги: пока я отсчитывал деньги, она простодушно и
непринужденно спросила меня, сочиняю ли я все книги для господина
Краловского. Я стремглав понесся прочь с моим кустом гвоздики.
Я. Ах, брат, вот это и есть наказанное авторское тщеславие. Но пока ты
мне рассказывал эту трагическую историю, я глаз не отводил от моей любимицы.
Только возле цветов кухонный демон предоставил ей полную свободу. Угрюмая
гувернантка-повариха поставила на землю тяжелую корзину с покупками и
предалась невыразимому наслаждению беседы с тремя своими товарками, то
скрещивая толстые руки на груди, то подбочениваясь, когда это требовалось
для внешней риторической убедительности рассказа, и в речи ее, вопреки
завету Библии, встречались не только такие слова, как: да, да и нет, нет.
Посмотри, какое множество чудесных цветов приглядел для себя этот милый
ангел, и теперь их несет за нею здоровенный парень! Но что это? Нет, мне не
слишком нравится, что она лакомится на ходу вишнями из корзиночки. Сдружится
ли с этими вишнями тонкий батистовый платок, наверно положенный в нее?
Кузен. Когда у юного существа вдруг вспыхивает аппетит, оно не думает о
вишневых пятнах, их легко вывести щавелевой солью и другими испытанными
домашними средствами. И ведь в том-то и заключается настоящая детская
непринужденность: малютка, избавившись от тягостных для нее покупок на
рынке, чувствует себя теперь опять совсем свободной. Но вот уже давно
обратил на себя мое внимание и остался для меня неразрешимой загадкой тот
мужчина, что стал сейчас там, поодаль, у второго колодца, около повозки, на
которой стоит крестьянка, - она за гроши продает сливовое повидло, черпая
его из большой бочки. Прежде всего, дорогой кузен, полюбуйся ловкостью, с
какой эта женщина, вооружившись большой деревянной ложкой, отпускает сперва
солидным покупателям - кому четверть или полфунта, а то даже и целые фунты,
а потом с быстротою молнии кидает жадным лакомкам, подставляющим бумажные
фунтики или даже свои меховые шапки, - вожделенную грошовую порцию, которую
они с наслаждением тут же и съедают - великолепный утренний завтрак! Икра
для простонародья! Глядя, как умело эта женщина накладывает повидло,
помахивая своей ложкой, я вспоминаю слышанный однажды в детстве рассказ,
будто на какой-то богатой крестьянской свадьбе дело дошло до такого
великолепия, что нежнейшую рисовую кашу, покрытую толстой корочкой из
сахара, корицы и гвоздики, черпали с помощью цепа. Каждому из уважаемых
гостей стоило только преспокойнейшим образом открыть рот, чтобы получить
надлежащую порцию, и все шло как в сказке про блаженную страну с молочными
реками. Но ты-то, кузен, приметил человека, о котором я говорю?
Я. Разумеется. Чья только фантазия создала этот причудливый и нелепый
персонаж? Мужчина, ростом по меньшей мере в шесть футов, худой как щепка,
вытянулся как свечка, выпятив грудь. На нем маленькая приплюснутая