"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

Но никогда нельзя быть уверенным, что роль удастся ему во всех частностях,
потому что какая-то непонятная раздражительность, вызванная затаившимся у
него в душе мрачным недоверием, может мгновенно вывести его из себя. Это
недоверие направлено и против других, и против него самого. Неправильно
произнесенная партнером реплика, несвоевременный выход персонажа на сцену,
даже упавший во время монолога меч, подсвечник и т.п., особенно шепот
поблизости, в котором ему обычно слышится упоминание его имени, - все, что
ни произойдет по вине случая или человеческой слабости, он принимает за
злоумышленную помеху своей игре, сбивается от злости, а потом набрасывается
даже на доброжелательных друзей. Точно так же он негодует на себя самого,
если, например, обмолвился или если вдруг что-то в собственной игре
покажется ему неподобающим.
Коричневый. О боже! Вы в точности описали того превосходного
актера{406}, которого мне из года в год дарила весна, потому что в эту пору
он хорошо себя чувствовал в том приветливом южном краю, где играла моя
труппа. В меньшей мере, чем он сам полагал, имело глубокое внутреннее
недовольство, его снедавшее, подоплеку физического характера, ибо, как то
часто случается, не определившаяся в жизни воля, недостигнутое ясное
понимание цели, на которую направлены усилия, было чисто психической
причиной его недовольства. Актер этот в недоверчивости, вернее в
мнительности, о которой вы говорили, дошел до того, что любой пустяк,
случившийся во время игры, принимал за умышленно пущенную в него стрелу.
Подвинутый в ложе стул, тихий шепот двух зрителей, почти неслышный, но бог
весть каким органом им услышанный или, вероятно, только увиденный, когда он
сам до предела возвышал голос в эффектных местах, - все это настолько
выводило его из себя, что он часто умолкал или даже с грубой бранью покидал
сцену...
Так я сам был свидетелем, как в роли короля Лира в сцене проклятья,
которую он, как и всю роль, играл очень сильно и очень правдиво, он вдруг
умолк, медленно опустил поднятую руку, устремил горящий взгляд на ложу, где
несколько барышень обсуждали, наверное, - впрочем, тихонько, - такое важное
дело, как новый наряд, а затем, подойдя к самой рампе, с легким поклоном в
сторону злосчастной ложи, весьма внятно произнес: "Когда гогочут гуси,
умолкаю!" - и ровным шагом покинул сцену. Что публика вознегодовала и ему
пришлось принести извинение, вы, конечно, легко можете себе представить...
Мы говорили о вызовах... Так вот, для актера, о котором я рассказываю,
ничего не было несноснее, чем когда его вызывали, если ему казалось, что он
скверно провел свою роль... До сих пор раскаиваюсь в том, что однажды, когда
он прекрасно сыграл Гамлета, но, по его мнению, испортил несколько мест, я,
несмотря на его отказ, заставил его выйти на зовы публики... Он вышел
медленно, величаво, подошел к самой рампе, обвел удивленным взглядом партер
и ложи, сложил на груди руки и торжественным голосом произнес: "Господи,
прости им, ибо не ведают, что творят!.." Можете себе представить, как тут
все застучали, зашикали, засвистели. А он вернулся в уборную в прекрасном
расположении духа, словно свалил с плеч великую тяжесть!..
Серый. Нет!.. До этого мой дорогой характерный актер не дошел.
Действительно, когда он хочет сыграть или сыграет какую-нибудь роль, он не
перестает о ней говорить и расспрашивать. Это следствие того недоверия,
которое делает ему честь, ибо оно свойственно подлинному художнику.
Коричневый. Верно!.. Только скучные ремесленники-портачи вполне