"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

довольно своеобразная, но вполне объяснимая особенность нового времени, что
драматическое искусство разделили на части и отдельные члены искалеченного
тела выставили на обозрение поодиночке. Одни разъезжали и, как бессловесные
автоматы, принимали дивные позитуры или, как гримасники, корчили всякие
сомнительные рожи, другие до хрипоты декламировали в драматических
концертах, и чтобы довести это дурацкое паясничанье до предела, музыке
приходилось сопровождать всякое глухое, надсадное бормотанье своими
божественными аккордами. Слишком гнусно было это безобразие, чтобы его можно
было терпеть... Но возвращаюсь к затронутой мною теме... Именно оттого, что
произведения наших сбившихся на риторику писателей отучили актеров от
истинного драматизма, им трудно, даже невозможно играть шекспировские роли,
целиком и полностью основанные на драматизме. Тут одной декламации мало,
актер в полном смысле слова - это тот, кто играет Шекспира, из чего, однако,
отнюдь не следует, что каждая шекспировская роль требует сверхзамечательного
актера. Средний талант, захваченный лишь действием, может тут при умении
шевелиться и двигаться, как живой, деятельный человек, превзойти актера,
который в сущности лучше, но в постоянном старании взволновать зрителя речью
забывает все остальное вокруг себя. Еще одно надо тут иметь в виду. Именно
потому, что истинно драматические характеры должны проявляться во внешнем
виде, личность актера очень часто не вяжется с характером, который нужно
сыграть, до такой степени, что любые усилия создать у зрителя иллюзию
остаются втуне. Но тут спешит на помощь присущее слабоумию тщеславие чисто
риторического актера. Он рассуждает: "Верно, мой организм слаб, мои движения
болезненно неуверенны, все это как будто противно природе героя, которого я
взялся играть, но кто еще способен произнести текст роли с таким выражением,
с такой правильной интонацией, как я, это возместит все остальное". Актер
этот ошибается, ибо вместо того, чтобы воочию увидеть героя, зритель увидит
человека, который красиво рассказывает о герое и делает при этом вид, что
он-то и есть герой, но в это зритель никогда не поверит. А уж если роль
требует какого-то взрыва физической силы, у актера отсутствующей, и он
прибегает к какому-либо суррогату, выбранному, как правило, неудачно, актер
рискует стать смешным и все испортить вконец. Еще, пожалуй, заметнее все это
в женских ролях, часто в самой своей сути основанных на личности актрисы.
Возьмите Турандот...{424}
Серый. Ха, Турандот!.. О, этим именем вы будите одно воспоминание, до
сих пор вызывающее у меня сладостный трепет. Много лет назад я, тогда еще
очень молодой человек, путешествовал по части Италии. В Брешии я застал одну
маленькую труппу, которая, весьма редкий случай в Италии, давала
представления. Мы были очень удивлены, я и мой спутник, застав еще там на
сцене несправедливо забытого Гоцци. В самом деле, на ближайший вечер была
объявлена "Turandot, fiaba chinese teatrale tragicomica in cinque atti"*.
Случаю было угодно, чтобы актрису, которая должна была играть Турандот, я
увидел совсем вблизи за день до этого. Она была среднего роста и не то чтобы
красива, но никогда я не видел более пропорционального сложения, большей
прелести движений. Лицо ее имело форму чистейшего овала, у нее был красивый
нос, полноватые губы, прекрасные, очень темные волосы, но, главное, ее
большие черные глаза сияли поистине божественным блеском. У нее было то
контральто итальянок, которое, как вы, наверно, знаете, проникает в самое
сердце. При первом же выходе, в первых же сценах синьора показала себя
совершенной актрисой. Не описать выражение глубокого, необыкновенного