"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Крейслериана (I) (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

который я бросил на тебя, верный друг мой! Сто раз благодарю тебя за то, что
ты занял мое место за фортепьяно в то время, как я старался скрыться в самом
отдаленном углу залы. Какую ты придумал отговорку, как удалось тебе
устроить, что сыграна была не большая симфония Бетховена C-moll, a лишь
коротенькая, незначительная увертюра какого-то еще не достигшего мастерства
композитора? И за это от всего сердца благодарю тебя. Что сталось бы со
мною, если бы ко мне, почти раздавленному всеми земными бедствиями, которые
с недавнего времени беспрестанно обрушиваются на меня, вдруг устремился
могучий дух Бетховена, схватил меня в свои пылающие, как расплавленный
металл, объятия и унес в то царство беспредельного, неизмеримого, что
открывается в его громовых звуках? Когда увертюра закончилась детским
ликованием труб и литавр, наступила глубокая пауза, словно ждали чего-то
действительно важного. Это принесло мне облегчение, я закрыл глаза и,
стараясь найти в своей душе образы более приятные, нежели те, какие меня
только что окружали, забыл о концерте, а вместе с тем, конечно, обо всей его
программе, которая была мне известна, - ведь я должен был аккомпанировать.
Пауза, вероятно, длилась долго; наконец заиграли ритурнель{50} какой-то
арии. Он был выдержан в очень нежных тонах и простыми, но глубоко
проникающими в душу звуками, казалось, говорил о томлении, с которым
набожная душа возносится к небу и там обретает все любимое, отнятое у нее
здесь, на земле. И вот, словно небесный луч, просиял из оркестра чистый,
звенящий женский голос: "Tranquillo io sono, fra poco teco saro mia
vitа!"*{50}
______________
* Я спокоен, ибо скоро я буду с тобою, жизнь моя! (ит.)

Кто может описать пронизавшее меня ощущение? Боль, которая грызла мою
душу, разрешилась скорбным томлением, излившим небесный бальзам на все мои
раны. Все было позабыто, и я в восхищении внимал только звукам, которые,
словно нисходя из иного мира, утешительно осеняли меня.
С такой же простотою, как речитатив, выдержана и тема следующей за ним
арии: "Ombra adorata", но, столь же задушевно и так же проникая в самое
сердце, она выражает то состояние духа, когда он возносится превыше земных
скорбей в блаженной надежде скоро увидеть в высшем и лучшем мире исполнение
всех обетовании. Как безыскусственно, как естественно все связывается между
собою в этой простой композиции: предложения развиваются только на тонике и
доминанте; никаких резких отступлений, никаких вычурных фигур; мелодия
струится, как серебристый ручей среди сияющих цветов. Но не в этом ли именно
и заключается таинственное волшебство, которым обладал художник, сумевший
придать простейшей мелодии, самому безыскусственному построению неописуемую
мощь неодолимого воздействия на всякое чувствительное сердце? В удивительно
светло и ясно звучащих мелизмах душа на быстрых крыльях несется среди
лучезарных облаков; это громкое ликование просветленных духов! Как всякое
сочинение, столь глубоко внутренне прочувствованное художником, эта
композиция требует подлинного понимания и должна исполняться с ощущением - я
сказал бы: с ясно выраженным предчувствием сверхчувственного, заключающимся
в самой мелодии. Согласно правилам итальянского пения как в речитативе, так
и в самой арии предполагаются известные украшения; но разве не прекрасно,
что нам, как бы по традиции, передается та манера, в какой композитор и
высокий мастер пения, Крешентини, исполнял и украшал эту арию, так что,