"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Мадемуазель де Скюдери " - читать интересную книгу автора

утехи любви и омрачает всякую радость, превращая ее в глубокое горе, в
безутешную скорбь.
Стихотворение, хотя и касалось дела очень серьезного, не лишено было,
однако, игривости и остроумия, особенно в том месте, где описывалось, какой
страх приходится испытывать любовникам, когда они пробираются к своим
возлюбленным, и как боязнь сразу же убивает всякую радость любви, всю
прелесть любовных похождений. Под конец все это переходило в высокопарный
панегирик Людовику XIV, а потому стихотворение доставило королю явное
удовольствие. Прочитав его до конца и продолжая держать перед своими
глазами, он быстро повернулся к Ментенон, еще раз прочел стихотворение - на
этот раз вслух, и с любезной улыбкой спросил, что она думает о пожелании
этих любовников, которым грозят опасности. Ментенон, верная направлению
своего ума, склонного к строгой набожности, ответила, что пути тайных
похождений не достойны, правда, особого покровительства, но что для
истребления ужасных преступников нужны были бы особые меры. Король,
недовольный столь неопределенным ответом, сложил бумагу и хотел уже идти в
соседнюю комнату, где занимался государственный секретарь, как вдруг взгляд
его упал на Скюдери, сидевшую в стороне в маленьком кресле неподалеку от
Ментенон. Он подошел к ней; любезная улыбка, игравшая на его губах, а потом
исчезнувшая, снова появилась, и вот, став у самого кресла и развернув
стихотворение, он мягко сказал:
- Маркиза ничего не хочет знать о похождениях наших влюбленных
кавалеров и уклоняется от разговоров о запретных тайных путях. Но вы,
сударыня, какого вы мнения об этой стихотворной петиции?
Скюдери почтительно встала, мимолетный румянец, точно пурпур заката,
окрасил бледные щеки этой достойной дамы, и она проговорила, слегка
наклонившись и опустив глаза:

Un amant qui craint les voleurs
N'est point digne d'amour*.
______________
* Любовник, боящийся воров, недостоин любви (франц.).


Король, пораженный рыцарственным духом этих слов, которые, при всем
своем лаконизме, повергали во прах стихотворение с его бесконечными
тирадами, воскликнул, сверкая глазами:
- Вы правы, сударыня, клянусь святым Дионисием! Я не допущу
бессмысленных мер, которые, охраняя трусость, будут вместе с виновными
губить невинных; а д'Аржансон и Ла-Рени пусть делают свое дело!

* * *

Мартиньер в самых ярких красках описала ужасы, волновавшие весь Париж,
когда на другое утро стала рассказывать своей госпоже о ночном происшествии
и с дрожью, с робостью передала ей таинственный ящичек. И она и Батист,
который с бледным лицом стоял в углу и в страхе и трепете мял в руках ночной
колпак, почти лишившись дара речи, самым жалостным образом, ради всех
святых, умоляли госпожу быть поосторожней, когда она начнет открывать
ящичек. Скюдери, взвешивая на руке ящичек с запертой в нем тайной,