"Николай Васильевич Гоголь. Невский проспект" - читать интересную книгу автора

родственникам и друзьям, некогда его любившим? Боже, что за жизнь наша!
вечный раздор мечты с существенностью!" Почти такие мысли занимали его
беспрестанно. Ни о чем он не думал, даже почти ничего не ел и с
нетерпением, со страстию любовника ожидал вечера и желанного видения.
Беспрестанное устремление мыслей к одному наконец взяло такую власть над
всем бытием его и воображением, что желанный образ являлся ему почти каждый
день, всегда в положении противоположном действительности, потому что мысли
его были совершенно чисты, как мысли ребенка. Чрез эти сновидения самый
предмет как-то более делался чистым и вовсе преображался.

Приемы опиума еще более раскалили его мысли, и если был когда-нибудь
влюбленный до последнего градуса безумия, стремительно, ужасно,
разрушительно, мятежно, то этот несчастный был он.

Из всех сновидений одно было радостнее для него всех: ему представилась его
мастерская, он так был весел, с таким наслаждением сидел с палитрою в
руках! И она тут же. Она была уже его женою. Она сидела возле него,
облокотившись прелестным локотком своим на спинку его стула, и смотрела на
его работу. В ее глазах, томных, усталых, написано было бремя блаженства;
все в комнате его дышало раем; было так светло, так убрано. Создатель! она
склонила к нему на грудь прелестную свою головку... Лучшего сна он еще
никогда не видывал. Он встал после него как-то свежее и менее рассеянный,
нежели прежде. В голове его родились странные мысли. "Может быть, - думал
он, - она вовлечена каким-нибудь невольным ужасным случаем в разврат; может
быть, движения души ее склонны к раскаянию; может быть, она желала бы сама
вырваться из ужасного состояния своего. И неужели равнодушно допустить ее
гибель, и притом тогда, когда только стоит подать руку, чтобы спасти ее от
потопления?" Мысли его простирались еще далее. "Меня никто не знает, -
говорил он сам себе, - да и кому какое до меня дело, да и мне тоже нет до
них дела. Если она изъявит чистое раскаяние и переменит жизнь свою, я
женюсь тогда на ней. Я должен на ней жениться и, верно, сделаю гораздо
лучше, нежели многие, которые женятся на своих ключницах и даже часто на
самых презренных тварях. Но мой подвиг будет бескорыстен и может быть даже
великим. Я возвращу миру прекраснейшее его украшение".

Составивши такой легкомысленный план, он почувствовал краску, вспыхнувшую
на его лице; он подошел к зеркалу и испугался сам впалых щек и бледности
своего лица. Тщательно начал он принаряжаться; приумылся, пригладил волоса,
надел новый фрак, щегольской жилет, набросил плащ и вышел на улицу. Он
дохнул свежим воздухом и почувствовал свежесть на сердце, как
выздоравливающий, решившийся выйти в первый раз после продолжительной
болезни. Сердце его билось, когда он подходил к той улице, на которой нога
его не была со времени роковой встречи.

Долго он искал дома; казалось, память ему изменила. Он два раза прошел
улицу и не знал, перед которым остановиться. Наконец один показался ему
похожим. Он быстро взбежал на лестницу, постучал в дверь: дверь отворилась,
и кто же вышел к нему навстречу? Его идеал, его таинственный образ,
оригинал мечтательных картин, та, которою он жил, так ужасно, так
страдательно, так сладко жил. Она сама стояла перед ним: он затрепетал; он