"Николай Васильевич Гоголь. Статьи из сборника "Арабески" (1835)" - читать интересную книгу автора

молодых веков, он движет всеми силами их и, как громовержец, одним
мановением своим правит их судьбою. Словом, вся средняя история есть история
папы. Его непреодолимое желание властвовать, его постоянные средства,
исполненные проницательности и мудрости, следствия старческого возраста, его
деспотизм и деспотизм бесчисленных легионов его могущественного
духовенства - ревностных подданных духовного монарха, наложивших свои
железные оковы на все углы мира, куда ни проникло знамение креста, -
представляют явление единственное, колоссальное и не повторявшееся никогда.
Не стану говорить о злоупотреблении и о тяжести оков духовного деспота.
Проникнув более в это великое событие, увидим изумительную мудрость
провидения: не схвати эта всемогущая власть всего в свои руки, не двигай и
не устремляй по своему желанию народы - и Европа рассыпалась бы, связи бы не
было; некоторые государства поднялись бы, может быть, вдруг, и вдруг бы
развратились; другие сохранили бы дикость свою на гибель соседам;
образование и дух народный разлились бы неровно; в одном уголку выказывалось
бы образование, в другом бы чернел мрак варварства; Европа бы не устоялась,
не сохранила того равновесия, которое так удивительно ее содержит; она бы
долее была в хаосе, она бы не слилась железною силою энтузиазма в одну
стену, устранившую своею крепостью восточных завоевателей, и, может быть,
без этого великого явления Европа уступила бы их напору, и магометанская
луна горделиво вознеслась бы над нею, вместо креста. Невольно преклонишь
колена, следя чудные пути провидения: власть папам как будто нарочно дана
была для того, чтобы в продолжение этого времени юные государства окрепли и
возмужали; чтобы они повиновались прежде, нежели достигнут возраста
повелевать другими; чтобы сообщить им энергию, без которой жизнь народов
бесцветна и бессильна. И как только народы достигли состояния управлять
собою, власть папы, как исполнившая уже свое предназначение, как более уже
ненужная, вдруг поколебалась и стала разрушаться, несмотря на все сильные
меры, на все желание удержать гибнущие силы свои. Власть их в этом отношении
была то же, что подмостки и лес для постройки здания; вначале они выше и
кажутся значительнее самого строения, но как только строение достигло
настоящей высоты, они, как ненужные, принимаются прочь.
С мыслию о средних веках невольно сливается мысль о крестовых походах -
необыкновенном событии, которое стоит, как исполин, в средине других, тоже
чудесных и необыкновенных. Где, в какое время было когда-нибудь равное ему
своею оригинальностью и величием? Это не какая-нибудь война за похищенную
жену [3], не порождение ненависти двух непримиримых наций, не кровопролитная
битва между двумя алчными властителями за корону или за клочок земли, даже
не война за свободу и народную независимость. Нет! ни одна из страстей, ни
одно собственное желание, ни одна личная выгода не входят сюда: все
проникнуты одною мыслию - освободить гроб божественного спасителя! Народы
текут с крестами со всех сторон Европы; короли, графы в простых власяницах;
монахи, препоясанные оружием, становятся в ряды воинов; епископы, пустынники
с крестами в руках предводят несметными толпами - и все текут освободить
свою веру. Владычество одной мысли объемлет все народы. Нет ли чего-то
великого в этой мысли? И напрасно крестовые походы называются безрассудным
предприятием. Не странно ли было бы, если бы отрок заговорил словами
рассудительного мужа? Они были порождение тогдашнего духа и времени.
Предприятие это - дело юноши, но такого юноши, которому определено быть
гением. А какие бесчисленные, какие удивительные и непредвиденные следствия