"Николай Васильевич Гоголь. Статьи из сборника "Арабески" (1835)" - читать интересную книгу автора

существования, что всегда составляло цель обществ! Уничтожить все, что
составляет желание человека, и жить для всего человечества; жить, чтобы быть
грозными хранителями мира, чтобы носить в себе одно: защиту веры Христовой;
все принести ей в жертву и отказаться от всего, что отзывается выгодою
жизни! Не чудесно ли это явление? Эта энергия и сила для него могла быть
только вычерпнута из средних веков. И как только ордена рыцарские стали
уклоняться от своей цели и обращать глаза на другие, как только начали
заражаться желанием добычи и корысти, и роскошь заставляла их живее
привязываться к собственной жизни, и они стали походить сами на тех, за
которыми наложили на себя сами же смотрение, - как возникают уже страшные
тайные суды, неумолимые, неотразимые, как высшие предопределения, являющиеся
уже не совестью перед ветреным миром, но страшным изображением смерти и
казни. Ни сила, ни обширные земли, ни даже самая корона не спасают и не
отменяют произнесенного ими приговора. Незнаемые, невидимые, как судьба,
где-нибудь в глуши лесов, под сырым сводом глубокого подземелья, они
взвешивали и разбирали всю жизнь и дела того, которому посреди необъятных
своих земель и сотни покорных вассалов и в мысль не приходило, есть ли где в
мире власть выше его. И если эти подземные судьи раз произносили обвиняющее
слово - все кончено. Напрасно властитель грозою могущества своего затрудняет
к себе приближение, напрасно его золото залепляет уста и заставляет всех
прославлять его - неумолимый кинжал настигает его на конце мира, крадется
мимо пышной толпы и разит его из-за плеча друга. Не составляет ли это
чудесности почти сказочной? Только там так неотразимо, так
сверхъестественно, так неправильно действует человек, оторванный от
общества, лишенный покрова законной власти, не знающий, что такое слово:
невозможность.
А самый образ занятий, царствовавший в средние и конце средних веков, -
это всеобщее устремление всех к чудесной науке, это желание выпытать и
узнать таинственную силу в природе, эта алчность, с какою все ударились в
волшебство и чародейственные науки, на которых ясно кипит признак
европейского любопытства, без которого науки никогда бы не развились и не
достигли нынешнего совершенства! Самая даже простодушная вера их в духов и
обвинения в общении с ними имеют для нас уже необыкновенную занимательность.
А занятия алхимиею, считавшеюся ключом ко всем познаниям, венцом учености
средних веков, в которой заключилось детское желание открыть совершеннейший
металл, который бы доставил человеку все! Представьте себе какой-нибудь
германский город в средние веки, эти узенькие, неправильные улицы, высокие,
пестрые готические домики и среди их какой-нибудь ветхий, почти валящийся,
считаемый необитаемым, по растреснувшимся стенам которого лепится мох и
старость, окна глухо заколочены - это жилище алхимика. Ничто не говорит в
нем о присутствии живущего, но в глухую ночь голубоватый дым, вылетая из
трубы, докладывает о неусыпном бодрствовании старца, уже поседевшего в своих
исканиях, но все еще неразлучного с надеждою, - и благочестивый ремесленник
средних веков со страхом бежит от жилища, где, по его мнению, духи основали
приют свой и где вместо духов основало жилище неугасимое желание,
непреоборимое любопытство, живущее только собою и разжигаемое собою же,
возгорающееся даже от неудачи - первоначальная стихия всего европейского
духа, - которое напрасно преследует инквизиция, проникая во все тайные
мышления человека: оно вырывается мимо и, облеченное страхом, еще с большим
наслаждением предается своим занятиям.