"Николай Васильевич Гоголь. Письма 1836-1841 годов " - читать интересную книгу автора

Мая 15 "1836·. СПб

Я получил письмо твое. Приглашение твое убедительно, но никаким образом
не могу: [не могу воспользоваться им] нужно захватить время пользования на
водах. Лучше пусть приеду к вам в Москву обновленный и освеженный.
Приехавши, я проживу с тобою долго, потому что не имею никаких должностных
уз и не намерен жить постоянно в Петербурге. Я не сержусь на толки, как ты
пишешь, не сержусь, что сердятся и отворачиваются те, которые отыскивают в
моих оригиналах свои собственные черты и бранят меня. Не сержусь, что бранят
меня неприятели литературные, продажные таланты, но грустно мне это всеобщее
невежество, движущее столицу, грустно, когда видишь, что глупейшее мнение
ими же опозоренного и [Далее начато: презрен"ного·] оплеванного писателя
действует на них же самих и их же водит за нос. Грустно, когда видишь, в
каком еще жалком состоянии находится у нас писатель. Все против него, и нет
никакой сколько-нибудь равносильной стороны за него. "Он зажигатель! Он
бунтовщик!" И кто же говорит? Это говорят люди государственные, люди
выслужившиеся, опытные, люди, которые должны бы иметь на сколько-нибудь ума,
чтоб понять дело в настоящем виде, люди, которые считаются образованными и
которых свет, по крайней мере русский свет, называет образованными. Выведены
на сцену плуты, и все в ожесточении, зачем выводить на сцену плутов. Пусть
сердятся плуты; но сердятся те, которых я не знал вовсе за плутов.
Прискорбна мне эта невежественная раздражительность, признак глубокого,
упорного невежества, разлитого на наши классы. Столица щекотливо
оскорбляется тем, что выведены нравы шести чиновников провинциальных; чт? же
бы сказала столица, если бы выведены были хотя слегка ее собственные нравы?
Я огорчен не нынешним ожесточением против моей пиесы; меня заботит моя
печальная будущность. Провинция уже слабо рисуется в моей памяти, черты ее
уже бледны, но жизнь петербургская ярка перед моими глазами, краски ее живы
и резки в моей памяти. Малейшая черта ее - и как тогда заговорят мои
соотечественники? И то, чт? бы приняли люди просвещенные с громким смехом и
участием, то самое возмущает желчь невежества; а это невежество всеобщее.
Сказать о плуте, что он плут, считается у них подрывом государственной
машины; сказать какую-нибудь только живую и верную черту - значит в переводе
опозорить все сословие и вооружить против него других или его подчиненных.
Рассмотри положение бедного автора, любящего между тем сильно свое отечество
и своих же соотечественников, и скажи ему, что есть небольшой круг,
понимающий его, глядящий на него другими глазами, утешит ли это его? Москва
больше расположена ко мне, но отчего? Не оттого ли, что я живу в отдалении
от ней, что портрет ее еще не был виден нигде у меня, что, наконец... но не
хочу на этот раз выводить все случаи. Сердце мое в эту минуту наполнено
благодарностью к ней за ее внимание ко мне. Прощай. Еду разгулять свою
тоску, глубоко обдумать свои обязанности авторские, свои будущие творения и
возвращусь к тебе, верно, освеженный и обновленный. Все, что ни делалось со
мною, все было спасительно для меня. Все оскорбления, все неприятности
посылались мне высоким провидением на мое воспитание. И ныне я чувствую, что
не земная воля направляет путь мой. Он, верно, необходим для меня.

Целую тебя несчетно. Пиши ко мне. Еще успеешь.

Твой Гоголь.