"Николай Васильевич Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки, ч.II (Предисловие, Ноч" - читать интересную книгу автора

перестать дурачиться. Но в самое то время, когда кузнец готовился быть
решительным, какой-то злой дух проносил пред ним смеющийся образ Оксаны,
говорившей насмешливо: Достань, кузнец, царицыны черевики, выйду за тебя
замуж! Все в нем волновалось, и он думал только об одной Оксане. Толпы
колядующих, парубки особо, девушки особо, спешили из одной улицы в другую.
Но кузнец шел и ничего не видал и не участвовал в тех веселостях, которые
когда-то любил более всех.

Черт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с такими
ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал
напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как
водится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправит
прямо в пекло. Солоха была не так жестока, притом же черт, как известно,
действовал с нею заодно. Она таки любила видеть волочившуюся за собою толпу
и редко бывала без компании; этот вечер, однако ж, думала провесть одна,
потому что все именитые обитатели села званы были на кутью к дьяку. Но все
пошло иначе: черт только что представил свое требование, как вдруг
послышался голос дюжего головы. Солоха побежала отворить дверь, а проворный
черт влез в лежавший мешок. Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши
из рук Солохи чарку водки, рассказал, что он не пошел к дьяку, потому что
поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении
провесть вечер с нею. Не успел голова это сказать, как в дверь послышался
стук и голос дьяка.
- Спрячь меня куда-нибудь, - шептал голова. - Мне не хочется теперь
встретиться с дьяком.
Солома думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала
самый болыпой мешок с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез с
усами, с головою и с капелюхами в мешок.
Дьяк вошел, покряхтывая и потирая руки, и рассказал, что у него не был
никто и что он сердечно рад этому случаю погулять немного у нее и не
испугался метели, Тут он подошел к ней ближе, кашлянул, усмехнулся,
дотронулся своими длинными пальцами ее обнаженной полной руки и произнес с
таким видом, в котором выказывалось и лукавство, и самодовольствие:

- А что это у вас, великолепная Солоха? - И, сказавши это, отскочил он
несколько назад.
- Как что? Рука, Осип Никифорович! - отвечала Солоха.
- Гм! рука! хе! хе! хе! - произнес сердечно довольный своим началом дьяк
и прошелся по комнате.
- А это что у вас, дражайшая Солоха? - произнес он с таким же видом,
приступив к ней снова и схватив ее слегка рукою за шею, и таким же порядком
отскочив назад.
- Будто не видите, Осип Никифорович! - отвечала Солоха. - Шея, а на шее
монисто.
- Гм! на шее монисто! хе! хе! хе! - И дьяк снова прошелся по комнате,
потирая руки.
- А это что у вас, несравненная Солоха?.. - Неизвестно, к чему бы теперь
притронулся дьяк своими длинными пальцами, как вдруг послышался в дверь
стук и голос козака Чуба.
- Ах, боже мой, стороннее лицо! - закричал в испуге дьяк. - Что теперь,