"Уильям Голдинг. Двойной язык " - читать интересную книгу автора

глупела и большую часть жизни спала - прирожденная рабыня, которую и
наказывают только для приличия. Как-то раз, когда я была его рабыней, он
сказал, что поскольку я уже не свободная женщина, меня следует высечь по
голой заднице. Конечно, в настоящей жизни, а особенно в больших домах вроде
нашего домашних рабов никогда не секут. Они более или менее принимаются в
семью, во всяком случае девушки. Больно было очень, хотя меня это не так
удручило, как вам могло бы показаться. Вспоминая, я думаю, что Лептид
завидовал нашему дому и поместью. Это достаточное объяснение, но, конечно,
такую проницательность приобретаешь, когда становишься много старше; или,
возможно, ты знаешь это и в детстве, но не знаешь этого... ну, вот Ариека,
опять ты устраиваешь сумбур! Но вот вам доказательство, каким
невежественным или невинным ребенком я была: я ведь спросила у своей
няньки, правда ли, что домашнюю рабыню обязательно секут по голой заднице,
или же ей дозволено натянуть на задницу гиматий? Я не была готова ни к
последовавшим вопросам, ни к смятению, которое вызвали мои ответы. У няньки
начались сердцебиение и приливы и одышка. Как она набралась храбрости,
чтобы рассказать о происшедшем моей матери, не могу даже вообразить. Мне не
только было запрещено играть с Лептидом, но меня посадили на хлеб и воду и
за подрубание платков, чтобы научить чему-то там.
Когда меня выпустили, мне пришлось стоять перед моим досточтимым
отцом, чинно сложив ладони перед собой и устремив взгляд в пол на середину
расстояния между нами. Моя мать начала говорить, но отец жестом ее
остановил.
- В таких случаях, Деметрия, виновата почти всегда девочка.
После этого наступило долгое молчание. Наконец мой отец его прервал:
- Полагаю, ты знаешь, юница, что навлекла на юного Лептида большие
неприятности? Его отослали на три месяца проходить военное обучение. Я не
желаю тебя больше видеть. Уходи.
Я поклонилась и ушла в мою комнату. Разумеется, что бы ни говорил мой
отец, военное обучение вовсе не было наказанием вроде хлеба и воды,
одиночества и подрубания платков. Моя мать сказала, что это изгонит все
гадкие мысли из его головы и у него даже может завязаться прочная дружба с
каким-нибудь нашим доблестным воином. Конечно, мужчины нашего сословия
служат в коннице. И мальчики, которых рано отправляли на военное обучение,
считают это каникулами и, возвращаясь домой, хвастают, что несли ночную
стражу, как "остальные мужи". В то время я была очень одинока и начала
остро ощущать свою незначительность. Я ведь не только была худышкой с
кривым лицом, но еще и с желтоватой кожей. Нянька объяснила мне, что моему
отцу придется дать за мной двойное приданое, чтобы сбыть меня с рук, вот
почему он так суров со мной. Да любой мужчина, сказала она, станет суровым,
ведь во что это ему обойдется? Обычное приданое девушки моего сословия -
дочери провинциального аристократа - составляет тысячу серебряных монет. А
ему придется дать больше - может, две тысячи.
Пока мои месячные только приближались, я порой все еще питала надежду,
что боги, а особенно Афродита, сотворят свое обычное чудо: превратят
девочку с моими природными недостатками в прекрасный цветок и проделают это
примерно за одну ночь. В наших краях есть особо ужасное оскорбление, и
иногда мне казалось, что я вижу, как оно мелькает за лицами людей, обо мне
заботящихся, - мысль, что от меня следовало бы избавиться, едва я родилась,
хотя, конечно, никто никогда вслух таких слов не произносил, а сама я не