"Уильям Голдинг. Бумажные людишки " - читать интересную книгу автора

Я не нашелся что сказать. Забрал со своей кровати пуховое одеяло и
побрел в так называемый кабинет. Рассветный хор умолк, и я понимал, что
шумы утра понедельника начнутся гораздо раньше, чем моя несчастная голова
придет в хоть какой-то порядок. И в этот - нет, не момент, а узел времени -
я кое-что понял и вздрогнул - вернее, содрогнулся. В мусорном ящике были
еще и обрывки фотографий. Ну почему я, желая избавиться от этих коробок с
позором минувших времен, выбросил их в ящик, а не сжег? И почему сказал
Таккеру? И почему он такой упрямый, решительный, целеустремленный идиот?
Где-то в рассыпанной куче отбросов, мятые, изорванные, вымазанные вареньем
или маслом - поди знай, кто из прислуги, или мусорщик, или молочник, - или
покоятся в желудке у барсука: важно то, что Рик Л. Таккер и барсук своими
утренними подвигами поставили меня под угрозу лишиться жены и доброго имени
одновременно. Усердие и вкрадчивая целеустремленность, казавшиеся мне
поначалу смешными, теперь выглядели страшнее заразной болезни. Будто вся
бумага сделалась липкой, и теперь, будь то сало или мармелад, вы уже
никогда от них не отделаетесь, коль единожды замарались. Это
бумага-липучка, а я муха. Венерина мухоловка, трава-росянка. Те следы на
песке времени, что я сейчас видел, лучше было бы не оставлять.


Глава II

- А кто такая Люсинда?
Это было началом конца нашего брака с Лиз. Нельзя жениться на женщине,
которая на десять лет моложе. Это заняло годы - при наших-то законах о
разводе. Мы были, есть и всегда будем прочно связаны - не любовью, не
ненавистью, не гнилым компромиссом и не странными отношениями
любви-ненависти. Как эту связь ни назови, она была, мы ею упивались, с ней
боролись и от нее страдали. Мы абсолютно не подходили друг другу и не могли
производить ничего, кроме разногласий. Пока Лиз была здорова, она
оставалась строгой моралисткой. Я же, как мне теперь ясно, мог сохранить
свою личность, лишь предаваясь пороку. Что порождало необходимость скрывать
его - хотя поди догадайся, что именно Лиз знала или подозревала? Этот
грязный клочок бумаги послужил катализатором. Будь я проницательнее, я бы
узрел в его появлении из мусорного ящика краешек всеохватывающей картины.
Люсинда - это до брака с Лиз, а во время событий с барсуком у меня была
женщина, которую я вполне успешно скрывал. Ирония судьбы? Око Осириса?
Застигнутый на кухне с Риком Л. Таккером и клочком бумаги, я вынужден
был сделать то, к чему совершенно не привык: чистосердечное признание.
Вопреки всем ожиданиям (особенно описываемым в романах), Элизабет поняла,
но не простила. По зрелом размышлении (старец, сидящий на солнцепеке) я
считаю, что ей просто требовался повод. Наши ссоры давно превратились в
битвы не на жизнь, а на смерть. Мы были утонченны, но невоспитанны. Я ушел
и скрылся в самом непритязательном из своих клубов, заявив, что оставляю ей
дом, сад, конюшни, лошадей, машины, катер, акции, все, что угодно, но
больше не могу этого выносить. В клубе нельзя было ночевать дольше
положенного срока. Явившись домой за прощением, я обнаружил, что она сама
ушла. Написав, что оставляет мне дом, сад, конюшни, лошадей, машины, катер,
акции, все, что угодно, но больше не может этого выносить.
Даже тогда мы еще могли сойтись и продолжать вечные пререкания, пока