"Оливер Голдсмит. Векфильдский Священник. История его жизни, написанная, как полагают, им самим" - читать интересную книгу автора

моей старости, мне невольно приходил на ум всем известный анекдот о графе
Абенсберге: когда Генрих II проходил через Германию, все вельможи встречали
его дорогими подарками, граф же подвел к своему государю собственных детей,
в количестве тридцати двух человек, говоря, что это самая большая его
драгоценность. У меня их было, правда, всего только шестеро, но я тем не
менее полагал, что принес отечеству чрезвычайно щедрый подарок, и в силу
этого считал, что оно в долгу передо мной. Старшего нашего сына назвали
Джорджем в память его дяди, оставившего нам десять тысяч фунтов. За ним шла
девочка, которую я хотел назвать Гризельдой в честь ее тетки, но этому
воспротивилась жена; она зачитывалась романами все то время, что была
беременна, и настояла на том, чтобы дочь нарекли Оливией. Не прошло и года,
как у нас родилась еще одна девочка. На этот раз я решительно был намерен
назвать дочь Гризельдой; но тут одна из наших богатых родственниц пожелала
крестить ее и выбрала ей имя Софья. И вот у нас в семье завелось два
романтических имени, но, право же, я в этом ничуть не виноват. Следом за
ними появился Мозес, а после перерыва в двенадцать лет у нас родилось еще
два сына.
Тщетно стал бы я скрывать восторг, охватывавший меня при виде всей этой
молодой поросли; но еще больше гордилась и радовалась, глядя на них, моя
супруга. Бывало, какая-нибудь гостья скажет:
- Поверьте, миссис Примроз, таких хорошеньких деток, как ваши, во всей
округе не сыщешь!
- Да что, милая, - ответит жена, - они таковы, каким их создало небо:
коли добры, так и пригожи; по делам ведь надобно судить, а не по лицу.
И тут же велит дочерям поднять головки; а сказать по правде, девицы у
нас были и в самом деле прехорошенькие! Ну, да наружность в моих глазах -
вещь столь незначительная, что, если бы кругом все не твердили о красоте
моих дочерей, я бы о ней вряд ли и упомянул. Оливия, которой исполнилось
восемнадцать лет, обладала всепокоряющей красотой Гебы, как ее обычно рисуют
живописцы, - открытой, живой и величавой. Черты Софьи на первый взгляд
казались менее разительны, но действие их было тем убийственнее, ибо в них
таились нежность, скромность и полное соблазна очарование. Первая побеждала
сразу, с одного удара, вторая - постепенно, путем повторных атак.
Душевные свойства женщины обычно определяются ее внешним обликом. Так,
во всяком случае, было с моими дочерьмИ. Оливии хотелось иметь множество
поклонников, Софье одного, да верного. Оливия подчас жеманилась от
чрезмерного желания нравиться, Софью же так страшила мысль обидеть
кого-нибудь своим превосходством, что она иной раз даже пыталась скрывать
свои достоинства. Первая забавляла меня своей резвостью, когда я бывал
весел, вторая радовала благоразумием, когда я был настроен на серьезный лад.
Ни в той, ни в другой, однако, качества эти не были развиты до крайности, и
я часто замечал, что дочери мои как бы меняются друг с дружкой характерами
на целый день. Так, стоило резвушке моей, например, облачиться в траур, как
в чертах ее проступала строгая важность, и напротив - несколько ярких лент
вдруг придавали манерам ее сестры несвойственную, казалось бы, им живость.
Старший сын мой, Джордж, получил образование в Оксфорде, так H|LK я
предназначал его для одной из ученых профессий. Второй сын, Мозес, которого
я прочил пустить по торговой части, обучался дома, всему понемножку.
Ну, да невозможно сказать что-либо определенное о характере молодого
человека, который еще не видел света. Словом, фамильное сходство объединяло