"Ярослав Голованов. Кузнецы грома ("Канун великого старта" #1)" - читать интересную книгу автора

райкоме считался одним из лучших секретарей. Чуть было не уехал на
фестиваль даже. На следующий год Петьку снова избрали. Тут он возгордился,
приобрел сталь в голосе, любил постращать вызовом на комитет,
приспособился говорить на собраниях лихие речи. Петька так свыкся со своим
положением "вождя" и всеми вытекающими отсюда привилегиями, что даже
помыслить себя не мог ни в каком другом качестве.
Поэтому, когда на последней комсомольской конференции его с треском
"прокатили", он даже не сразу понял, что произошло. Да, его провалили. Аня
Григорьева, комсорг из сектора Егорова, взяла тогда слово и "выдала" ему.
Зал сидел - муха летит и то слышно. Потом встал Залесский (уж от него
Петька никак не ожидал), потом Квашнин. А перед самым перерывом еще
Пахомов из парткома... Почему-то Петька запомнил одну очень обидную его
фразу: "Часто живую комсомольскую работу Соколов подменяет фразой и
администрированием". Так и сказал: "подменяет фразой". Зал аплодировал, и
тогда Петька понял, что его провалили. Ничего, однако, не оставалось
делать, как возвращаться в лабораторию на стенд. И Петька вернулся. Все
это было осенью. Месяца три Петька ходил сам не свой, смотреть людям в
глаза было ему стыдно, словно он совершил какую подлость. Если где
смеялись, Петьке казалось - над ним. Если молчали, казалось - бойкотируют.
Он совсем извелся.
В чувство его привел Михалыч. Взял в напарники и "натаскал" на новую
аппаратуру, которая появилась, пока Петька "сидел в верхах".
Сейчас они вдвоем кончали проверку тормозной установки перед запуском.
- Как отсекатели? - спросил Редькин.
- А что отсекатели? - в свою очередь спросил Петька.
- Смотрели?
- Все смотрели.
- До обеда пустим?
- Не торопись, - сказал Михалыч. - К обеду отладим все, а тогда и
пустим...
- Мы, как слоны: два часа - бросаем бревна, обед! - вставил Петька.
- Ты уж помолчи, "слон", - едко сказал Михалыч.
- А может, до обеда? А то завтра Егоров отнимет стенд... - не унимался
Игорь.
- Погуляй, - ласково сказал Михалыч, - не мешай работать...
Игорь понял: Михалыч до обеда ТДУ не пустит, - и вышел из бокса...
Михалыч не упрямился. Он видел за свою жизнь сотни ракетных движков и
знал их нравы лучше другого инженера. Тормозная двигательная установка
Редькина и Маевского ему нравилась. Она была красива той неповторимой,
понятной далеко не каждому красотой машины, которая идет не от внешнего
вида, а от внутренней гармонии и совершенства. Михалыч чувствовал, что она
стоит на границе возможного сегодня, чувствовал ее необычность. Поэтому он
и не торопился. Если этот двигатель погорит, ему будет его жаль, хотя он
чувствовал по многим мелким признакам, что на "Марс" он, конечно, не
пойдет...
- Вот как ты думаешь, Петро, - спрашивает Михалыч, подтягивая ключом
соединение одного из клапанов, - есть разумная жизнь на Марсе?
- Это знать, бесспорно, интересно, - глубокомысленно говорит Петька, -
но еще интереснее: если есть, то лучше или хуже, чем у нас?