"Джон Голсуорси. Последняя глава (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

- Когда я была девушкой, я затягивала талию так, что и дышать не могла.
Мы страдали за идею. Говорят, будто скоро эта мода вернется. Я-то уж не
стану - жарко и стесняет, а тебе, видно, придется.
- Ни за что.
- Когда талия встанет на место, еще как будут затягиваться.
- Нет, тетя, по-настоящему тонкая талия уже не вернется.
- А шляпы? В тысяча девятисотом мы были похожи на рюмки для яиц с
лопнувшим яйцом. Огромные кочаны цветной капусты, гортензии, хищные птицы...
Так и торчали. Рядом с нами сады казались совсем голыми. Тебе идет цвет
морской волны, непременно сшей себе такое подвенечное платье.
- Я, пожалуй, лягу, тетя. Что-то я сегодня устала.
- Оттого что мало ешь.
- Я ужасно много ем. Спокойной ночи.
У себя в комнате Динни поспешно разорвала конверт, волнуясь, что стихи
ей не понравятся, и зная, что он сразу же заметит малейшую неискренность. К
счастью, интонация была та же, что и в стихах, которые она читала прежде, но
тут было меньше горечи и больше красоты. Когда Динни прочла всю пачку
листков, она увидела, что к ним подложена обернутая в чистую бумагу большая
поэма под названием "Леопард". Почему она была завернута отдельно - для
того, чтобы Динни ее не читала? Но тогда зачем он положил ее в конверт?
Динни решила, что Уилфрид сомневался, дать ли ей поэму, но все же хотел
услышать ее приговор. Под заголовком было написано:

"МОЖЕТ ЛЕОПАРД СМЫТЬ СВОИ ПЯТНА?"

В стихах говорилось о молодом монахе, втайне потерявшем веру, которого
посылают проповедовать слово божье. Попав в плен к неверным, он должен
выбрать между смертью и отречением. Монах отрекается и переходит в чужую
веру. В поэме были строфы, исполненные такой страсти и глубины, что у Динни
защемило сердце. Стихи покорили ее силой и вдохновением: это был гимн,
воспевающий презрение к условностям и первозданную радость жизни, сквозь
которую слышится стон человека, сознающего, что он предатель. Динни была
захвачена этой борьбой противоречивых чувств и дочитала поэму чуть ли не с
благоговением перед тем, кто сумел выразить такой глубочайший душевный
разлад. К этому примешивалась и жалость: что он должен был испытать, прежде
чем написать эти стихи? В ней проснулось материнское желание уберечь его от
душевных мук и злых страстей.
Они условились встретиться назавтра в Национальной галерее, и Динни
пошла туда пораньше, взяв с собой рукопись. Дезерт нашел ее возле
"Математика" Беллини. Они молча постояли у картины.
- Тут есть все: правда жизни, мастерство и живописность. Вы прочли мои
стихи?
- Да. Посидим, они у меня с собой. Они сели, и Динни отдала ему
конверт.
- Ну как? - спросил Дезерт, и она заметила, что губы у него
подергиваются.
- По-моему, очень хорошо.
- Правда?
- Правда истинная. Одно, конечно, самое лучшее.
- Какое?