"Джон Голсуорси. Из сборника "Смесь"" - читать интересную книгу автора

бы потерпеть ужасное крушение. Тем, кто следил за ним, казалось, что его
плавание по жизни протекало без приключений, всегда при попутном ветерке. Он
много работал и много развлекался, но никогда не работал и не развлекался
сверх меры. Его частенько видели раздраженным, но, думается мне, никто не
видел его скучающим. Он умел понять шутку быстрее любого из нас, не любил
крайностей, но всегда бывал независим в своих мнениях и, может быть, не
вполне отдавал себе отчет, что есть люди умнее его. Он вовсе не был
самодоволен: это качество, которое сродни глупости и хвастовству, было
свойственно ему не больше, чем новорожденному младенцу. Самый характер его
был враждебен всякой вялости, но вместе с тем он не любил грубых и чересчур
энергичных людей. Слово "нахал" было у него самым сильным порицанием. Как
сейчас, вижу его в кресле после обеда, когда его собеседник, попыхивая
сигаретой, захлебывался шумной самодовольной болтовней; каким открытым,
понимающим взглядом смотрел он тогда на него - не презрительно, не
саркастически, а словно бы просто говоря: "Нет, дорогой мой, хоть ты и
говоришь красиво и собой хорош, а я тебя насквозь вижу. Стоит мне только
захотеть, и ты у меня будешь, как шелковый!" Такие люди не могли устоять
против него, когда дело доходило до схватки: он подчинял их своей воле, как
малых детей.
Он принадлежал к тому редкому типу, который именуется чистокровным
англичанином: у его предков, по крайней мере за последние четыреста лет, не
было ни капли шотландской, валлийской или ирландской крови, не то что
чужеземной. Он был с самого юга Девоншира и происходил из старинного
фермерского рода, представители которого вступали в брак только между собой,
и весьма вероятно, что в жилах у него в совершенно равной степени была
смешана скандинавская и кельтская кровь. Принцип равновесия сказывался даже
в самом расположении его родового гнезда: старенькая ферма, где родился его
дед, прилепилась у самого утеса, так что в характере его воплотились суша и
море, кельт и викинг.
В шестнадцать лет его отец, плимутский торговец, чьи дряхлые суденышки
плавали в страны Средиземноморья за фруктами, кожами и винами, определил его
учиться юриспруденции; он переехал в Лондон и в самом скором времени - как
многие мужчины в то время - получил право заниматься адвокатской практикой.
Он не раз рассказывал мне о том, какой обед он устроил в честь того
знаменательного события. "Я был тогда худой, как щепка, - любил говорить он
(надо сказать, что он так никогда и не пополнел), - и мы начали обед с
бочонка устриц". В этой пирушке и иных развлечениях его молодости было
что-то от беззаботного веселья пикквикских времен. Став адвокатом, он
полагался, в сущности, только на свои силы и, казалось, никогда особенно не
нуждался в деньгах. Природное здравомыслие и умеренность, надо полагать,
ограждали его от финансовых взлетов и падений, свойственных большинству
молодых людей, но он не был скуп и всегда проявлял в денежных делах
известную широту. Наверное, в силу закона притяжения, по которому у
расчетливого человека деньги идут к деньгам, а также потому, что ему
довелось жить в девятнадцатом столетии, этом Золотом Веке для тех, кто умел
наживать деньги, он в то время, в возрасте восьмидесяти лет, давно уже был
богатым человеком. Деньги означали для него упорядоченную, размеренную
жизнь, полную сердечной теплоты, ибо он любил своих детей и очень заботился
о них. Женился он лишь в сорок пять лет, но зато начал серьезно думать о
будущем семьи, как только родился первый ребенок. Выбрав здоровую