"Джон Голсуорси. Из сборника "Оборванец"" - читать интересную книгу автора

нашей реке ночью, при луне. Если бы можно было увидеть все это, я была бы
счастлива. Ты когда-нибудь тосковал по дому?
- Да... там, в окопах. Но об этом не говорят, стыдно перед товарищами.
- Ну еще бы, - прошипела она. - Вы там все товарищи. А мне-то каково
одной здесь, где все меня презирают и ненавидят, где меня могут схватить и
посадить в тюрьму.
Он слышал ее учащенное дыхание, и ему стало жаль ее. Наклонившись, он
дотронулся до ее колена и пробормотал: "Ну, ну, не надо!"
- Ты первый пожалел меня! Я так отвыкла от этого, - проговорила она
глухо. - Тебе я скажу правду... Я не русская. Я немка.
Это признание, этот задыхающийся голос! Он подумал: "Что же, она
воображает, будто мы воюем с женщинами?"
- Какое это имеет значение, дорогая?
Она посмотрела на него пристально, словно хотела заглянуть в душу, и
сказала медленно:
- Мне это уже говорили. Но тот человек думал о другом. Ты очень
хороший. Я рада, что встретила тебя. Ты в людях видишь хорошее, а это
главное в жизни... потому что на самом деле в людях мало хорошего.
Он улыбнулся:
- Ах ты, маленький циник! - и подумал: "Да это и понятно".
- Циник? Как могла бы я жить, если бы не была циничной? Я утопилась бы
на другой же день. Может быть, хорошие люди и есть, но я их не встречала.
- Я знаю очень много хороших людей. Она порывисто наклонилась к нему.
- Послушай, хороший... ты когда-нибудь попадал в беду?
- В настоящую беду, пожалуй, нет.
- Я так и думала, у тебя не такое лицо. Допустим, что я порядочная
девушка, какой была когда-то. Ты знакомишь меня с хорошими, почтенными
людьми и говоришь: "Это немецкая девушка, у нее нет ни работы, ни денег, ни
друзей". Ну и что? Эти хорошие люди скажут: "Ах, какая жалость! Немка!" -
отвернутся, и ничего больше.
Он молчал. Представил себе свою мать, сестру, знакомых - хорошие люди,
он мог поклясться в этом! И все же... Он ясно слышал их голоса: они говорили
о немцах... "Как жаль, что она немка!"
- Ну, вот видишь, - сказала она, а он лишь пробормотал:
- Настоящие люди есть, я в это верю.
- Нет. Они никогда не помогут немке, даже если она хороший человек. Да
я вовсе не хочу больше быть хорошей, так и знай, не хочу тебе врать. Я
научилась быть плохой. Почему ты не поцелуешь меня, мальчик?
Она подставила ему губы. Ее взгляд растревожил его, но он отодвинулся.
Он подумал, что она обидится или будет приставать, но она только как-то
странно и вопросительно смотрела на него. Он прислонился к окну, охваченный
глубоким волнением. Из него словно вышибли все, во что он искренне и
простодушно верил, и сразу затуманились радость и упоение жизнью, которые он
чувствовал последнее время. На фронте и здесь, в госпитале, жизнь казалась
полной героизма, а тут он увидел в ней какие-то темные, мрачные глубины. В
ушах у него звучали грубые, хриплые голоса его солдат, к которым он
привязался, как к родным братьям, - такие бодрые в минуты опасности, как
будто смерть им нипочем; тихие, успокаивающие голоса врачей и сестер
милосердия, и среди них даже свой собственный голос. Все представлялось
простым и прекрасным, вокруг не было ничего дурного и грязного! И вот все