"Джон Голсуорси. Из сборника "Моментальные снимки"" - читать интересную книгу автора

розовой стеной сада. Вид этих буйно разросшихся кустов как бы встряхнул его
память, и он почти вспомнил... что? Прошел какой-то юноша с желтой сигаретой
во рту, оставив позади запах "Латакии", табака его молодости, - когда-то он
тоже курил сигареты из его темных пахучих листьев. Тревильен рассеянно
всматривался в полустершуюся надпись на ветхой калитке сада и читал ее вслух
по слогам: "Вил-ла-Бо-Сит". Вилла Бо Сит {Beau Site - красивый вид
(франц.).}! Господи, наконец-то вспомнил! Он воскликнул это так громко, что
ему самому стало смешно, и улыбка облегчения разбежалась сеточкой морщин
вокруг глаз, тронула худые смуглые щеки. Он подошел к воротам. Какая
странная случайность! Положив на перекладину ворот свой молитвенник,
Тревильен всматривался в запущенный сад, словно пытался разглядеть что-то за
туманом сорока пяти лет. Потом, опасливо оглядев дорогу, как мальчишка,
который собирается лезть за вишнями в чужой сад, он поднял щеколду и вошел.
По всей вероятности, здесь никто не жил. Ярдах в шестидесяти от ворот,
среди сада, виднелась старая родовая вилла; ставни были закрыты, краска
местами облупилась. Бо Сит! Да, так она называлась! Через эту калитку он,
невидимый из окон дома, когда-то входил в сад. Вот и маленький фонтан с
головой химеры - теперь камень разбит и покрылся зеленью, но изо рта
чудовища по-прежнему капает вода. А вот старая каменная скамья, как часто он
расстилал на ней свой плащ! Вокруг все заросло, все; листья сирени, мимозы и
пальм сухо шелестели, когда их тихонько шевелил ветерок. Тревильен раскрыл
молитвенник, положил его на скамью и осторожно уселся на нем: он никогда не
садился на голый камень. Он словно перенесся в другой мир; разросшиеся кусты
и спутанная листва защищали его от чужих глаз, и Тревильен чувствовал, как
тает почти полувековой лед. И как бы против воли, он жадно стал вспоминать,
сидя на своем молитвеннике в тени густых цветущих деревьев.
Тогда ему было двадцать шесть лет, и он только что вступил компаньоном
в банк, принадлежавший их семье, - этакий неоперившийся еще делец! Тогда же
он перенес простуду, начались приступы бронхита, результаты которого нередко
давали о себе знать и теперь. В то время он, как и подобало истинному денди,
даже промозглой лондонской зимой носил тонкое белье и ходил без пальто. На
пасху он все еще кашлял и потому взял трехнедельный отпуск и билет в
Ментону. Его кузен был помолвлен с русской девушкой, у родителей которой
была там своя вилла, и Тревильен поселился по соседству в небольшом отеле.
Русские того времени напоминали героев тургеневских романов, которые Агата
потом давала ему читать. Ростаковы, мать, отец и две дочери, были приятной
дворянской семьей, где говорили на трех языках. Как, бишь, они звали его?
Филипп Филиппович! Господин Ростаков, бородатый, толстогубый, отличный
рассказчик остроумных французских анекдотов, которые молодой Тревильен не
всегда понимал, был большой любитель покушать и выпить и, как говорили,
весьма опытный ловелас. Мадам Ростакова, урожденная княжна Ногарина (в роду
у нее были татары), увлекалась спиритизмом. Похождения господина Ростакова и
вера в переселение душ преждевременно состарили ее. Старшей дочери, Варваре,
той, что была помолвлена, только что минуло семнадцать; у нее были
темно-серые доверчивые глаза, широкое серьезное лицо, темные волосы.
Прямодушие ее почти пугало Тревильена. Младшая дочь, Катерина, голубоглазая
и белокурая, с вздернутым носиком и вечно смеющимся ртом, хотя тоже очень
рассудительная, была очаровательна, и смерть ее от брюшного тифа спустя три
года потрясла Тревильена. Обаятельная семья, приятно вспомнить о них через
столько лет! Теперь нигде не сыщешь такой русской семьи - они исчезли,