"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

Так, Людвик в ванной, она одна в комнате, я колочу в дверь, она не
открывает, - возможно, она догадалась, что это я, возможно, нет, - во всяком
случае, она знает, что кто бы ни колотил в дверь, он добивался именно ее.
Она испугалась, не открыла. А теперь лжет, что это она сама стучала! О,
триумф, счастье, что моя ложь пробилась к ее лжи и мы оба соединились во
лжи, ложью я прорастал в ее ложь!
Леон вернулся к вопросу:
- Кто повесил кота?
Он подчеркнуто вежливо заметил, что нет необходимости заниматься
вчерашним шумом - ведь все объяснилось - впрочем, лично ему нечего сказать
по этому поводу, бридж закончился около трех утра, - но кто повесил кота,
почему кота повесили?... И он спрашивал с напором, который, хотя ни на кого
и не направленный, повисал в воздухе:
- Кто повесил? Я спрашиваю, кто?
Слепое упрямство обосновалось на его лице, увенчанном лысиной.
- Кто кота повесил? - спрашивал он с благими намерениями и с полным
правом. Он настаивал, и это начинало меня беспокоить. Вдруг пани Манся
проронила перед собой, не дрогнув:
- Леон.
А если это она? Если она убила кота? Ведь я знал, кто убил, я убил, -
но этим своим "Леон" она обратила на себя всеобщее внимание, а напор Леона
определил нужное направление и навалился на нее. Мне, несмотря ни на что,
все же казалось, что она могла, что если она колотила молотом в таком
бешенстве, то могла с тем же бешенством и кота... и это подходило ей, ее
коротким конечностям и толстым суставам, короткому и разлапистому туловищу,
переполненному материнской нежностью, - да, она могла - все это вместе:
туловище, конечности и так далее - могло задушить и повесить кота!
- Ти-ри-ри! - замурлыкал Леон.
...и тайная радость прозвучала в мотивчике, который тут же прервался...
чувствовалось злорадство... злорадство...
Радость, что "кука-реку, Кукубышка" не выдержала его вопроса, что напор
ударил в нее, что она привлекла к себе внимание?... Так что же, может быть,
он, и никто другой, конечно, он мог, почему бы и нет... хлебные шарики,
возня и забавы с ними, перекатывание их с помощью зубочистки, тихое
мурлыканье себе под нос, надрезание ногтем яблочной кожуры, "размышления" и
комбинирование... так почему бы он не мог кота задушить и повесить? Я
задушил. Да, я повесил. Я повесил, я задушил, но он мог... Мог повесить и
мог теперь злорадно радоваться, что жена попала в переплет! А если он кота и
не повесил (потому что я его повесил), то, во всяком случае, мог воробья
повесить... и палочку!
О Господи, ведь воробей и палочка не перестали быть загадкой только
потому, что я кота повесил! И они висели там, на периферии, как два
средоточия тьмы!
Темнота! Я нуждался в ней! Она была мне необходима как продолжение
ночи, под покровом которой я пробивался к Лене! И Леон вкрался ко мне в
темноту, подсовывая возможность сладострастного сибаритизма, замаскированной
и герметичной вакханалии, взыгравшей на Диких полях этого добропорядочного
дома, - все это было бы не так правдоподобно, если бы он не прервал внезапно
свой мотивчик из страха, что выдаст себя... Это "ти-ри-ри" было похоже на
веселый хулиганский свист, вот, мол, жена подставилась... Неужели и Фукс