"Лесь Гомин. Голгофа " - читать интересную книгу автора - Чего тебе, брат, нужно здесь так рано? - взволнованно спросила.
Он улыбнулся. - Давно ли, девушка, чудная такая? Она только теперь заметила, что у колодца, выходившего половиной на улицу, стояла пара лошадей, запряженных в повозку, а Иван - с ведром возле нее. Соломония еще больше смутилась. Крепкий, красивый, Иван так и жег ее глазами. Ей казалось, что это и есть тот, кто звал ее, тревожил ночью, волновал кровь. Исчезли и монастырские стены с суровыми правилами, и шестидесятилетняя сухая монашка, мать Анфиса. Она откликалась на зов крови и пылала, как восход. Иван видел это и любовался ею. Удивлялся тому, куда делись его грубость, наглость и насмешливая речь. Откуда на него волной нахлынули застенчивость, робость и нежность? - Из каких мест, сестра? - спросил робко. - Из-под Сорок... С Карасёвого хутора. - Из-под Сорок? И я оттуда... - Правда? - Да... И совсем недавно. А ты? - А я едва помню село. Давно оттуда... Как умер отец, нас осталось двое у матери: мне, старшей, десять лет и младшей сестре четыре года. Мама очень бедствовала, в наймы водила, да никто не брал: маленькая была. А тут на хутор к нам пришла какая-то монашка. Увидела бедность, посоветовала отдать меня в монастырь. Да так вот уж десять лет прошло здесь... Еще и за воротами не была. Не знаю, как там и люди живут. - Бедная девушка, - тихо проговорил Иван, - десять лет не выходить. Не выходила. Нигде не была ни разу: не пускает мать Анфиса. - Жаль мне тебя, сестра, но что поделаешь? Соломония с восхищением смотрела на него. У юноши был искренне сочувствующий вид. Сердце ее защемило от жалости к себе, покатились слезы. То ли оттого, что десять лет просидела за стенами, то ли потому, что осталась сиротой, или от Иванова сочувствия, а может, и потому, что где-то далеко отсюда живет убогая мать-вдова с ее младшей сестрой Марысей и не может старая даже увидеть свое дитя, только передает ей приветы через людей. Кто его знает... Но только сжалось сердце от жалости к себе, и Соломония заплакала. Она так жаждала тепла, ласки... И вот эта ласка засветилась в Ивановых глазах, зазвучала в его голосе, залучилась на его лице... Он вдруг стал ей каким-то близким, своим... - Ну, не плачь, сестра, слезы не утеха. На все воля божья. Вот и я тоже сиротой остался, один как перст... а живу. - И ты сирота? С двенадцати лет, сестричка... Скитался вот, пока сюда не пришел. А теперь... сама видишь, - врал зачем-то Иван. - Бедный... и ты... Солнце тем временем рассыпало миллиарды искр по зеленой траве, разбудило день. - Ну, прощай, сестра. Вон уже встают ваши. А мне у епископа утром быть нужно. - Прощай... И стояла. Иван тоже не двинулся. |
|
|