"Анатолий Гончаров. Император умрет завтра [И]" - читать интересную книгу автора

что Бертье не спал последние двое суток, но зато имел четкое представление о
реальной боеспособности и точном расположении каждого подразделения.
- Вы хороший начальник штаба. Такой, который нужен мне... Но ради Бога,
перестаньте грызть ногти! Вид ваших пальцев бросает меня о дрожь.
- Ничего не могу поделать... - упрямо тряхнул громадной, курчавой
головой Бертье. - Если позволите, я переселюсь в соседнюю комнату, где
готовят донесения ваши адъютанты.
Наполеон кивнул и стал задумчивым. Отчего-то в эту минуту все вылетело
у него из головы. Он вдруг увидел Жозефину, которая сейчас мирно спала в
своей уютной, увешанной зеркалами комнате на улице Шантерен. Его счастье и
его боль. Никого он не смог бы полюбить так, как любил эту зрелую, опытную
женщину, наполнявшую его сердце муками и радостями. Одна мысль о том,
сколько мужчин побывало в ее постели, была для него пыткой, но он не давал
свободы своей фантазии, он не желал знать сплетен об этой женщине. Он -
любил. Он принял Жозефину в свою судьбу такой, какая она есть. Другой она не
могла быть. Сейчас он подумал о том, что во сне снова придет к ней, такой
далекой, такой желанной... Это тоже часть великой тайны бытия. И - хватит об
этом!..
Адъютант Гофер протянул Бонапарту готовое донесение Директории. Тот
равнодушно скользнул взглядом по бумаге. Все верно И все не так.
- Прикажете сделать дополнение относительно Венеции?
- А зачем? Директория узнает об этом из газет. Лучше напишите о том,
что путь к завоеванию Англии лежит через Египет. Пусть готовят армию и флот.
- Как вы сказали?.. Из газет?.. - опешил Гофер. - Простиите, не
ослышался ли я?
- Сколько в Париже выходит газет? - вместо ответа спросил Бонапарт.
- Не знаю точно... - растерялся адъютант. - Вам еженедельно доставляют
около двадцати. Я распорядился...
- Хорошо, что не все семьдесят три, Гофер! Вы не находите, что и
двадцати, которые я прочитываю с ущербом для сна, чересчур много? И знаете,
почему? Они пишут обо всем, что их интересует, и ничего о том, что может
интересовать Францию. Газеты зализали все наши победы, Гофер!.. Жюно их не
читает вовсе, и он прав. Галантерейщики упражняются в слоге. Они испытывают
плебейскую потребность высказаться, не знают, о чем. Это свобода печати?
Тогда я понимаю, что это такое. Скорее всего - наши туманные идеальности. Но
я хорошо понимаю другое.Подлость без улик стала во Франции основой
порядочности... У вас почему-то изменилось лицо, Гофер. Забавно!.. Ну,
хорошо, сообщите Директории о... погоде в Венеции. Сплошной туман и
сырость.Дайте газетам материал к лавочному анализу.И расставьте акценты
неуверенности в моей правоте.Свои собственные акценты, разумеется. Как это
вы делаете в других донесениях, которых не даете мне на подпись. И - ни
слова больше, Гофер!.. Пусть банальая истина освободит вас от еще более
банальной лжи.
Бледный, как сама смерть, Гофер молча отдал честь и вышел.
Весь Итальянский поход он сообщал Директори буквально о каждом шаге
Наполеона Бонапарта, последовательно искажая значение для Франции такого
шага, а порой и придавая смысл, противоположий тому, что задуман Бонапартом.
То, что попадало в газеты, попадало туда не без ведома Поля Барраса или
этого аббата Эммануэля Сийеса. Газеты густо примешивали собственной дури и
дружно задыхались в своем либеральном благоговении перед тем, что они