"Анатолий Гончаров. Император умрет завтра [И]" - читать интересную книгу автора

крепости, уступил Франции графство Ниццу и всю Савойю.
Но оставались австрийцы, Не чета этим дряблым, суеверным, трусливым и
увертливым итальянцам. Чиновники Исполнительной Директории с помощью газет и
коммюнике распространяли по Европе официальную легенду о том, как "великий
итальянский народ сбрасывает долгое иго суеверий и притеснений и несметной
массой берется за оружие, чтобы помогать освободителям-французам".
Революционная риторика двигала свой миф на тупой инерции.
Бонапарт понимал, что такое политика, что такое война и что такое
стратегия, и очень хорошо умел составить из этого единое целое, ведущее его
по Италии от победы к победе. Но пропагандистская глупость "адвокатов" его
взбесила: "В моей армии нет итальянцев, кроме полутора тысяч шалопаев,
подобранных на улицах, кои грабят и ни на что не годятся...".
Капитан Андош Жюно был согласен с ним. Но, быть может, Директории все
же виднее, какой соус подавать Европе к итальянским победам. Поэтому, не
лучше ли будет...
Жюно писал донесение на пушечном лафете.Близкий разрыв австрийского
ядра раскидал и обсыпал с головой командующего и его адъютанта.
- Нам повезло! - весело воскликнул Жюно, отряхиваясь. - Теперь не надо
посыпать чернила песком... Я лишь хотел уточнить, не лучше ли будет сообщить
Директории...
- Запишите слово в слово, что я сказал, и добавьте про итальянских
солдат все то, что вы сами о них думаете.
Так говорил Бонапарт после первого сражения и первой победы у
Монтенотти. Директория проглотила дерзость генерала. Ей нужны эти громкие
победы, ибо они приносят золото. Бонапарт плевал на нейтралитет, поспешно
объявленный многими итальянскими дворами. Он хладнокровно накладывал
гигантские контрибуции в равной мере на тех, кого подчинял силой, и тех, кто
пытался убедить его в своих "братских чувствах". Остальное грабила армия.
"Война сама себя кормит", - говорил генерал Бонапарт, и солдаты отлично
понимали своего командующего.
Ах, как он издевался над герцогом Пармским, решившим, что глубоким
поклоном маленькому генералу и подобострастным приветствием оккупантам он
спасет свою честь от унижений, а герцогство от поборов!.. Вымученное
красноречие стоило тому двух миллионов франков золотом и 1800 лошадей.
Остальное добирали солдаты.
В Париже пять "столпов" французской демократии, пять Директоров, пять
высших казнокрадов Французской Республики - Гойе, Мулен, Дюко, Сийес и
Баррас - молча передавали друг другу донесение главнокомандующего
Итальянской армией генерала Наполеона Бонапарта: "Вы воображаете себе, что
свобода подвигнет на великие дела дряблый, суеверный, трусливый. увертливый
народ? Только с умением и при помощи суровых примеров можно держать Италию и
руках...".
Так же молча было прочитано и секретное донесение агента Директории в
штабе главнокомандующего, который дословно приводил реплику Бонапарта,
вырвавшуюся у него и ответ на строгие директивы правительства: "Я уже не
умею повиноваться!"
- Пятнадцать дней - шесть побед, - тихо обронил Баррас. - А потом он
вернется в Париж...
- Вы полагаете это излишним? - цинично спросил Сийес.
- Я полагаю, что всякий комический актер хочет играть Гамлета...