"И.А.Гончаров. Два случая из морской жизни (сб. "Морские были")" - читать интересную книгу автора

Наконец сегодня подошли к острову: он уже в виду, на глазомер занимает
почти полгоризонта. Берег неровный, изрытый: то холм, то едва видная узкая
полоса, то громадный гранитный утес. Но все еще сливается в одну массу и в
один цвет - синеву, колорит всякой дали. В шесть часов вечера подошли ближе.
Нас, от берега и рейда, отделяет длинная гряда коралловых рифов, в которой
есть только два узких, как ворота, входа; ночью войти нельзя - как раз
стукнешься о камни. Последние или скрыты под водой, или показывают свои
ослепительно белые, омываемые водой и обвеваемые ветром головы: точно зубцы
гребня или крепости. Прочие наши суда уже на рейде, корвет "Оливуца" и
транспорт "Князь Меншиков". Оттуда приехал офицер и сказал, что он уже был
на берегу, что прежде нас заходили американские суда, ушедшие в Японию, и
оставили на Лючу несколько больных матрос и двух офицеров да груз каменного
угля для своих пароходов. Мы бросили якорь в виду берега, недалеко от
каменных рифов, и легли было спать, надеясь завтра быть на рейде, за
каменной стеной, в безопасности, гулять по новому берегу, познакомиться с
жителями. Все мечтали о сюрпризах, о подарках...
Ночью задул крепкий ветер, началась сильная качка. Надо помнить, что мы
стояли на якоре не на рейде, не в гавани, закрытой со всех сторон от ветра и
моря, а в самом океане, на просторе, где ветрам и волнам полный разгул и
свобода. Стали травить канат, то есть выпускать более и более каната, чтобы
он не натягивался от напора ветра и не подвергался опасности лопнуть.
Кажется, было вытравлено до восьмидесяти сажен прежде, да теперь стали
прибавлять еще. Весь канат имеет до ста пятидесяти сажен длины. Кругом была
непроницаемая мгла. Дождь хлестал с остервенением, в воздухе реяли огненные
струи, ветер ревел, заглушая гром. Того и гляди, подрейфует, то есть силой
ветра потащит судно и с якорем, а сняться в темноте, среди рифов, и думать
нельзя. Все поглядывали заботливо друг на друга. Спать - отложили попечение.
Да и качка была такая, что с постели сбрасывало. Ну, как приткнет к
каменьям? Через час волнением разобьет судно в щепы. До полуночи мы были в
сомнительном положении. Потом, о счастье! с переменой течения переменился и
ветер, стал дуть от берега к морю, в простор. Проглянула луна, звезды, стало
тепло... Пойду гулять.
Не надо ни на что полагаться слепо в жизни: судьба как будто
подкарауливает человека, когда он перестанет оглядываться вокруг, не летит
ли откуда-нибудь камень, и только забудется - она и отрезвит его от
забвения, как отрезвила нас. Больно от спокойствия и беспечности
возвращаться к тревожному чувству тоски! Нам предстояло провести еще сутки
на рубеже жизни и смерти. 30 января начали было сниматься с якоря, но вдруг
набежал с моря шквал: это бурный и внезапный порыв ветра. Отдали другой
якорь, и от этого положение наше стало вдвое хуже. Выдайся час или два тихие
- и мы успели бы вытащить один канат и один якорь, но наматывать двести
сажен вместо ста, вытаскивать два якоря - надо, два времени и две трудные
работы. Вдобавок к этому якорная цепь за что-то задела; долго провозились за
этим и стали поднимать второй якорь: в шпиле (на который наматывается канат)
перевернулось что-то: ряд неудач! и он не пошел. Опять новая, непредвиденная
возня и работа, и все на счет коротенького выдавшегося нам периода сносной
погоды! А между тем порывы ветра повторялись все чаще. Работали неутомимо, с
двойным усердием и силой: еще четверть часа - и второй якорь был бы поднят;
поставили уже паруса, как вдруг дунул жестокий порыв ветра, паруса
надулись... "Дрейфует!" - закричал вдруг наблюдавший за лотом штурман, и