"Иван Гончаров. Н.А.Майков (некролог)" - читать интересную книгу автора

приглашением воротиться домой. Воротясь в Москву, Майков вышел в отставку, с
чином майора и с орденом Владимира с бантом за рану, и отдался весь своей
страсти к искусству, он женился, но и женитьба, и вообще семейная жизнь не
только не отвлекали его от искусства - напротив, избавив его от всяких
мелких житейских забот, помогли ему устроить среди семьи артистическое
гнездо, где он провел всю свою долгую жизнь, то теряясь между полотнами,
моделями, слепками, гравюрами и картинами, в своей мастерской, то отдыхая за
книгой или в кругу семейных лиц. Кo всему другому, кроме интересов искусства
в той или другой сфере - он был холоден, относился беспечно, с каким-то
простодушным неведением житейских забот.
В Москве он копировал картины лучших мастеров, где только их находил,
между прочим, в галереях юсуповских дворцов. Наконец, однажды, решился он
послать в Петербург на выставку свой небольшой труд, если не ошибаемся,
голову Мадонны, и она была замечена. Вслед за тем он переселился туда сам с
семьей и продолжал свои труды, здесь и определилась окончательно его
артистическая карьера. Труды его заметил император Николай Павлович и
поручил ему значительные работы: сначала для церкви св. Троицы, в
Измайловском полку, где, между прочим, особенно замечателен запрестольный
образ (кажется, копия с картины Тициана, сделанная с гравюры) его работы, по
блестящему колориту, потом иконостас для Исаакиевского собора, и удостоил
его звания академика.
Исполняя как эти работы, так и множество других подобных для разных
храмов и в Москве, и в Петербурге, Майков, в промежутках этих работ, всякую
свободную минуту посвящал исполнению своих собственных любимых художнических
задач - голов, фигур и тела женщин, конечно, многие помнят и знают его
вакханок, являвшихся на выставках и рассеянных в частных домах, между
прочим, в Елагинском дворце есть картина, фигура женщины, его работы,
поражающая теплотой и жизненностью колорита. Если не ошибаемся, он
участвовал в живописных работах при отделке Мариинского дворца, но более
всего в этом роде известны его плафоны и медальоны дверей в доме княгини
Юсуповой (на Литейной), останавливавшие на себе внимание многочисленных и
русских, и иностранных гостей княгини.
Колорит - вот в чем, и почти в одном этом, была вся сила артиста.
Отсутствие серьезной, методической подготовки не могло не чувствоваться во
всей деятельности художника, не давая полного простора его фантазии, стесняя
обилие творчества трудностями технического исполнения. Рисунок не всегда
служил могущественным и послушным пособием кисти. Зато уже кисть его,
особенно в копиях с сильных мастеров, соперничала с оригиналами.
Последние два-три года его постигло величайшее для артиста бедствие: он
постепенно терял и, наконец, почти совсем лишился зрения - оставался один
тусклый луч, который он с любовью обращал к своим неоконченным полотнам, с
едва набросанными замыслами, и вздыхал о бессилии возвратиться к ним.
Как человек, он был необыкновенно доброй, кроткой души, мягкого
характера, любимый в семье, друзьями и всеми, кто только его знал. Он жил,
как живут, или, если теперь уже не живут так, то как живали артисты, думая
больше всего об искусстве, любя его, занимаясь им, и почти ничем другим.
Дом его, лет пятнадцать-двадцать и более назад, кипел жизнью, людьми,
приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств.
Молодые ученые, музыканты, живописцы, многие литераторы из круга тридцатых и
сороковых годов - все толпились в необширных, неблестящих, но приютных залах