"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

А когда захватчики опоганили станцию своими вывесками, бранью, топотом
сапог, Софиика почувствовала, как станция утратила для нее
притягательность, отпала малейшая охота бывать там,- никто из молодежи по
доброй воле во времена оккупации туда не ходил, разве что нахватают в
облаве шестнадцати-, семнадцатилетних да силой погонят, запакуют в эшелон.
Некогда любимая Узловая, теперь она только ранила душу. Обокрадена жизнь,
Софиика ощущала, что никогда с этим не смирится. Счастливые минуты
пережила Софиика, лишь когда наши стали налетать из-за Днепра, принялись
чуть ли нс ежедневно молотить проклятые фашистские составы, от которых
всегда тесно было на колеях. Вот это начались представления! Вся степь
глядела эти спектакли, ведь ставили их соколы из-за Днепра!
Унылостью руин встречает сейчас Софийку родная Узловая. И вокзал, и
железнодорожные мастерские стоят обгорелые, зияют пробоинами, сажей
чернеют закопченные стены. От привокзальных садов остались одни
расщепленные стволы, вагоны лежат искромсанные, одну из платформ совсем
сбросило взрывом с колеи,- лишь водонапорная стоит невредимо, как будто
кто се заколдовал!
Однако жизнь возвращается. На территории станции, несмотря на царящий
там хаос, появился народ, спешат куда-то военные и штатские с лопатами,
минеры пишут мазутом на задымленной стене вокзала свою резолюцию,
свидетельствуют, что мин уже нет; деревья сверкают инеем, в ободранном
скверике у пакгауза девушки-зенитчицы устанавливают орудие, нацеливают его
длинной шеей вверх, в голубизну, хотя небо сейчас совершенно спокойно.
На девушках тулупчики новенькие, и сами они ладны, подтянуты,
шапки-ушанки сбиты набекрень как-то даже кокетливо; настроение девушек
соответствует этому дню, соединившему в себе солнце и мороз и радость
освобождения Узловой,- смех то и дело слышен из ямы-траншеи, где
зенитчицы, сбившись стайкой, хлопочут у своего орудия.
- Беги к ним, Софийка, спрашивай!..- Женщины остановились.
А едва Софийка стала приближаться к зенитчицам, девичий смех тут же
угас, шапки-ушанки с выпущенными из-под них локонами застыли гурьбой у
бруствера, и на разордовшихся лицах появилась напряженность. Что за цаца
изволила к ним пожаловать? Видно, эта местная красотка лет семнадцати
вызвала у них, помимо напряженного недоумения, еще и нечто похожее на
ревность или укоризну. "Мы вот воюем, нам войны достается по первое число,
а ты себе возле мамы? Цветистым платком повязалась, челочку-гривку на лоб
выпустила, а брови-чернобровы, должно, сажей наваксила, чтобы приманивать
наших лейтенантов!.. А вчера где была? Может, и с теми в хаханьки играла?"
- Девушки, где здесь госпиталь? - как-то неприятно для себя волнуясь,
спросила Софийка.
- А тебе-то зачем? - холодно отозвалась из ямы широколицая блондинка,-
Неможется?
Уловив холодок насмешки, Софийка невольно выпрямилась и, закипая
обидой, кивнула с ревнивой гордостью в сторону саней:
- Летчика везем!
Вот тут-то мгновенно преобразились девчата. Словно ветром вынесло их из
ямы, гурьбой подбежали к саням, окружили, защебетали, рассматривая
неизвестного с его выставленным на обозрение планшетом, наперебой давай
расскрашивать, при каких обстоятельствах это с ним случилось...
Летчик слабыми устами улыбнулся зенитчицам: