"Олесь Гончар. Бригантина" - читать интересную книгу автора

расплывшегося лица повеяло приветливостью.
- "Повышенная реактивность нервной системы, - продолжал читать
директор, - чрезмерно обостренный инстинкт свободы... Склонность к
фантазиям, вспышки агрессивности..." О-го-го, сколько всякого добра! А ты
еще удивляешься, почему тебя направили к нам.
Борис Саввич, тот молчун в морском кителе, наконец тоже вмешался в
разговор.
- Мы не бюрократы, - будто смущаясь, сказал он суровым тоном, - не из
бумаг будем составлять мнение о тебе. Знаем: не все, что покорненькое, -
хорошее. Не тихари да исусики наш идеал. В тихом омуте черти водятся - это
давно известно... Однако и ты с нами брось хитрить, ты сам должен помочь нам
в тебе разобраться... Вот и давай - помогай...
- Как?
- Искренним будь. С этого начни. Выложи начистоту все, что там у тебя
было, оно тут и умрет.
- Ничего у меня не было! - вскипел хлопец. - Выдумки все! Понацепляли,
понавыдумывали.
- Мы и не говорим, что у тебя какое-то страшное преступление на
совести, - успокоил его директор. - Ни в чем таком тебя не подозреваем. И
поверь, что для твоей же пользы хотим найти с тобой общий язык...
В голосе директора была искренность, не ощущалось никакой фальши,
однако расстояние между ним и Порфиром не уменьшалось, само положение
правонарушителя отделяло мальчика от этого человека с его властью,
выдержкой, с какою-то праздничной опрятностью во всем. Непривычным был этот
вдумчивый тон, спокойствие лица, непривычны даже эти белые пальцы, что,
словно забавляясь, время от времени трогают то тесемочку папки личного дела,
то голубую ленту галстука на груди. Все как будто хорошо, но не очень-то
всему этому доверяй, потому что они, педагоги, коварны, умеют прикидываться,
чтобы заманить тебя в капкан, укротить, приневолить. Никто не кричал, не
грозил, не топал ногами, но и в этом Порфиру чуялось нечто коварное. Ибо
разве можно без гнева и угроз с ним, с таким, которого под стражей сюда
доставили?
- Будешь стараться, будешь добросовестным - никто тебя у нас не
обидит, - обещала между тем Ганна Остаповна. - Будь с нами полностью
откровенным, правдивым, постарайся душу освободить, и тебе сразу станет
легче. И не грусти. Или тебя мучит что-то? Скажи прямо: что тебе у нас не
нравится?
- А то, что школа у вас режимная.
- Верно, режимная, - подтвердил директор. - Ты себе хорошо
представляешь, что это такое?
- Еще бы... Все время за каменной стеной! Никуда ни шагу без
разрешения!
- А ты как хотел? - Глаза Валерия Ивановича сразу оледенели. -
Проштрафился - получай. Школа создана для правонарушителей, и мы своих
правил не скрываем: существуют у нас ограничения, порядок гораздо более
строгий, чем в обычной школе, которую, кстати, ты сам не захотел посещать...
Существует у нас и наказание одиночеством... Так что нечего теперь пенять на
нас, на наши правила, ограничения, на то, что вступаешь в режим
полусвободы - так это у нас называется. Зато потом, став взрослыми, наши
воспитанники только спасибо нам говорят: вон полный шкаф писем от них с