"Олесь Гончар. Маша с Верховины" - читать интересную книгу автора

Шелюженко тоже загляделся в пустое небо, которое уже по-августовски тускнело
на горизонте.
У буфета ударил гонг: пора было на работу.


* * *

В тот вечер все разговоры в таборе велись вокруг посещения "белобрысого
рабочкома", как назвала Шелюженко Стефа. Выполнит ли он свои обещания, не
забудет ли о пометках, которые делал в блокноте?
- Разве он первый приезжает? Разве ему первому жалуемся? -
разглагольствовал буфетчик во время ужина. - Наивный народ! Для него вы
человеко-единицы, не больше!
Приятель буфетчика, шофер Самарский, тоже был настроен скептически.
- Вот дядько Яцько еще и вагонов от рабочкома ждет, - насмешливо
указывал Самарский на Дидука. - Ведь ждете, вуйко?
- Жду, - твердо ответил гуцул.
Маша, слушая эти разговоры, сама против обыкновения участия в них не
принимала, молча сидела на пеньке у своей палатки. Можно было подумать, что
ей нет никакого дела ни до посещения рабочкома, ни до въедливых
разглагольствований буфетчика и Самарского. Просто сидит и смотрит на
угасающий за плавнями закат. А между тем ей очень хотелось, чтобы Шелюженко
все же сдержал свое слово, чтобы остались в дураках этот буфетчик и его
подпевала.
Утром, еще до восхода солнца, в табор прибыла машина с горячим, только
что из пекарни, хлебом, во время обеда привезли свежие газеты, и хоть это,
возможно, просто совпало, но Маша сразу приписала все Шелюженко: это он, он!
И почувствовала в душе что-то похожее на гордость за него.
А когда вскоре на участке получили еще и волейбольную сетку с мячом,
места для сомнений не осталось - теперь даже Стефа должна была согласиться,
что это его, рабочкомовская, забота. И хоть внимание, проявленное Шелюженко,
относилось, конечно, к коллективу в целом, Маша воспринимала его заботу так,
словно он хотел всем этим: и хлебом, и газетами, и волейбольной сеткой -
оказать внимание ей, Маше, прежде всего. Почему-то верилось, что среди своих
бесконечных рабочкомовских хлопот он хоть изредка, да и вспомнит о ней,
вспомнит, как причащались они вот тут борщом из одной миски, закусывая его
сладким печеньем.
Волейбольную сетку Маша взялась натянуть сама - ей казалось, что парни
делают это слишком медленно. А когда сетка была уже натянута, Маша
повытаскивала из палаток всех "барсуков":
- Играть!
Товарища Писанку тоже вытащила из его палатки и - как был,
простоволосого, - поставила на площадке своим противником.
Что за веселая была эта игра! Товарищ Писанка то запутывался, как
карась, в сетке, то, бравируя, пробовал отбивать мяч даже головою, а один
раз, на потеху зрителям, с разгона попал сквозь сетку прямо в объятия Маши.
Иногда игроки менялись, а Маша, казалось, решила всех переиграть; ее
крепкие загорелые ноги сверкали то на одной стороне площадки, то на другой,
жаркие цыганские кораллы так и танцевали на шее - казалось, они вот-вот
оборвутся и рассыплются по земле.