"Юрий Гончаров. В сорок первом (из 1-го тома Избранных произведений)" - читать интересную книгу автора

лица покрывала густая чернота, но под плащом на мужчине был приличный темный
костюм, из кармашка торчал кончик вечной ручки, да и лицо, глаза у него были
такие, что сразу же, с первой секунды, было понятно - не пастух он и не
рядовой колхозник, а человек образованный, скорей всего районный учитель, и
явился он в правление не по личной своей нужде, с личными делами входят не
так, другая бывает повадка, а по должности.
- Вы извините... - сказал он, облучая Антонину светом своих глаз и
подходя к ее столу. - Я, вероятно, отрываю вас от неотложных дел... Я
понимаю, как вы сейчас заняты. Но вопрос этот можно решить в одну минуту:
да - нет. Если нет - что ж, значит, нет, не буду настаивать, поедем дальше,
хотя, честно сказать, я очень надеюсь, что вы не отклоните мою, вернее, нашу
просьбу. Со мной тридцать пять семей из Ясенковского района Черниговской
области. Это семьи районных учителей, находящихся в армии ("Правильно я
подумала!" - отметила про себя Антонина). Четыре семьи приблудные,
присоединились по дороге, не отказывать же, люди просили помощи, это было бы
не по-человечески, не по-советски... Сорок шесть детей, помимо взрослых, а с
присоединившимися - сорок девять...
- А в чем дело-то, что за вопрос у вас?
- Да дело-то вот какое... - вошедший человек смущенно как-то и
растерянно приулыбнулся. - Понимаете, несколько дней назад, ночью, на
шоссе... Обоз у нас длинный, двадцать две подводы, дороги забиты, всем
вместе держаться трудно... А тут мы еще ошибку большую допустили в самом
начале - все продовольствие, что было нам выдано, погрузили на одну телегу:
муку, хлеб, масло, крупу, соль, сахар... Словом, ночью, в дорожной
неразберихе, подводу эту мы потеряли. Остались без всякой еды... Шестой день
едем буквально на подаянии, просим у жителей - кто что даст... Пока живы,
но, честно говоря, впроголодь. Иногда днем приходится от бомбежек
сворачивать в сторону, прятаться по ярам, балочкам, рощицам, дети просят
есть, а дать нечего... Вот такое положение! - Человек со светящимися глазами
опять смущенно приулыбнулся, развел руками. - Вина моя. Надо было предвидеть
такой случай, не класть все на одну подводу. Или смотреть хорошенько в пути.
Теперь вот из-за этой моей глупости, неопытности вынуждены страдать все...
Учитель замолчал, странная, неестественная полуулыбка его, которой он в
сознании своей вины как бы согласно и готовно отдавал себя на суд и
взыскание, истаивала на его лице, а из-под нее проступало, глядело на
Антонину другое выражение, истинное выражение его души - усталого,
истерзавшегося, исказнившего себя человека.
Почти каждый день случалось, что в Гороховку заезжали эвакуированные,
просили хлеба, но так не просил еще никто. Антонине почувствовалось, что
стоящий перед нею человек и не может попросить по-другому, настойчивей,
требовательней, или, наоборот, жалостливей, взывая к сочувствию, а только
вот так - застенчиво, несмело, растерянно полуулыбаясь, разводя руками, в
полном признании своей вины, - как бы облегчая этим самым положение тому,
кого не тронут его слова и кто захочет ему отказать. И если она, Антонина,
сейчас ему откажет, он не станет повторять свою просьбу, убеждать, - без
дальнейших слов покорно уйдет к своему обозу, ссутулив плечи, еще больше
чувствуя тяжесть своей вины перед доверенными и доверившимися ему людьми и
еще больше внутренне казня себя и терзая.
- Да, я же вам документы не показал... - спохватился учитель, опуская
руку за борт пиджака. - Вот эвакуационная справка на всех с пофамильным