"Юрий Гончаров. У черты" - читать интересную книгу автора

за кем шла слежка, расспрашивать их под разными предлогами, хитрить,
изворачиваться. Но это требовало времени и не всегда приносило результаты,
поэтому скоро Генкин отряд стал действовать напрямую: подкараулив в укромном
месте мальчишку или девчонку, что могли дать "показания", разведчики с
Генкой во главе - без него бы они не решились, не смогли бы такое
проделать - окружали "языка" плотным кольцом, припирали к забору или глухой
стене дома, вдали от прохожих; Генка, всех выше, конопатины на его лице в
такие моменты бурели, делались похожими на тифозную сыпь, помахивая зажатым
в руке, сложенным вдвое кожаным ремнем, выдернутым из брюк, в позе и тоном
полного хозяина над судьбой и жизнью схваченной жертвы, приказывал:
- А ну, говори быстро, кто из твоего класса Женьке Косачевой каждый
день записочки подбрасывает? Как не знаешь? Сашка Еськов, да? Не отпустим,
пока не скажешь. Вот этот ремешок видишь, хороший ремешок, правда? Крепкий
Всем языки развязывает, и не таким, как ты...
- Да не знаю я ничего! - пытался вырваться из сдавившего его кольца
мальчишка.
- Как это ты не знаешь?! - вскипал гневом Генка и еще ближе к лицу
пленника взмахивал кожаным ремнем. - Сашка твой друг, вместе в футбол
играете, вместе зимой на каток ходите, он тебе альбом с марками за так
подарил, а ты не знаешь! Знаешь! И мы прекрасно знаем, только ты подтвердить
должен!
- Чего вы пристали, чего вам надо? Не буду я ничего говорить.
- Нет, скажешь! А не скажешь - такое с тобой сделаем, век помнить
будешь!
Девчонки в подобных ситуациях держались двояко. Одни сейчас же начинали
плакать, звать маму и сдавались, называли имена. Но попадались и такие, что,
гордясь своим бесстрашием, торжествующе, во весь голос, чтобы слышала вся
улица, кричали в лица допросчиков:
- Чего захотели, гады, дураки проклятые, чтоб я про подругу сказала! Да
никогда этого не будет! Не дождетесь! Ни за что от меня не узнаете, ни за
что! Хоть режьте, хоть огнем жгите!
Таких бесстрашных, героических, прямо-таки рвущихся на костер, на
плаху, чтобы доказать правду своих слов, Генка, смирившись, отпускал.
Бесполезно удерживать, такие в самом деле не заговорят.
Мальчишек же, упорствующих, неподатливых, Генка приказывал тащить в
свой дворовой сарай, под замок, или в подвал под домом, - сырой, холодный, с
шуршанием крыс по углам.
- Долго не вытерпит, расколется...
Время ежовщины, секретов, предателей своих близких друзей, даже кровных
родственников, авторов бесчисленных "изобличающих" писем и заявлений,
тайного выслеживания и внезапных арестов в своем кабинете, на службе, на
рабочем месте у станка, темной глухой ночью, прямо в нагретой постели среди
сна, тесных переполненных камер в холодных подвалах, бесконечных
изнурительных допросов с жестокими костоломными избиениями, неподвижными
"стойками" в продолжение многих дней и недель - это памятное истории и всем
тогда жившим людям время в ту пору, о которой идет речь, еще не началось, не
наступило, эти годы были еще впереди, но они уже подходили, маячили,
готовились. Что-то из них уже носилось в воздухе, которым дышала страна, и
Генка как более старший, чем вся его команда, в какой-то степени уже
причастный к миру взрослых, в чем-то уже осведомленный, чутко улавливал