"Юрий Гончаров. Последняя жатва" - читать интересную книгу автора

председатель "Силы", остер на язык! По адресу "Сельхозтехники" и насчет
такого трудового распорядка он проезжается частенько. Колхоз живет в ином
ритме, чем государственные предприятия, от этого много разных неувязок,
помех. Петру Васильевичу понятно злое пошучивание председателя. Сам он ни
суббот, ни воскресений не знает, нормированного дня - тоже. Петр Васильевич
всю свою трудовую жизнь работал тоже по-другому - не сколько положено, а
сколько для хозяйства нужно. Какие выходные, какие часы, особенно в страду -
на севе, на уборке! Одно в голове, как железный приказ: надо, надо сделать,
надо успеть! И не начальство командует, есть другой командир, повыше,
поважней - сама матушка-природа. Она такие сжатые сроки дает. Командир
крутой: с ней не поторгуешься, к непроворным у нее снисхождения нет.
Поднажал, управился, успел - ты победитель и щедрая тебе награда. Не успел,
проворонил - лей слезы, пеняй на себя.... День весенний долог, но еще кусок
ночи за счет сна прихватишь - лишь бы зерно скорей в землю легло. А в уборку
и вовсе сутками не спишь, так только, урывками, минут по двадцать, по
получасу, - чтоб скорей хлеб скосить, чтоб не перестоял он, не осыпался...
Твердое нормирование труда в сельском хозяйстве. Оно, конечно, хорошо, чтоб
люди не надрывались, да только получится ли? Колхозное поле ведь не завод,
не фабрика, чтобы на выходной остановил да потом с того же самого места и
начал... Вот, скажем, с плотиной. Летом в пять часов вечера солнце еще
высоко, работать бы да работать. А они, "сельхозтехники", что же -
бульдозеры на прикол и загорать? Это когда же, в самом деле, при таких
темпах плотина будет готова?
Но Петр Васильевич только подумал все это про себя, а вслух ничего не
стал говорить: что спорить, не самой "Сельхозтехникой" так придумано...
Другая пришла ему мысль: увидит ли он этот пруд, что начал строить их
колхоз? Давно собирались... Если даже и встанет к осени плотина, то нальется
пруд только следующей весной, полыми водами. Задумано хорошо: протянется
водная гладь по лощине километров на десять. И поля орошай, и рыбу
разводи...
Птичий гомон в парке не умолкал ни на минуту, только менялся в тембре,
в силе звучания. Прогретая солнцем земля источала сладкий, кружащий голову
дух, - дивно хорош был мягкий весенний день, с ярким, но не жгучим еще
солнцем, с порхающими бабочками, с легким пухом облаков, плывших в вышине,
над деревьями парка...
Люба достала из сумки бутылку молока, заткнутую полиэтиленовой пробкой.
- Поешь, утрешнее...
Без Любы Петр Васильевич и Анастасия Максимовна не держали коровы.
Нелегкое это дело - добывать корма. А как вернулась Люба - Петр Васильевич
тут же купил корову. Ради детишек. Покупал заглазно, в соседнем селе, по
чужому совету и очень был смущен, что так необычно для себя действует -
неосмотрительно и скоро. Но корова и вправду оказалась хорошей, с добрым
молоком.
Он распечатал пробку, глотнул - в рот потекли одни густые, сладковатые
сливки. За корову заплатили дорого. Петр Васильевич снял с книжки почти все,
что было прикоплено, но он не жалел. Порадовался и тут, что дом их с
молоком. Что бы ни случилось дальше, пусть даже Люба останется на одной
своей библиотечной зарплате - а детишки все же не оголодают, главная пища у
них есть...
Протянулась минута какого-то хорошего, сердечного, семейного молчания.