"Юрий Гончаров. Последняя жатва" - читать интересную книгу автора

машин...

4

Больница не только место страданий, но и место сосредоточенных дум,
долгих бесед с самим собой, воспоминаний. Чего только не переберет в голове,
какие только картины не припомнит человек, лежащий на больничной койке, - и
в ночную бессонницу, и в бесконечные дневные часы, не занятые делом. За всю
жизнь столько не передумает иной человек, сколько за дни и неделя
больничного заключения...
Вспоминал и Петр Васильевич. Не потому, что хотел, иное лучше бы и не
помнить, забыть безвозвратно - просто все это само лезло ему в голову,
всплывало перед глазами. Детство, отец с матерью, фронт... С какой натугой
одолевали сотворенную войной разруху... Да еще сразу же, не дав отдышаться,
хоть чуть окрепнуть на ногах, жестоко ударил сорок шестой, неурожайный
год...
Москва ему вспоминалась, где был он всего раз - с экскурсией на
Выставке народных достижений. Им еще Кремль показывали, музеи, по
Москве-реке на пароходе провезли. В тот год район выдвинулся в области по
всем показателям, сдал много хлеба, лучших колхозников и механизаторов
наградили грамотами, орденами. Наградили "Знаком Почета" и Петра
Васильевича, а потом и в Москву повезли, столицу смотреть, - тоже вроде как
в премию...
Но чаще всего мысли Петра Васильевича были заняты другим. Вспоминалась
ему покойная его жена Анастасия Максимовна, Тая, и с чувством какой-то своей
вины перед нею Петру Васильевичу все хотелось понять, правильно ли они жили
без малого тридцать лет, ни разу Петр Васильевич у нее об этом не
спрашивал - не жалеет ли она, что такой вышла ее жизнь, - в голову тогда это
не приходило. А теперь раздумывал, что ответила бы ему Тая на такой его
вопрос, если, конечно, по чистой совести... Вроде бы все хорошо было - без
ссор, без брани, ничем он ее не обижал и она его ничем ни разу не обидела.
Люди даже их в пример ставили: вот как живут, никто на другого голоса не
повысит...
А все же что-то не то...
Поженились они вдруг, даже и не гуляли нисколько. Он из госпиталя
пришел, праздновали его возвращение, собрались все родичи, соседи. Мать
поставила самогону, он бутылку спирта с собой принес: знал, что понадобится,
по дороге домой выменял на одной станции на пару белья и новые портянки, что
в госпитале при выписке дали.
- Живой, значит, ты остался, - как бы подтверждая этот факт, сказал в
разгар застолья Савелий Платонович, Митрошкин дед, - махонький старичок с
пушистым венчиком вокруг лысой макушки; бороденка у него местами вылезла,
местами торчала сивыми клочьями. Выпил он всего граненый стаканчик, а уже
захмелел, глаза заискрились, в них заиграло лукавство, озорство. - Теперь,
Петруха, - продолжал Савелий Платонович с таким видом, словно бы открывал
Петру Васильевичу что-то очень ему нужное, до чего он сам не сможет
додуматься, - теперь, стало быть, тебе закон природы соблюсти надо...
Жениться, деток заводить. Убыль народа какая, пополнять ее срочно
требуется!..
Петр Васильевич к тому моменту выпил уже не один, а четыре или пять