"Юрий Гончаров. Большой марш: Рассказы" - читать интересную книгу автора

дистанцию, что есть между ними и командармом.
Мы, мальчишки, точно нас перенесло каким-то одним дуновением,
моментально очутились на той стороне улицы, где остановился автомобиль и в
окружении командиров стоял командарм. Сбившись тесной кучкой, сопя, напирая
друг на друга, полуоткрыв рты, мы смотрели на него во все глаза, на его
ордена, малиновые ромбы в петлицах, портупейные ремни, шпоры и шашку. Изо
всего, что жадно пожирали наши глаза, шашка вызывала у нас наибольшее
восхищение и любопытство. Совсем недавно прошел по экранам "Чапаев", в
каждом переулке играли в чапаевцев, были свой Чапай и свой Петька, все
мальчишки говорили их словами, помнили каждый эпизод, каждый кадр фильма, и,
конечно, же, у всех в глазах был стремительный лет Чапая по степи на крыльях
черной бурки и его вознесенная ввысь шашка. Но то было кино, полотно экрана,
а здесь, на улице, в десяти шагах от нас стоял живой человек, который ходил
на белых в такие же стремительные атаки, который был так же им страшен и
грозен, который рубил их так же беспощадно вот этой шашкой, висящей у него
на боку. Мы стояли толпой сначала на тротуаре, потом, незаметно для себя
подвигаясь, очутились от командарма уже шагах в пяти, потом придвинулись еще
ближе, почти вплотную.
Командарм поговорил с командирами, и они, отбрасывая руки от козырьков
фуражек, один за другим стали отходить в свои стороны, к броневикам и
танкам. Высокие голоса пропели команды. Механики стали торопливо залезать в
люки стальных коробок. Заработали моторы всех машин, от головы до хвоста.
Колонна, чтобы двинуться, ждала только последнего знака от командарма -
взмаха его руки.
Шофер автомобиля - в очках-консервах - тоже запустил мотор, и он
зарокотал едва слышно, бархатно, пряча в этом негромком звуке свою мощь.
Руки шофера в перчатках с крагами до локтей готовно лежали на широком колесе
руля. Кто-то из сидевших в кузове предупредительно открыл дверь, зная,
очевидно, как должно сейчас быть: командарм поднимется в автомобиль, подаст
нужный знак, шофер тронет с места - и в тот же миг оживет, тронется колонна,
все броневики и танки.
И тогда из нашей детской толпы вышел вперед белоголовый, голубоглазый
Павлик. Он был меньше всех нас ростом, нам по плечо. Он жил в нашем доме и
всегда ввязывался в наши игры, но мы его не брали, потому что он был
маленький, слабый, у него были тонкие ножки, и когда он бегал за нами, то
часто падал, расшибал коленки и плакал, а его мать выбегала и ругала нас,
как будто мы были в чем-то виноваты. И, чтобы нас не ругали понапрасну, мы
гнали этого Павлика прочь. Но тогда он плакал еще сильнее, потому что хотел
играть вместе со всеми, непременно во всем участвовать, все знать и видеть,
и все равно выбегала его мать и ругала нас за то, что мы его обижаем.
Павлик бесстрашно подошел к самому командарму и, задрав свою белую
головенку, о чем-то заговорил. Он что-то просил и показывал рукой на шашку.
Командарм наклонился к Павлику, - он не расслышал. Павлик повторил свои
слова, еще и еще раз, так, что командарм наконец его услышал и услышали все
мы. Павлик просил:
- Дядя, можно потрогать вашу шашку?
Командарм выпрямился, посмотрел на всех нас, на нашу тесную толпу,
устремившую на него широко открытые, восторженные глаза. Он только сейчас
увидел, сколько детей собралось возле него, обыкновенных уличных пацанов,
исцарапанных, расцвеченных синяками и ссадинами в своих играх и драках. Я не