"Владимир Гоник. Преисподняя." - читать интересную книгу автора

первоклассный, тянул на цикл передач, а то и на фильм, многие студии уже
зарились на него, и Бирс решил всех опередить, а потому следовало узнать
обо всем самому.
Однако была и другая причина. Его вдруг остро потянуло пережить то
чувство, какое изо дня в день он испытывал на войне: ощущение опасности.
Так игрока, бросившего игру, вдруг потянет остро вновь пережить давний
азарт. Подобное чувство испытывал весь отряд: опасность, как наркотик,
вкусив ее, потом неизбежно чувствуешь в ней потребность. После войны они
долго не знали, куда себя деть, жизнь казалась им пресной, спокойное
размеренное существование томило, риск притягивал и неодолимо манил.


...в общежитии соседом Ключникова оказался Буров, студент третьего
курса. Это был щуплый хлопотун, всегда возбужденный и непоседливый,
беспокойные руки вечно что-то искали, трогали, ощупывали, он мял, гнул,
теребил всякий предмет, который сподобился ухватить. Нередко он ломал
ручки и карандаши, рвал носовые платки, раздергивал на нитки вязание,
знающие его люди то и дело отнимали у него попавшую под руку вещь; когда
руки ничего не находили, он нервно грыз ногти и обкусывал их до мяса.
Похоже было, его постоянно гложет какая-то тревога, изводит
мучительный зуд - ест и не дает покоя. Буров не находил себе места,
беспрестанно ерзал, озабоченно озирался и, волнуясь, подозрительно
поглядывал за окно. Какая-то жгучая мысль терзала его неотвязно, изнуряла
и сжигала дотла.
Буров был не молод уже - за тридцать, носил бороду, на темени сквозь
редкие светлые волосы просвечивала мягкая розовая плешь, он ходил в
неизменной черной рубахе, черные брюки заправлял в тяжелые кирзовые
сапоги, на плече у него, как у странника, висела холщовая торба.
Он был бледен всегда, однако на бледном лице странным образом
выделялись глаза: они горели постоянно, как будто какая-то неистовая
догадка осенила его и распаляла изо дня в день.
В глазах полыхал огонь сокровенного знания, словно он постиг что-то,
что другим не дано, один познал истину, недоступную остальным, она горела
в его глазах - горела и не иссякала.
Даже ночью, похоже, он не знал угомона, ворочался беспрерывно, и
Ключникову казалось, что огонь его глаз прожигает темноту.
Впрочем, так и было на самом деле, одна мысль не давала ему покоя и
не отпускала ни на миг: Буров постоянно думал о евреях. Мысль о всеобщем,
всемирном заговоре давно овладела им, захватила и не отпускала ни на миг.
Истина заключалась в их кромешной вине: все, что происходило в мире
дурного, Буров связывал с евреями - войны, голод, катастрофы, рост цен,
аварии, стихийные бедствия были делом их рук. Даже лампочки перегорали
часто, потому что евреи подло меняли напряжение в сети.
Он был убежден, что ничто в мире не происходит само по себе,
случайно, без их участия: стоило только получше разобраться, найти концы,
размотать, и обязательно отыщется еврейский умысел. И Буров постоянно
пребывал в поиске, искал и связывал между собой множество разрозненных
фактов, случаев, событий, это занятие стало смыслом его существования:
сокрушительный заговор пронизал и опутал весь мир, проник во все щели, и
только он, Буров, мог распутать эту дьявольскую сеть. Шагу нельзя было