"Геннадий Гор. Мальчик." - читать интересную книгу автора

Громова, явно предлагая нам всем вспомнить, что истинным посредником был
не он, Герман Иванович, а Громов.
И все вспомнили о Громове, хотя во время чтения все о нем забыли.
Громова и все остальное заслонил мальчик, голосом Германа Ивановича
захвативший наше внимание. Теперь мальчик исчез, и перед нами сидел
Громов, делавший вид, что он не имеет к мальчику никакого отношения. Лицо
у него было настороженное, и он смотрел на нас, словно ждал какого-нибудь
подвоха. Но, честное слово, никто из нас не собирался его подводить. И
если уж на то пошло, подвел он себя сам, написав такую странную домашнюю
работу.
Зачем он это сделал? Я не знал, не знали и другие, не знали и не
догадывались. И странно, что он написал в своей домашней работе не о себе
и не о своих знакомых, как мы все, а о каком-то необыкновенном мальчике с
другой планеты.
И вот, когда наступила тишина, Громов, наверное, чувствовал себя
неловко и невольно заставлял этим чувствовать себя неловко и всех нас, не
исключая Германа Ивановича. Громов сидел в своем углу у окна, но казалось,
что он где-то далеко, за миллионы километров от нас, со своим
необыкновенным мальчиком.

Уж кому-кому, а Громову не следовало писать об этом мальчике. Он был
сын известного ученого-археолога, и это все знали. И еще все знали, что
несколько лет назад отец Громова сделал крупное открытие, нашел какие-то
загадочные предметы, вызвавшие спор. В вечерней газете и в двух-трех
журналах появились заметки о пришельцах с других планет, следы которых
якобы открыл отец Громова. Но потом журналы почему-то замолчали, как они
замолчали вдруг о снежном человеке, о котором сначала так много писалось.
И в школе пронесся слух, что все это не подтвердилось: и пришельцы и даже
снежный человек. А ведь в снежного человека все уже успели поверить, и
всем было очень жалко с ним расставаться.
Никто из ребят не хотел бы оказаться на месте Громова, когда журналы
вдруг замолчали об археологических находках его отца. И поэтому при
Громове мы старались не говорить на археологические темы, понимая, что
Громов не виноват. И отец Громова тоже был не виноват, что какой-то
нетерпеливый журналист поторопился раззвонить об этих спорных предметах,
вместо того чтобы благоразумно обождать, пока ученые договорятся и вынесут
свое авторитетное решение.
Громов, конечно, страдал, держался он отчужденно, домой всегда
возвращался один и никого из ребят, кроме меня и Власова, к себе не
приглашал. Но Власов был тихоня и от застенчивости вечно заикался, а не
приглашать меня Громову было просто неудобно. Я жил в доме напротив и
однажды разбил в его квартире стекло - это случилось еще до того, как его
отец сделал свое открытие. Громов опасался, что если он меня не пригласит,
то я подумаю, будто это из-за стекла. Стекло стоило дорого, оно было
толстое, как в витрине.
Если не считать Власова, который был так застенчив, что в чужой
квартире боялся оглядеться, я один из всего класса хорошо знал квартиру
Громова. Это была большая старинная квартира. В ней всегда стоял какой-то
странный, незнакомый ни мне, ни Власову запах. На шкафу торчало несколько
желтых и коричневых черепов с написанными на них цифрами, а на стене висел