"Гор Геннадий Самойлович. Картины" - читать интересную книгу автора

ждал того неведомого и невидимого собеседника, с которым он спорил при нас,
не считая нас созревшими для спора.
В отличие от наших учителей, которые, как и их учебники, никогда ни о
чем не спорили, а преподносили нам истины и факты в утвержденном,
неподвижном и навсегда готовом виде, он утверждал, что ничего в мире еще не
готово, все готовится, все спорит с самим собой, и каждая вещь готова
опровергнуть и вновь утвердить себя, и все это называется диалектикой.


5

Мир был кем-то заперт. Об этом я догадался в детстве, когда увидел
рисунки старого эвенка Дароткана.
Рисунки Дароткана - это и был ключ, которым старый и мудрый охотник
пытался отомкнуть замок, висевший на всех вещах и явлениях.
Дароткан своим плотницким карандашом обводил на листках, вырванных из
тетрадки, живые деревья, реки, косо летящих уток, мохнатые медвежьи спины
таежных гор - и этим чудесно открывал мир, как открывают утром ставни окон.
Человек, сидевший рядом с нами на скамейке Соловьевского сада, тоже
размыкал замкнутые кем-то явления и предметы, но у него был совсем другой
ключ, чем у эвенка. Его ключ был не рисунок, а слово. Еще недавно мы не
знали, что такое слово, хотя и не помнили того времени, когда еще не умели
произносить свои слова и прислушиваться к чужим. Но только здесь, под
кленами Соловьевского сада, мы узнали, что каждое слово было мудрее
человека, потому что оно несло на себе груз всех тысячелетий и веков с того
момента, как оно появилось и стало врастать в каждое явление, событие, в
каждый предмет, расколдовывая заколдованный в нем и вечно молчавший смысл.
Бытие заговорило с человеком только тогда, когда возник язык, появились
знаки и символы, и мы еще долго бы этого не знали, если бы не пришли сюда, в
Соловьевский сад.
А как он говорил о литературе! И говорил ли он? Нет, он не говорил, а
приносил с собой души литературных героев и предлагал нам примерить их к
себе.
Кого бы вы выбрали: спорящего со всеми, и в том числе с самим собой,
Гамлета или Робинзона Крузо, который ни с кем не спорил, со всеми был
согласен, и в том числе с самим собой, как всякий обыватель, - но это был
великий обыватель, способный самолично создать на необитаемом острове
человеческую цивилизацию, цивилизацию для самого себя, и сделать это без
помощи других?
Да, он предлагал нам на выбор чужие великие души, а потом, смеясь,
говорил, что человек может выбрать только самого себя и из Робинзона Крузо
нельзя создать Гамлета, как из Гамлета не создать Робинзона.
Все слушали его, но никто так не внимал его словам, как Володя Писарев,
тихий, задумчивый подросток, всегда ходивший в одной и той же
стираной-перестираной косоворотке и писавший стихи. Он знал наизусть Блока
и, как Блок, носил катастрофу в своих больших, трагических глазах, но сейчас
готов был забыть Блока ради того, кто сидел на скамейке и, наверное, не
писал никаких стихов, но умел самый будничный предмет разбудить своим словом
и снова дать ему заснуть тем особым сном, каким умеют спать только вещи.
Четыре года спустя, читая в иностранном зале Публичной библиотеки