"Борис Горбатов. Большая вода (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

его топора.
А дядя Терень сидит у огня и задумчиво курит. В усадьбе Трофимова тепло
и домовито. Пахнет щами, мокрыми пеленками и овчиной,- запахи деревенские,
беспокойные. И дядя Терень думает о том, что скучно бобылю жить на свете.
"Хорошо бы вернувшись к большой воде домой, застать в своей избе... ну
- дочку, что ли... аль сына... внуков... А то вернешься домой, а изба-то и
не топлена".
Такие мысли всегда приходят ему в голову, когда он гостит у Трофимова.
Ночью дядя Терень уходит дальше. По ночам идти легче - подмерзает.
Трофимов вручает ему телеграмму и просит лично проследить, чтоб передали
всю. В телеграмме обстоятельно изложено, что из припасов надо завезти
Трофимову на новую зиму. Список длинный.
Хозяйка набивает торбу дяди Тереня едой и просит добыть на Диксоне
сгущенного молока.
Митяй идет провожать старика.
- А тебе, Митяй, чего принести? - ласково спрашивает дядя Терень.
- Книжек мне. Я свои все выучил.
- А еще что?
- А еще - глаза Митяя загораются, - а еще нож, дядя Терень. Такой, как
у вас, чтобы зверя разделывать,- и, озабоченно наморщив нос, прибавляет: -
Совсем без ножа плохо, не обойдусь.
К утру дядя Терень уже далеко за Ефремовым Камнем.
Камень пришлось переваливать поверху. Сунулся было старик в залив, да
там у берегов такая весенняя кутерьма, что и не пройдешь. Дядя Терень даже
испугался: не ошибся ли в сроках? Весна, выходит, ранняя.
"У нас дома уж небось давно и отпахались и отсеялись! - умильно думает
дядя Терень.- Озимь уж, поди, в трубку пошла. Какая-то весна была дома?
Хорошо б, дружная!"
И он вспоминает родную сторонку. По привычке он все еще говорит: у нас
дома, в деревне. А в деревне, поди, никто уж и не помнит его. Кто помнил,
забыл, а кто не знал, тому и вовсе дела нет до того, есть на свете дядя
Терень или нет его.
Только дядя Терень все помнит, что гуоернии он Пермской, уезда
Шадринского, а здесь он человек пришлый, временный, хоть и живет
тринадцать лет.
Охотничьи дела и крестьянские заботы - все смешалось в дяде Терене, он
и сам не знает, какие ему ближе. А тут еще с бабенкой Арсения хлопоты. И
Трофимовой - молоко, и Митяю - нож. Вот Митяй - уж тот свою линию знает.
Он не шадринский, нет.
Так размышляя, идет дядя Терень по тундре, и каждый камень ему тут
знаком, каждая дверь открыта, каждое сердце распахивается перед ним
радушно и доверчиво. Он входит в чужие избы, и сразу же чужая жизнь, чужие
дела и заботы становятся его делами и его заботами.
"А Митяю - нож, - думает старик, подходя к избе Жданова. - Я уж знаю,
какой ему надо! Ножны из моржовой кости, а черенок черный, витой".
Жданова в избе нет. В дверь воткнут охотничий нож, на ноже записка:
"Дядя Терень! Олень на печи, табак на столе, чарка - сам знаешь где. Скоро
приду. Жданов".
Дядя Терень не огорчается. Он и не ждал, что в погожий, солнечный день
застанет Жданова дома. Как Трофимов всегда на своей заимке, так Жданов