"Борис Горбатов. Мое поколение" - читать интересную книгу автора

ударом и горделиво сказал:
- Джиу-джитсу!
Я не знал, что это такое, но быстро вскочил на ноги и стал перед ним
петухом.
- А ну, вдарь! А ну, вдарь! - крикнул я не то для того, чтобы
противника напугать, не то чтоб себя ободрить.
Вокруг нас уже затихла драка. Наши погнались за убегающими скаутами, а
мы остались одни.
Воинственный пыл прошел. Я кричал еще: "А ну, вдарь! А ну, вдарь!", но
никаких активных действий не предпринимал. Противник мой тоже повторял для
приличия: "И ударю! И ударю!", но тоже, видно, не решался выполнить угрозу.
Тогда я поднял сбитую шапку, отряхнул ее и сказал удовлетворенно и
победоносно:
- То-то!
Обоим стало неловко.
Скаут, как более вежливый, решил начать разговор.
- Я вас не очень? - спросил он корректно.
- Ничего! - пробурчал я. - Ну и я тебе тоже дал.
Скаут(сдержанно). Значит, мы квиты.
Я(ворчливо). Погоди-ка еще! (Плюю на землю.)
Скаут нерешительно насвистывает.
Я начинаю громко свистеть.
Скаут. А я в Америку собираюсь. (Замечая мое удивление, говорит
небрежно, думая этим окончательно уничтожить меня.) Да... очень скоро!
Я(насмешливо). Это зачем же?
Скаут(с превосходством). А к индейцам. Там веселая жизнь, полная
опасностей и приключений. Вы читали Майн-Рида?
Я ни в чем не хотел уступить этому щеголю и важно кивнул головой.
Но я не читал Майн-Рида. Я читал расклеенные по улицам стихи Демьяна,
знал их наизусть, и когда Тоська сдрейфил в бою со скаутами, мы долго
называли его "Митькой-бегунцом". В Америку я не собирался.
Но я ничего этого не сказал скауту и ушел прочь.
Америка? Нет, мне незачем туда ехать!
Рассказывая потом Алеше о моей драке с бойскаутом, я добавил:
- А он в Америку уезжать собирается. Чуда-ак!
Алеша подозрительно насупил брови.
- Это он от рабочих убежать хочет, - догадался он. - Врет, собака, не
убежит!
У него на все был готов убежденный ответ. Мотино излюбленное "чудеса-а"
было чуждо и непонятно ему. В сложном и трудном мире он разбирался легко и
уверенно: буржуи - сволочи, рабочие - наши.
Алешин отец тоже работал на заводе, но это был совсем другой человек,
чем Василий Павлович. Сутуловатый, тихий, удрученный нуждой, заботами и
семейством, он чуждался митингов, собраний, партий.
К сыну он относился странно: словно стеснялся, может быть, даже боялся
его.
- Ты бы, Алеша, дома посидел, - говорил он, как всегда, тихо, с
пришептыванием. - Стреляют!
Алеша вскидывал упрямую голову, рука его уже лежала на дверной щеколде.
- Пойду. Не убьют! - И он широко, размашисто распахивал дверь, выходил