"Валерий Горбань. Песня о бойне (Фрагменты) (про войну)" - читать интересную книгу автора

видавшего виды командира...

На крыльце двухэтажного здания полевого госпиталя, сняв "Сферу", черную
внутри от пота, и положив на колени автомат, сидел Шопен. Невидящими глазами
он уставился куда-то вдаль, поверх голов своих товарищей. А те притихшей
группкой расселись на корточках у БТРа и за негромким разговором гоняли по
кругу единственную сигарету, последнюю из скомканной и выброшенной пачки.
На крыльцо вышла молодая, лет двадцати пяти, удивительно красивая, но с
усталым, потухшим лицом медсестра. Присела рядом.
- Бабушка не выдержала. Сердце. А с девочкой все в порядке. И даже
шрамов сильных не будет.
- Это хорошо, девочке нельзя, чтобы шрамы были, особенно на груди. Пока
маленькая - ничего, а потом комплексы пойдут, - понимающе кивнул Шопен.
Медсестра вдруг вся как-то сжалась, напряглась, отвернув лицо. Но слезы
все же хлынули ручьем и она, резко поднявшись, убежала назад, в здание.
- Что с ней? Новенькая, не привыкла еще? - растерянно спросил Шопен у
курившего рядом и слышавшего разговор солдатика-санитара.
- О-ох, блин, прямое попадание! - то ли осуждающе, то ли сочувствующе
протянул тот. - Ее саму в январе ранило. Когда ребят из под минометного
обстрела вытаскивала. Весь живот посекло. Заштопать - заштопали, а какая там
пластика, в подвале, при свечках? И детей у нее теперь не будет. Муж узнал,
бросил. А Михалыч, наш главный, его выгнал. Говорит, врачей я себе еще
найду, лишь бы людьми были. Он здесь у нас же служил...- пояснил
словоохотливый информатор, и добавил смачно, - к-козел!
Шопен поднялся, почти бегом направился вслед за медсестрой. Та стояла в
конце коридора, у окна. Она уже не плакала, но все еще судорожно вздрагивала
от задавленных всхлипов.
Шопен прижал ее к себе, погладил по голове.
- Прости, сестренка. Я ж не знал.
- Ладно, ты-то здесь причем? - вытирая ладошкой остатки слез,
попыталась улыбнуться она. - Просто никак не привыкну, что я уже не женщина,
а так... камбала потрошенная. Только для временных удовольствий.
- Вот дурища! - Внезапно рассердился Шопен. - Ты на себя в зеркало
давно в последний раз глядела? Да еще не один тебе ноги целовать будет. И на
шрамы твои молиться, если он мужик, а не гандон штопанный, как твой бывший.
А дети... Вон - твоя крестница - круглая сирота. И полгорода таких. Собирай,
да люби, роднее своих будут.
Неожиданная взбучка, после ставших привычными и ненавистными утешений,
подействовала на медсестру таким же неожиданным образом. Она вдруг открыто,
по-настоящему улыбнулась и положив Шопену руки на плечи, заглянула ему в
глаза:
- А я правда еще ничего?
- Ты красавица. И человек настоящий. Те ребята, что отсюда вырвутся,
после войны таких как, ты искать будут. Днем - с огнем и сигнальными
ракетами.
В коридор вышел Айболит. Состроил глазки, улыбнулся понимающе, мол,
молодец, командир, знай наших! Но встретив сдержанный, холодный взгляд
Шопена, быстро изобразил озабоченность и пошел на выход.
- Ладно, мне пора. Береги себя, сестренка. И не дури.
- И ты береги себя, братишка. Настоящих мужчин тоже не так много. - И