"Надин Гордимер. Конечная станция " - читать интересную книгу автора

живут полноценной жизнью. Она затыкала им рот при помощи красивой лжи: в
моем случае это продлится всего шесть недель, от силы шесть месяцев; мне нет
необходимости приспосабливаться. Он приобрел для нее два изумительных
восточных халата - выбрал сам, не забыв ее стиль, ее любимые цвета.
Удовольствие было так велико, что она не сразу догадалась: он сделал это
затем, чтобы скрыть эту штуковину. Когда она представала перед гостями то в
одном, то в другом халате, все приходили в восторг. Из-за цветущего вида ее
называли симулянткой. Он поддакивал: действительно, она на редкость быстро
прогрессирует.
У них состоялся разговор. Они и прежде говорили на эту тему, но на
уровне абстракции. Детский заговор, братство на крови, элемент нескончаемой
любовной риторики: "Ты меня любишь? Ты всегда меня будешь любить? Если
одного из нас постигнет неизлечимая болезнь, другой не даст ему долго
мучиться, правда?" Но когда такое случается в реальной жизни... Такого
никогда не случается! Кто возьмется определить "неизлечимую болезнь"? Где
гарантия, что нынешние мучения необратимы, нет смысла продлевать агонию?
Этой двадцать лет назад удалили грудь, а она каждую неделю ездит на скачки.
Тот перенес операцию на предстательной железе - и вот, пожалуйста, на пару с
третьей женой хлещет джин с тоником на дружеском коктейле!
Но перед тем, как лечь в больницу на операцию с целью обследования, она
нашла время и место удостовериться в нерушимости клятв: "Если все обернется
плохо, очень плохо... обещаешь помочь мне прекратить страдания? Я бы сделала
это для тебя". Они лежали рядом в темноте спальни. Он словно язык
проглотил - только и смог, что энергично мотнуть головой, больно ударив ее
подбородком. Они скрепили договор объятиями.
После операции она обнаружила выходящую из ее тела трубку. Они больше
не говорили о тяжелых вещах - исключительно о выздоровлении. Рана, которая,
в отличие от других ран, не хотела заживать, была как запретная любовь,
способная взорвать налаженный быт, если бы ее открыто признали. Встретившись
взглядами, они спешили улыбнуться. И все-таки это было невыносимо. Без лжи
не обойтись. Ложь плелась, словно кружево, изо дня в день, в виде планов,
которые они, глазом не моргнув, строили на будущую неделю, будущий месяц,
будущий год и в осуществление которых ни один из них не верил. В их
лексиконе не осталось слов, которые не были бы ложью. "Продукты уже
доставили?.. Еще один угон самолета... Тебе удобно в этом кресле?.. Выборы
назначены на весну... Нужно купить новые рюмки... Напишу- ка я пару писем...
Распорядись, чтобы принесли кофе и спички... Новый кризис на Среднем
Востоке... Задерни занавески, солнце прямо в глаза... Надо бы сделать
прическу, в четверг..." Если она брала его за руку, это было демонстрацией
мнимой веры в бессмертие. Впрочем, плоть для них утратила всякую реальность.
Осталось только одно, что по самой своей природе не могло быть ложью.
Единственное место, где еще дышала любовь. Жизнь изменила, но договор
заключался не с жизнью.
После обеда в четверг он отвез ее в парикмахерскую, а когда заехал за
ней на обратном пути, сказал, что она прекрасно выглядит. Она поблагодарила
со смущением девушки, впервые в жизни услышавшей комплимент. В этот миг она
испытала первое сильное чувство после операции, если не считать страха и
отвращения, - чувство всепоглощающей веры в него. Вечером, оставшись одна в
своей спальне, она тщательно пересчитала припрятанные таблетки и, прежде чем
проглотить, положила под пресс-папье записку: "Исполни свое обещание. Не