"Катя Гордон. Конченые " - читать интересную книгу автора

ведет себя неприлично.
- Урюкова! Хватит заниматься эксге...эксгибиционизмом! - кричу я.
Урюкова не слышит. Лукьянов ржет без остановки и смотрит на Урюкову. На
Лукьянова с презрением смотрит бабка в шубе неясной породы.
Мы начали напиваться еще на философии. Повода не было. Был Кант. Было
скучно и мутно. Бардина не пила. Бардина курила.
- Урюкова, отстань от мужчины! - кричу я.
Урюкова поднимает юбку и демонстрирует мужчине худые птичьи ноги с
коленками внутрь. Мужчина достает книгу и смотрит в нее. "Парк Культуры..."
Арсентьев слушает музыку, закрыв глаза, но тоже ржет. Он запрокинул голову и
вытянул ноги в проходе. Лукьянов ржет больше всех. Он закатывает глаза,
хватает ртом воздух и висит на поручне.
- Урюкова!
В глазах плывет. Чужие лица смотрят на нас зло и устало. Скворцов и
Медведев пристают к девушке с красными губами. Мы передаем друг другу
коньяк. Лица хором говорят: "В общественном месте - хулиганы - двери
закрываются..."
По кольцевой. Странно хорошо.
Иногда люди наполняют вагон до отказа и мы теряем друг друга. Тогда мы
не ржем. Вагон пустеет - мы находим наши лица и ржем снова. Бардина тоже
ржет. Но она ржет по - другому - она курила. Дети смотрят на нас - и тоже,
смущаясь, поглядывая на родителей, ржут. Родители их берут за руку и уводят.
Входят калеки - собирают налог на совесть. Мы платим за отрезанные
ноги. Мы предлагаем им выпить. Мы ржем.
- Вот, блядина! - зло говорит Урюковой дед с серой мордой.
Урюкова садится и закрывает лицо руками. Урюкова плачет. Мы ржем.
Все плывет. Круглые лампы, как улитки, ползут по потолку, оставляя за
собой белые следы. Весь потолок в полосах и улитках. Урюкова поднимает
заплаканные, акварельные глаза, встает и окидывает взглядом вагон. Она
останавливает взгляд на мне. Мы перестаем смеяться. Только Лукьянов еще
ржет. Он закатывает глаза и виснет на поручне.
- Мы все умрем... - выдыхает Урюкова.

6...

Смерть - наркотики - декаданс - банально, как сосиски на ужин. Но когда
больше нечего есть. Сосиски - это нормально. Это шесть, а то и девять
слизистых колбасок в полиэтилене, которые ешь, не думая о том, что ешь,
которые ешь автоматически, окуная в кетчуп или в майонез, или никуда не
окуная. И когда ты чувствуешь этот вкус - и больше ничего другого - можно ли
тебя в этом обвинять?
Хотя... Мама тоже ест сосиски, но чувствует гораздо больше. Уже давно
на северной стене нашей квартиры висит фотография мессии Филоненко. Он
смотрит на меня пронзительно, как собака у магазина, когда несешь те самые
сосиски. И мама верит его собачьим глазам, и мама чувствует в нем
божественное начало. И выполняет языческие обряды, и читает специальную
литературу. А, казалось бы, тоже сосиски...
Раньше мама была лидером ячейки комсомольского движения. Раньше она
строила БАМ. Раньше она распространяла пищевые добавки "Гербалайф", раньше
она была женой моего отца. Во все это она искренне верила - и работала