"Елена Горелик. Нарвская нелепа " - читать интересную книгу автора

я в таком деле и брату бы не стал безоглядно доверяться. Предаст, немчура.
Аль продаст - невелика разница..."
Головин далеко не всякого иноземца на государевой службе почитал тайным
изменником. Взять хоть генерала Вейде - честный вояка, кому присягнул, за
того и жизнь положит. Но - мало таких. Ох, мало. Кто в службе русской только
прибыль видит, кто авантюрами всяческими живет и служит любому, чин повыше
предложвшему, а кто и вовсе подсыл шведский. А как подсыла от честного
отличить? И добро бы только иноземцы беспокоили - свои тоже хороши. Пороху
подвезли, а ядер с бомбами - хрен... Оттого и болит голова у первого
русского фельдмаршала, что кое-кто иной не головой думает, а ...тем, чем
сидит. За неимением головы.
"Петру Алексеичу не скажу, но тайный пригляд за Гуммертом будет, -
порешил фельдмаршал. - Пускай государь гневается, коль прознает. Нам только
подсыла проспать не хватало, так лучше перебдеть. Спокойнее будет".

3

Ох, как же ругал себя фельдмаршал, когда следующим утром недосчитались
этого самого зловредного немца! Самым ругательским образом ругал, а
толку-то? Повелел, дабы не возмущать солдат прежде времени, объявить, что
взят Гуммерт шведами в полон. Даже барабанщика отрядил идти с письмом в
Нарву, убеждать коменданта обходиться с пленным российским офицером
надлежащим образом, каково с пленными шведами в русском войске обращаются. А
уж как расстроен был Пётр Алексеевич... "Капитана бомбардирского полка
профукали, ироды! Искать! Найти и персонально представить!" Опять же,
сказать легче, чем сделать. А язык у фельдмаршала так и чесался поведать
государю о вчерашней беседе. "Нет, - твёрдо решил он. - Пусть Пётр
Алексеевич сам уверится в том же, в чем и я уверился. Надёжнее будет".
Недолго искали немца. В Нарве обнаружился, сучонок. Шереметев с дороги
отписал: "По письму твоему о Гуморе, заказ учинен крепкий. Чаю, что ушел в
Сыренск или в город. А здесь уйти нельзя. Если ушёл к королю, великую
пакость учинил; а если в город, опасаться нечего". Как же, нечего! Головин
настоял, чтобы военный совет обратился к государю с просьбой покинуть остров
Кампергольм. И ведь не ошибся: на следующий же день шведы числом полтораста
сделали вылазку на сей островок. Стрельцов человек сорок с полковником
Сухаревым вкупе побили, да полковника Елчанинова в полон взяли. А коли
государь бы там оказался?..
Пётр же Алексеевич от предательства лучшего друга пребывал в таком
гневе, что Головин лишь подивился мягкости его повеления: всех иноземных
офицеров шведской нации из армии изъять, в Москву отправить и против Швеции
более не употреблять.
- Кому верить? - царь в гневе так стукнул кулаком по столу, что
подпрыгнули давно опорожненные кружки. - Кому верить, Фёдор, если ближний
товарищ предал? Аль не приближать боле никого к себе? Не могу я так!
- Верить тоже с опаской надобно, Пётр Алексеевич, - Головин осторожно
прощупывал почву: если гнев не помешал государю почуять гнилой душок
приближавшейся конфузии, то может получиться убедить его... В чём? В том
Головин и под пыткой бы не сознался, но мысль о переустройстве армии бродила
уже во многих головах. С таким бардаком не побеждают, а позорятся. - Иной
раз и офицер надёжен, а толку от него никакого, ибо сам порядку не знает, и