"Фридрих Горенштейн. Ступени (Повесть)" - читать интересную книгу автора

деревушке, куда ездил в экспедицию собирать фольклор). - Юрий Дмитриевич, ты
меня извини... Я не понимаю... Вернее, не чувствуешь ли ты, что твой
бракоразводный процесс нелеп... И даже юмор... Ах, юмор, юмор... Ты извини,
я прошу тебя напрячься и найти рациональное зерно в моей сбивчивой
болтовне... Тебе сорок шесть лет, Нине сорок четыре... И это прискорбное
происшествие случилось так давно...
- Нет, - крикнул Юрий Дмитриевич, - она изменила мне не двадцать лет
назад, она изменила мне сейчас... сегодня... месяц назад... Она изменила мне
не в тот момент, когда спала с другим мужчиной, а в тот момент, когда я об
этом узнал. - Он вдруг обмяк, сел у стола как-то боком и глубоко вздохнул
несколько раз. - Я ведь знаком с ней с пятнадцати лет, - сказал он тихо, -
это была моя первая девочка, а потом первая девушка и первая женщина... Мне
сорок шесть лет, но я не знал других женщин... Она уезжала в экспедиции... Я
месяцами, я годами не знал женщин... В меня влюблялись... У меня была
ассистентка красавица... А ночи... Ночной человек не тот, что дневной... Это
знает каждый... Дневной свет делает ночное чувство позорным и нелепым...
Днем человек может холодно рассуждать, быть ироничным... Но ночь съедает
иронию... Когда Нины не было, я воображал ее образ, представлял ее до
малейших подробностей и, лежа в постели, целовал предплечья собственных
рук...
Высказавшись, Юрий Дмитриевич притих и потупился, словно совершил
какой-то стыдный поступок. Григорий Алексеевич тоже молчал, глядя в окно.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал Юрий Дмитриевич после нескольких минут
молчания, - мне к юристу...
- У тебя болезненный вид, - сказал Григорий Алексеевич. - Ты б зашел к
Буху. Это ведь твой коллега по институту...
- Зачем мне Бух, - сказал Юрий Дмитриевич, почему-то криво улыбаясь. -
Бух со жмеринским акцентом... Бенедикт Соломонович... Если я сойду с ума, то
начну, пожалуй, петь древнееврейские псалмы... - Он думал, что удачно
пошутил, но Григорий Алексеевич не улыбнулся в ответ, а посмотрел на него
испуганно.
Юрий Дмитриевич надел пиджак, вышел на лестничную площадку, постоял там
некоторое время в недоумении, спустился на несколько ступенек, потом быстро
вбежал назад, открыл дверь и принялся рыться в отведенных ему ящиках
письменного стола.
- Гриша, - позвал он.
- Я в ванной, - глухо отозвался Григорий Алексеевич.
- Ты не подумай, что я Буха хотел оскорбить, - сказал Юрий
Дмитриевич. - Если я сойду с ума, то воображу себя не раввином, а Дон
Кихотом... Впрочем, - уже погромче и чувствуя, что ему делается жарко,
сказал Юрий Дмитриевич, - впрочем, современные донкихоты так же неинтересны,
как и современные бюрократы. Единственное преимущество донкихотов в том, что
они смешны и непризнанны... В медицине донкихотство именуется delirium, или
делирий... Отражение реального мира приобретает искаженный характер...
Страх, восторг, умиление и благодушие сменяют друг друга... Ах, милый
Гриша... Главным врагом современных донкихотов являются не ветряные
мельницы, а препараты купирования возбуждения... Появись Христос сейчас, его
б не распяли, а сделали б ему инъекцию аминазина с резерпином и с
своевременным введением средств, стимулирующих сердечно-сосудистую
деятельность. При современном уровне невропатологии великие заблуждения