"Александр Горохов. Повязанные кровью (повесть) " - читать интересную книгу автора

крестилась на каждом втором слове священника. А тот примолк и Борька в
компании своих девушек тут же запели. Девушки - высокими и тонкими
голосами, а Борька вторил им своим крепким, юношеским тенором.
А в прежние времена у Борьки был голос кастрата, но он едва ли уже не
в десятом классе пел в этой церкви, отчего среди сверстников считался самым
состоятельным человеком. Добрая душа - кормил-поил всех друзей, давал в
долг и забывал испросить обратно свой кредит, не обижался, когда
подсмеивались над видом его заработка, но ревностно отстаивал и порой даже
в драку лез, когда дело касалось Веры. Денис был уверен, что религиозность
Борьки была закалена и усилена именно этими шуточками и издевками друзей.
Не будь этой внешней преграды он бы не стал таким фанатиком.
Денис тронул Фарида за плечо, наклонился к его уху и сказал.
- Дождись его и приходите ко мне.
- Давай.
Фарид вертел головой, присматриваясь к интерьеру Дома Божьего, но это
было скорее любопытство оценщика скупочного магазина, чем восхищение
верующего, или восторг любителя искусств. Отец Фарида в свое время
попытался приучить его в мечети, русская бабушка таскала в церковь и в
заключение из Фарида получился лютый язычник, запутавшийся между Христом и
Аллахом.
Денис вышел из церкви, миновал с полдюжины домов, прошел под арку
подворотни, поднялся по темной лестнице на четвертый этаж и оказался у себя
дома, в старой, пропахшей характерным и неистрибимым запахом
старомосковской квартиры. Он был представителм четвертого поколения
Черешковых, которые здесь обитали. Первое поколение, по семейной легенде,
пришло в Москву в 1862 году, по времени отмены крепостного права, и тот
далекий первый Черешков явился в белокаменную столицу обутый в лапти, с
котомкой за плечами, явился из Ярославской губернии, а потому тут же стал
половым, сиречь официантом в каком-то Московском трактире. Памяти об
остальных поколениях - не сохранилилось, никто этим не интересовался,
поскольку ЧЕТВЕРОТЕ звено в цепочке рода Черешковых в 1924 году уничтожило
все документы. Этот дедушка Дениса был столь рьяным комсомольцем, что в
период революционных преобразований постенялся своих предков, выбившихся в
купцы, что и выразилось в уничтожении родословных документов.
Денис скинул в прихожей туфли и постучал в двери боковой комнаты,
негромко окликнув.
- Папа, ты обедал?
В ответ прозвучало неопределенное бормотание, которое Денис понял и
столь же громко произнес.
- Я сделаю обед, папа, выходи.
Он прошел на кухню, открыл холодильник и быстро пришел к выводу, что
кроме как сварить пельмени из пакета - более роскошного обеда не придумать.
Отец появился в дверях бесшумно и внезапно - очень маленький, в
длинной до полу ночной рубашке женского покроя, тонкий и сухой. Его голый
череп покрывали стариковские коричневые пятна, левый глаз был закрыт,
правый подернут мутной влагой, а худое лицо дергалось влево в какой-то
постоянной ухмылке, отчего казалось, что он пребывал в перманентно веселом
настроение старого и усталого клоуна.
- Добрый день, папа. - сказал Денис. - Садись.
Старик кивнул и с неожиданной для его облика суровостью произнес.