"Натаниэль Готорн. Великий карбункул" - читать интересную книгу автора

касается меня, эта странная история лишена всяких основании, и я беру на
себя смелость утверждать, что так же обстоит дело и с моим дорогим дядюшкой
Хиггинботемом. По доброте сердца он предоставляет мне кров у себя в доме,
хоть я зарабатываю на свое содержание уроками в местной школе. Я выехала из
Кимболтона сегодня утром, намереваясь перед началом семестра погостить
неделю у подруги, живущей в пяти милях от Паркер Фоллза. Мой великодушный
дядя, услыхав, как я спускаюсь по лестнице, подозвал меня к своей постели и
дал мне два доллара и пятьдесят центов на проезд и еще доллар на
непредвиденные расходы. После этого он положил бумажник под подушку, пожал
мне руку и посоветовал положить в сумочку немного печенья, чтобы не
тратиться на завтрак в дороге. Поэтому я с уверенностью говорю, что оставила
своего нежно любимого родственника живым и здоровым, каким надеюсь и застать
его по возвращении.
Тут мисс Хиггинботем сделала небольшой реверанс и тем закончила свою
речь, которая была так разумна и складна и с таким тактом и изяществом
произнесена, что все сочли эту молодую даму достойною места наставницы в
лучшем учебном заведении штата. Однако человеку постороннему могло бы
показаться, что мистер Хиггинботем был в Паркер Фоллзе предметом всеобщей
ненависти и что гибель его рассматривалась как особое благодеяние судьбы, -
столь велика была ярость жителей города, когда они обнаружили свою ошибку.
Рабочие с лесопилки тут же решили воздать Доминикусу Пайку заслуженные
почести и только спорили, вымазать ли его смолой и обвалять в перьях,
прокатить ли по городу верхом на жерди или подвергнуть освежающему омовению
у той самой водокачки, с высоты которой он недавно похвалялся тем, что
первым сообщил новость. Члены муниципалитета, по наущению адвоката,
обсуждали, не привлечь ли его к суду за нарушение общественного порядка,
выразившееся в злостном распространении непроверенных слухов. Ничто не
спасло бы Доминикуса Пайка от расправы толпы или от скамьи подсудимых, если
бы не красноречивое заступничество молодой девушки. Сказав несколько
прочувственных слов своей благодетельнице, он уселся в зеленую повозку и
выехал из города под обстрелом артиллерии школьников, черпавших боевые
припасы в глиняных карьерах и наполненных грязью ямах. Когда он повернул
голову, чтобы обменяться с племянницей мистера Хиггинботема прощальным
взглядом, прямо в лицо ему шлепнулась пригоршня какой-то жижи, похожей на
саламату, что придало ему весьма мрачный вид. Вскоре он был облеплен грязью
с ног до головы, и у него даже мелькнула мысль повернуть назад и умолять об
обещанном омовении под водокачкой, ибо, задуманное как кара, оно явилось бы
теперь актом милосердия.
Но вот солнце пригрело бедного Доминикуса, и грязь - как всякое пятно
незаслуженного позора - высохла и легко счистилась. Весельчак по природе, он
скоро ободрился и утешился и даже не мог удержаться от громкого смеха при
мысли о той кутерьме, которую наделал своим рассказом. Афишки городских
властей заставят переловить всех бродяг штата; статья паркер-фоллзского
"Вестника" будет перепечатана всеми газетами от Мэйна до Флориды, а может
быть, попадет и в лондонскую печать; и не один скряга станет дрожать за свою
жизнь и денежный мешок, узнав об ужасной гибели мистера Хиггинботема. О
прелестной молодой учительнице торговец вспоминал с восторгом и готов был
поклясться, что сам Дэниел Уэбстер речами и видом не походил так на ангела,
как мисс Хиггинботем, когда она защищала его от разъяренной черни.
Доминикус теперь держал путь к Кимболтонской заставе, приняв твердое