"Джон Гоуди. Пелхэм, час двадцать три " - читать интересную книгу автора

следуют инструкциям. В большинстве случаев они просто сидят в кабине и
смотрят на проносящиеся мимо бесцветные стены. Но он не так относился к
своей работе. Он делал все в строгом соответствии с правилами и более того:
ему нравилось иметь опрятный вид, ему нравилось улыбаться и отвечать на
немые вопросы. Он любил свою работу.
Бад Кармоди считал свою привязанность к железной дороге
наследственной. Один из его дядюшек был машинистом (он недавно ушел на
пенсию после тридцати лет службы), и Бад ещё мальчиком им восхищался.
Изредка, - обычно во время спокойных воскресных рейсов - дядя тайком
проводил его к себе в кабину и даже позволял трогать ручки управления. Так
ещё с детства Бад мечтал стать машинистом. Сразу после окончания средней
школы он прошел проверку на пригодность к гражданской службе, что давало
ему возможность стать кондуктором или водителем автобуса. Хотя зарплата у
водителя автобуса была выше, он на это не купился; все его мысли были о
железной дороге. Теперь, после шестимесячной службы кондуктором - до её
окончания оставалось всего сорок дней - он получит возможность сдать
экзамены на машиниста.
Но вообще-то он неплохо провел это время. Работу он начал с самых
азов, и получил удовольствие даже от обучения - двадцать восемь дней на
курсах, потом неделя поездок под наблюдением инструктора. Метсону,
присматривавшему за ним во время этих поездок, оставался только год до
выхода на пенсию. Он был неплохим инструктором, но ему до смерти надоело
это занятие, и он был ужасным пессимистом насчет будущего железной дороги.
Старик предсказывал, что через пять лет постоянными пассажирами станут одни
ниггеры и цветные; возможно, даже управлять поездами будут тоже они.
Метсон был ходячей энциклопедией всяких ужасных историй, так что если
принимать его росказни всерьез, работа в поезде метро была только чуть
менее опасной, чем служба во Вьетнаме. По его словам, кондуктору ежечасно
грозило тяжелое увечье, а может быть даже и смерть, и следовало благодарить
судьбу, если удавалось благополучно протянуть хотя бы день.
Ужасные истории рассказывали многие старые кондукторы и даже некоторые
молодые, и хотя Бад не имел оснований им не верить, с ним самим никаких
неприятностей не случалось. Конечно, ему случалось конфликтовать с
пассажирами, но этого следовало ожидать. Кондуктор был у всех на виду, так
что естественно он был в ответе за все, что шло не так. Если не считать
неприязненных взглядов и оскорблений, ему не доводилось пережить ничего, о
чем любили поговорить старожилы: на него никто не плевал, никто его не бил,
не грабил, не пырял ножом, на него не блевали пьяные, не нападали толпой
школьники, никто из стоявших на платформе не бил его по лицу, когда он
высовывался из окна в момент оправления поезда.
А ведь существовал миллион ужасных историй о кондукторе, которому
ткнули пальцем в глаз, так он его лишился; о другом кондукторе, которому
кулаком сломали нос; и ещё об одном, которого схватили за волосы и чуть
было не вытащили из окна...
- 51-я улица, остановка "51-я улица".
Бад произнес эти слова в микрофон чистым веселым голосом, и ему
доставило удовольствие, что его слышат одновременно во всех десяти вагонах.
Когда поезд въехал на станцию, он вставил свой коньковый ключ (на самом
деле он назывался барабанным, но все называли его коньковым) в гнездо на
нижней части пульта управления и повернул его направо. Потом вставил