"Элизабет Гоудж. Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны" - читать интересную книгу автора

поместье под названием Лунная Долина в деревне Сильвердью.
Но не от своего сиротства так грустила Мария, и не оно заставляло ее
искать утешения в созерцании своих башмачков. Матери своей она не помнила,
отец ее, солдат, почти всегда служил за границей и не много думал о дочери,
и потому она не слишком любила его; не то что мисс Гелиотроп, которая была с
ней с первых же месяцев ее жизни, сначала няней, потом гувернанткой, и
изливала на нее всю свою любовь. Нет, грустила Мария от ужасного путешествия
и перспективы деревенской жизни безо всяких удобств.
Мария ничего не знала о жизни в деревне. По рождению и по воспитанию
она была истинная лондонская леди, она любила роскошь и всегда жила в
прекрасном лондонском доме, выходящем
окнами на лондонский Сквер. Но со смертью отца все перевернулось, и они
всего лишились, потому что не было денег, чтобы платить за дом.
А что теперь? Судя по экипажу, в Лунной Долине не слишком много
удобств. Это была ужасная колымага. Она ждала их в Эксетере и была еще
неудобней, чем почтовая карета, в которой они ехали из Лондона. Обивка
сидений была жесткой, поеденной молью, пол был усеян куриными перьями и
соломой, взлетающими вверх от потоков ледяного воздуха, врывающегося через
плохо пригнанные дверцы. Две пегие лошади, несмотря на начищенную сбрую и
ухоженный вид - Мария сразу это заметила, потому что сама обожала лошадей
- были старыми, растолстевшими и медлительными.
Кучер был умный маленький человечек, больше похожий на гнома, чем на
человеческое существо, одетый в плащ с пелериной со столькими заплатками,
что нельзя было уже угадать его первоначальный цвет, и в потертую бобровую
шляпу с закрученными полями, которая была ему настолько велика, что спадала
на лоб и останавливалась только на переносице, так что из всего его лица
видна была только широкая беззубая улыбка и седая щетина на плохо выбритом
подбородке. Но настроен он был по-дружески и все время болтал, пока
подсаживал их в экипаж, укрывал им колени разодранной старой попоной, однако
из-за отсутствия у него зубов им было очень трудно его понимать. Сейчас, в
густом февральском тумане, скрывавшем все вокруг, они с трудом видели его
через маленькое окошко в передней части экипажа. Разглядеть местность, по
которой они проезжали, было невозможно. Они чувствовали только, что дорога
полна рытвин ухабов, потому что их мотало из стороны в сторону, бросало
вверх и вниз, как будто они были воланчиками, а экипаж ракеткой. Скоро
стемнело, новомодных газовых фонарей, которые в те дни освещали лондонские
улицы, не было, и глубокая тьма окутала все вокруг. Было страшно холодно, и
им казалось, что они путешествуют уже целую вечность, а никаких знаков
приближающегося жилья не показывалось.
Мисс Гелиотроп подняла повыше книгу эссе и уткнулась в нее носом,
решив, что дочитает одно из них, посвященное выносливости, до темноты. Она
не сомневалась, что в ближайшие месяцы ей не раз придется его перечитывать,
вместе с другим эссе о любви, которая никогда не исчезает. Она помнила, что
первый раз прочла это эссе в тот вечер, когда начала заботиться об
осиротевшей маленькой Марии и поняла, что ей придется ухаживать за самым
малоприятным образчиком младенца женского пола из всех, с которыми ей
приходилось встречаться раньше, со странными серебристыми глазами, твердо
знавшими с самого младенчества о своей Голубой Крови, и от того много о себе
понимавшими. Тем не менее, прочитав то эссе, она твердо решила, что должна
любить Марию и никогда не лишать этого ребенка своей любви, пока смерть не