"Кантор идет по следу" - читать интересную книгу автора (Самош Рудольф)

Карьера

Четверть двенадцатого ночи Шатори, садясь вместе с Чупати и Кантором в дежурную полицейскую машину, которая направлялась в цирк шапито, находившийся в одном из городских парков, не мог и предположить, сколько беспокойства доставит им дрессированный берберский лев по кличке Лео.

Полчаса назад закончилось вечерние представление, и публика уже разошлась по домам.

В нескольких шагах от директора, между палаткой и фургонами, стояла группа служащих цирка, взволнованно обсуждавших случившееся.

Совершая заграничное турне по Европе, труппа немецкого цирка несколько дней назад прибыла на гастроли в этот город. Расклеенные афиши гласили, что труппа даст здесь еще три представления.

Нервно потирая руки, директор цирка начал по-немецки объяснять случившееся.

Шатори несколько секунд внимательно слушал его, а затем перебил, попросив директора говорить помедленнее, так как он не понял даже сути сказанного, хотя считал всегда, что довольно неплохо говорит по-немецки.

Воспользовавшись секундным замешательством директора, из-за его спины появился какой-то мужчина, который на ломаном венгерском языке произнес:

— Несчастье случилось… Лев…

— Прошу вас, покажите мне место происшествия, — по-немецки попросил Шатори.

Директор молча откинул полог шатра, служившего дверью, и вошел первым. Он пересек манеж, прошел за кулисы и остановился перед полукругом клеток со зверями.

Оказавшись за кулисами, Кантор уловил новые, незнакомые запахи. И хотя он уже перешагнул границу самого зрелого собачьего возраста, но таких резких, беспокоящих и даже угрожающих запахов ему еще не приходилось встречать. Что-то в этих запахах было от бездомных бродячих кошек. Но что? Инстинкт призвал Кантора к осторожности. Он подошел поближе к Чупати. Из конца грязного коридора неожиданно раздалось грозное рычание, перешедшее в страшный рев.

От просторной клетки для львов до металлического загона вел переход из железных прутьев. В какой-то момент Кантор увидел за решеткой клетки громадного льва. Пес вздрогнул и замер на месте: всего в нескольких метрах от него страшный дикий зверь пытался просунуть голову между вертикальными железными прутьями клетки.

Увидев Кантора, лев вскочил на ноги и, поджав хвост, сердито зарычал.

Кантор в мгновение ока прикинул соотношение сил. Шерсть его встала дыбом, он насторожился; однако уверенности в том, что ему с его хитростью, проворством, умом и силой удастся одержать верх над этим страшным зверем с блестящей шерстью, почему-то не было.

И хотя Кантор не видел ничего, кроме страшного на вид животного, своим чутким носом он уже чувствовал, что из клетки этого зверя пахнет еще и человеком.

Лев сделал несколько шагов по клетке и остановился над телом женщины, неподвижно распростертым на земле.

— Как все это случилось? — спросил Шатори, обращаясь к цирковым артистам, которые окружили его.

Оказалось, что точно никто ничего не знает. Первым очевидцем трагедии, случившейся с укротительницей, стал несколько минут назад служащий, который кормит зверей.

— Ничего не понимаю! — удивился вслух директор. — Лео всегда был смирным, он никогда не обижал Лотту.

— Ни разу? — поинтересовался Шатори.

— Ни разу. Видите ли, все наши коллеги могут подтвердить, что Лео любил и уважал свою наставницу.

— То есть даму… — Шатори запнулся, не смея произнести дальше: «труп которой лежит сейчас в клетке у льва». — Как вы думаете, она еще жива? — обратился он к полицейскому врачу.

Врач недоуменно пожал плечами:

— Ее нужно сначала вытащить из клетки.

Шатори кивнул, взглянув на замок, которым была заперта клетка.

— Это невозможно, — замотал головой директор, когда ему перевели слова врача. — Лео неласково обходится даже с теми, кто приносит ему пищу. Видите, он даже на Лотту лапу поднял.

— В таком случае льва нужно убрать из клетки! — решительно заявил Шатори.

— Ганс! Клаус! Попытайтесь выгнать Лео из клетки!

Однако лев от трупа не отошел. Он с сердитым рычанием хватал зубами протянутую ему сквозь прутья клетки палку, грыз ее.

Шатори обратил внимание на то, что лев за все время, пока наблюдали за ним, ни разу не наступил на тело дрессировщицы. Он даже не коснулся его.

— Этот несчастный случай для меня истинная загадка, — сокрушался директор цирка.

— Для меня также, — пробормотал Шатори и, наклонившись к уху Чупати, шепнул ему: — Разгони посторонних и осмотри территорию.

Кантор с облегчением пошел за хозяином, который вежливо выпроваживал из-за кулис праздных зевак.

Из, клеток, прикрытых жалюзи, доносились крики неизвестных Кантору животных, встревоженных появлением незнакомых людей. Кантор не испытывал страха перед этими животными, только их запахи были ему неприятны. Необычная обстановка, в которой умный пес оказался впервые, несколько сбила его с толку, и он даже забыл обнюхать место происшествия, что обычно делал без напоминания хозяина.

После безуспешной попытки выгнать Лео из клетки Шатори настоятельно потребовал усыпить животное, на что директор цирка согласился не сразу. В конце концов он разрешил усыпить льва, выстрелив в него из специального пистолета ампулой со снотворным.

Кантор не понимал, что за звуки раздаются со всех сторон. Глядя с удивлением на льва, не понял он и того, почему вдруг такой страшный зверь обмяк и, сменив грозный рев на тихое рычание, постепенно начал засыпать. И хотя Кантору пришлось многое повидать в жизни, он все же никак не мог до конца понять поступки людей. Сам Кантор ни за что на свете не рискнул бы войти в клетку к такому страшному зверю, но, если бы его об этом попросил хозяин, пес, естественно, сделал бы это, зажмурив глаза и ожидая момента, когда страшный зверь оборвет его жизнь. По просьбе или по приказу хозяина он бросился бы даже в пропасть, не задумываясь над тем, почему у человека возникло такое желание.

Через минуту львиное рычание превратилось в мирное похрапывание, и, как только Шатори, смелости которого не переставал удивляться Кантор, открыл запор клетки и шагнул в нее, Кантор, опередив своего хозяина, подбежал к жертве, лежавшей рядом с головой льва, и начал ее обнюхивать.

Кантор находился в состоянии внутренней собранности. Все мускулы его были напряжены до предела. Он был готов к тому, что чудовище вот-вот схватит хозяина за руку, но лев даже не пошевелился.

И тут у пса мелькнула мысль: а может ли вообще такое высокоорганизованное существо, как человек, стать добычей дикого зверя? Да и может ли обычное смертное существо съесть человека-бога? А если может?…

Для самого Кантора человек мог стать добычей, но только в том случае, если этого требовал хозяин. По его приказу он шел по следу такого человека и настигал его, хотя прекрасно сознавал, что добыча эта принадлежит всегда не ему, псу, а хозяину. По приказу хозяина или людей, которые работали вместе с ним, Кантор разыскивал по следу человека, от которого исходил неприятный запах.

— На шее свежие следы удушения и другие признаки, свидетельствующие о борьбе. Смерть наступила минут тридцать — пятьдесят назад, — сделал заключение врач, внимательно осмотрев жертву.

— Вы убеждены, что несчастная погибла не от лап льва? — спросил Шатори врача.

— Львы жертву не душат, а вот эти бледно-розовые кровоподтеки, — доктор рукой показал на пятна, — следы удушения. Очень скоро они приобретут лиловый цвет. Животное, что вполне допустимо, из чистого любопытства могло затащить человека в клетку. Необходимо произвести вскрытие трупа.

Шатори попросил директора собрать всех артистов и служащих цирка на манеже.

Кантор обратил внимание на пятна, на которые указывал врач. Инстинкт ищейки заставил пса подойти вплотную к жертве и не спеша обнюхать уже застывшее тело.

Дрессировщица жила в вагончике, который стоял неподалеку от клетки со львом. Шатори пригласил Чупати, не теряя попусту времени, пока все работающие в цирке соберутся на арене, осмотреть комнату дрессировщицы.

Чупати позвал Кантора, но пес не появился.

«Где его черти носят?!» — про себя выругался Чупати, не видя Кантора, и пошел вслед за начальником. Догнал он Шатори, когда тот поднимался по откидной железной лесенке в вагончик.

— А, ты уже здесь?! — обрадовался Чупати, увидев, что на последней ступеньке вагончика, перед самой дверью, сидит Кантор.

Шатори уже не первый год работал с Чупати и Кантором, но каждый раз не переставал удивляться все новым и новым неожиданным трюкам умного пса.

— Пошел! — прикрикнул директор цирка на собаку, чтобы согнать ее со ступеньки.

«Сам бы ты лучше пошел…» — неодобрительно подумал о нем Чупати.

— Оставьте его в покое, господин директор! — сказал Шатори немцу и, повернувшись к Чупати, добавил: — А вы идите вперед!

Чупати рывком открыл дверь в вагончик и хотел пропустить вперед Кантора.

— Ищи! След! — бросил он псу. Но Кантор даже не пошевелился, уставившись на расположенные напротив жилые вагончики, и только навострил уши.

— Все собираются на манеже! — громко прокричал дежурный по цирку. Из вагончиков появились люди.

— Ну, пошевеливайся! — Чупати ласково потрепал Кантора по голове, не понимая, почему пес так внимательно всматривается в темноту вагончиков.

Кантор тихо заворчал, сообразив, что хозяин наверняка не видит, что между вагончиками, в тени, всего в нескольких метрах от них, горят чьи-то злые глаза.

— Ищи! — уже тоном приказа бросил Чупати своему верному помощнику, которого так и подмывало одним прыжком броситься на обладателя горящей пары глаз, однако он повиновался хозяину.

— Дама эта жила одна? — спросил у директора Шатори.

— Да… хотя не совсем… Видите ли, господин инспектор, в Линце я подписал контракт с одним силачом… Но где же он? Петерс, ты тут? — Директор заглянул через окошко в вагончик, в котором уже хозяйничал Чупати с Кантором.

Вагончик был разделен перегородкой на две половины, в одной из которых жила супружеская пара, а в другой поселилась Лотта. Услышав крик дежурного, из-за перегородки вышла красивая стройная женщина.

— Вы, случайно, Петерса не видели? — спросил директор у женщины.

— Скорее идите на манеж! — перебил Шатори директора и вошел в вагончик.

— Что-то тут не так, — пробормотал себе под нос Чупати.

В вагончике, оборудованном с соблюдением принципа наибольших удобств, Шатори не заметил ничего подозрительного. Несколько секунд он внимательно следил за Кантором, который обнюхивал каждую щелочку. По поведению пса чувствовалось, что он нервничает. Перемещаясь по вагончику, Кантор все время поглядывал на открытую дверь.

— Может, его лев напугал?… — неуверенно заметил Шатори.

Чупати бросил на начальника возмущенно-обиженный взгляд.

— Кантора и бог, если бы он был, не испугал бы…

— Угу, — кивнул Шатори, выдвигая один за другим ящики вмонтированного в стену шкафа. — Погляди-ка на кровать. Что скажешь? — спросил он Чупати.

— Кровать заправлена…

— Да, но как?

— Покрывалом… А что?!

— У меня такое впечатление, будто этим покрывалом прикрыли место недавней борьбы.

— Возможно и такое, — Чупати пожал плечами. — Если женщина погибла не от лап льва, то…

В этот момент в дверь предупредительно постучал директор цирка. Вежливо раскланиваясь, он отозвал Шатори в сторону и зашептал ему на ухо:

— Господин инспектор, вы, конечно, понимаете, какой это трагический случай. Но, к сожалению, в нашей профессии такое бывает… Последний раз в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Лос-Анжелесе тигры прямо во время представления разорвали на куски своего дрессировщика… Я только одного никак не могу понять: зачем Лотте понадобилось заходить в клетку? Может быть, во время спектакля Лео что-нибудь заметил, а дрессировщица решила его успокоить после спектакля… Во всяком случае, дело скверное. Пропала добрая, репутация цирка… Если можно, не распространяйтесь об этом случае.

— Само собой разумеется, — кивнул понимающе Шатори. — Собрали труппу?

— Да, да, — засуетился директор.

— Тогда пошли, — сказал Шатори и направился к двери, но Чупати остановил его.

— Посмотрите сюда, начальник, — шепнул он и показал на Кантора, который разлегся между двумя ножками откидного туалетного столика.

— Чего дурака валяете? — рассердился Шатори.

Кантор понял, что начальник сердится, однако собачье чутье подсказывало, что он действует правильно.

Подняв голову, Кантор тихо рявкнул один раз, словно хотел сказать этим, чтобы ему не мешали, потом, дернув спиной, сбил выдвижные ножки, и в тот же миг со столика полетели какие-то пузырьки, коробочки, расчески. Они посыпались прямо на спину Кантора, но он, казалось, не обратил на это никакого внимания. Левой передней лапой он пододвинул к себе круглую коробочку, запах которой и раздражал его больше всего.

— Пес, наверное, тронулся, — рассерженно бросил Шатори, но, увидев, как Кантор осторожно зажал зубами круглую коричневого цвета коробочку из-под пудры, хмыкнул.

Чупати чистым платком взял коробочку из пасти Кантора и осторожно открыл ее. Понюхав содержимое коробочки, он подал ее Шатори, пробормотав:

— Пудра без запаха.

— Или что-нибудь другое… — проговорил Шатори, повертев коробочку в руках. Выглянув в открытую дверь, он крикнул технику-лаборанту, который изучал следы возле вагончика: — Возьмите на анализ!

Несколько мгновений собака внимательно следила за каждым движением людей. По спокойному деловому тону, каким переговаривались Чупати и Шатори, пес понял, что нашел такое, что заинтересовало людей и что они считают очень важным. Вот они уже и не ругают его за то, что он разыскал этот предмет с таким странным запахом… Да еще такой важный! Чтобы понять это, много ума не надо. Если бы эта коробочка ничего не значила, хозяин давно бросил бы ее на пол.

Кантор от самой клетки льва постоянно чувствовал два основных запаха, они-то и привели его сюда. Запах от пола и мебели перебивал запах женщины, лежавшей в клетке у льва. Собачий инстинкт подсказывал ему, что обладатель неприятного, раздражающего запаха находится где-то поблизости. Этот запах вызывал особый интерес Кантора.

Опередив хозяина, пес спрыгнул на траву. Интересующий его след вел налево, и пес повернул налево, туда, где кончались вагончики и где территория, отведенная цирку, отделена от парка низким заборчиком из штакетника.

Ветки деревьев закрывали свет горящих фонарей и отбрасывали причудливые тени на выкрашенные белой масляной краской стенки вагончиков. Легкий ветерок еле заметно раскачивал деревья.

Кантор шел по следу вдоль изгороди. Чем дальше он шел, тем сильнее становился запах, раздражавший его. Запах этот предвещал опасность, и пес несколько замедлил шаги.

С наружной стороны заборчика возвышалась огромная куча сена. Этим сеном кормили слонов и других травоядных животных, содержавшихся в цирке.

Неожиданно Кантор замер на месте, поднял голову и в тот же миг увидел неподалеку от себя пару горящих зеленоватых глаз.

Инстинктивно пес даже попятился, ища какое-нибудь прикрытие, однако времени для размышлений у него не было: из стога в его сторону метнулась с угрожающим рычанием большая темная тень. Нападение было слишком неожиданным, и отбить его Кантору помогло только умение мгновенно реагировать на сложную обстановку. И тут только он увидел, что его противником является не кто-нибудь, а собака. Кантор тявкнул, призывая этим собрата к примирению, но тот, видимо, не собирался мириться и только угрожающе рычал.

«Значит, мириться не хочет, вызывает меня на бой…» — мелькнуло у Кантора.

Поведение противника свидетельствовало о его агрессивности. Возможно, черный пес — а он был почти черный — защищал собственные владения. Он сделал несколько прыжков, пытаясь зайти Кантору сзади. Заход сзади считался старым и наиболее испытанным приемом для достижения успеха: противник и повернуться к тебе не успеет, как ты, схватив его мертвой хваткой за горло, валишь на землю.

Кантор сердито заворчал, подумав о том, что по отношению к нему такие приемчики применять рискованно.

В этот момент со стороны стога сена раздался человеческий голос. Кантор не разобрал слов, однако понял, что человек науськивает на него свою собаку.

Нападающий в этот момент оказался как раз напротив.

Кантор, сделав энергичный рывок, попытался схватить противника за холку.

— Рекс!.. — сердито прошипел человек.

— Тютю, где ты?! — раздался из-за вагончика голос Чупати.

Кантор три раза громко тявкнул, давая этим понять хозяину, где он находится. То, что хозяин находится неподалеку, придало псу еще больше силы, однако противник оказался намного хитрее, чем можно было предположить. Вынырнув из темноты, черный пес бросился в новую атаку. У Кантора была менее выгодная позиция. Грудью он отбросил черного пса в сторону, но, пролетая мимо, тот все же успел схватить Кантора за заднюю лапу и вырвать из нее довольно большой клок шерсти.

Кантор взвизгнул от боли. Теперь он имел ясное представление о том, что его противник не простой дворовый пес, а хитрый и натренированный враг. С ним вполсилы не справишься. На такого следует нападать первым. Рана на задней лапе настоятельно требовала ответного нападения. Моментально оценив обстановку, Кантор воспользовался тем, что его противник отлетел в сторону, и занял более выгодную позицию, встав таким образом, что копна сена оказалась за спиной. Угрожающе зарычав, он подстрекнул противника на новую атаку, и когда тот, ослепленный злобой, снова бросился на него, Кантор за какую-то долю секунды до столкновения сделал прыжок и перелетел над черным псом. Не встретив преграды, противник с разбегу врезался в копну сена, и, пока он выбирался из нее, Кантор мгновенно схватил его за горло и опрокинул на землю.

Пес захрипел и, судорожно дергаясь, попытался высвободиться из пасти Кантора, который, однако, вовсе и не собирался разжимать челюсти. Этому Кантора научил хозяин. Поскольку такой прием не входил в арсенал врожденных собачьих приемов, черный пес не знал его. Человек научил Кантора таким приемам, и в этой борьбе Кантор выиграл. Черный пес взвыл от боли.

Борьба была прервана появлением человека.

— Тютю! — Чупати зажег карманный фонарик. Яркий луч света выхватил из темноты схватившихся собак. Так мощные юпитеры освещают артистов, играющих на сцене. — Перестань! Пошел вон! — крикнул хозяин, и Кантор послушно повиновался.

Побежденный черный пес жалобно заскулил и скрылся между вагончиками.

Кантор, высунув язык, тяжело дышал. Чупати присел на корточки и осторожно провел рукой по шерсти собаки.

— Пристрелю того проклятого пса, — пробормотал он тихо, а когда коснулся раны на лапе, из которой был вырван клок шерсти, участливо спросил: — Болит?

Кантор встряхнулся и благодарным взглядом уставился на хозяина.

— Хочешь сказать, что рана не опасна? Хорошо, хорошо… Ты храбрый и ловкий песик, — ласково утешал Чупати своего четвероногого друга. — Пойдем дальше, а? Ну, ищи! След!

Кантор кивнул, хотя и не так бодро, как обычно.

— Хорошо, — проговорил Чупати, пристегивая к ошейнику короткий поводок.

Кантор понимал, что случившаяся только что потасовка была самым настоящим боем. И хотя он победил в этом бою, его все-таки сильно потрясла эта схватка, и не столько физически, сколько морально, и только потому, что ему пришлось вступить в борьбу не с кем-нибудь, а с ему подобным существом, то есть с собакой. Единственное, чего Кантор никак не мог понять, заключалось в том, почему человек натравливал на него собаку.

Кантор снова напал на след, который он потерял из-за непредвиденной схватки с черным псом. Взяв след, Кантор сразу же почувствовал, что сил у него прибавилось. Он легко и красиво перемахнул через заборчик и пошел вдоль него.

Когда овчарка обошла стороной стог сена, а затем снова, перепрыгнув через заборчик, приблизилась к нему, Чупати решил, что Кантор, видимо, идет по следу только что побежденной им собаки. Однако из-за стога, к немалому удивлению Чупати, показалась фигура крепко сложенного человека.

— Но… но… Хальт! — крикнул незнакомец, увидев Кантора, и поднял вверх руки.

Спущенный с поводка Кантор прыгнул на незнакомца и рывком повалил его на землю.

— Что вам здесь нужно? — спросил Чупати мужчину.

— Я не венгр… — простонал тот в ответ.

— Тогда встаньте! Тютю, отпусти его. Лос, лос… — И Чупати, за отсутствием нужных немецких слов в своем лексиконе, жестом руки дал незнакомцу понять, что тот должен следовать за ним.

Шатори нервно расхаживал по краю манежа. Глаза его светились гневом. Чупати стоял навытяжку и смущенно теребил поводок Кантора.

Остановившись, Шатори дал выход своему возмущению:

— Что же вы делаете?!

— Начальник, я сейчас вам все объясню. Кантор шел по следу, когда на него неожиданно напала собака, которую науськивал вот этот тип… А потом Кантор свалил его на землю…

— От ваших действий с ума можно сойти! — не мог успокоиться Шатори.

— Откуда мне было знать… — начал оправдываться Чупати и пожал плечами: ну на самом деле, а Кантор откуда мог знать? Иногда и для него бывают такие ситуации…

В цирке выяснилось, что схваченный Кантором незнакомец был дрессировщиком слонов. Ему и принадлежала собака, напавшая на Кантора.

— Отпустить его? — спросил Чупати у начальника.

— Разумеется.

— Пардон… Как бы это вам попроще… — Чупати начал было объяснять задержанному дрессировщику, что произошло недоразумение, но, так и не закончив фразы, сделал жест, понять который можно было только так: убирайся на все четыре стороны.

Дрессировщик, видимо, понял жест Чупати и обрадовался. Он повернулся кругом и хотел уже уйти, но Кантор угрожающе заворчал на него. Дрессировщик сообразил, что пес схватит его, если он сделает хоть один шаг, и испуганно вскрикнул.

— Старшина! — сердито произнес капитан Шатори, бросив беглый взгляд на Чупати. Это звание он получил накануне.

— Назад! — рассердился Чупати на Кантора. — Кто здесь хозяин, ты или я?

— Черт бы вас побрал! — в сердцах пробормотал Шатори, недовольно взглянув на Чупати и Кантора.

После секундного промедления Кантор выполнил приказ хозяина. Неохотно, чуть кося глазами на дрессировщика, он лениво отошел в сторону.

Директор цирка, подойдя к капитану, спросил, можно ли распустить артистов по их вагончикам.

Шатори молча кивнул.

Действия капитана удивили старшину, и он, стараясь не смотреть на Шатори, делая вид, будто внимательно рассматривает носки своих сапог, спросил:

— Что нам теперь делать?

— Что, что… — Шатори безнадежно махнул рукой. — Начнем все с самого начала…

К капитану подошли следователь и эксперт. Последний держал пуговицу, завернутую в бумагу.

— Где вы ее нашли?

— В траве перед вагончиком погибшей.

— Разыскали артиста по имени Петерс?

— Пока еще нет, — ответил следователь.

— Достаньте мне его фото и объявите розыск.

— Начальник… — Чупати шмыгнул носом.

— Перестань! — оборвал старшину капитан, который за многие годы совместной работы привык ко многим привычкам Чупати, но это шмыганье носом всегда раздражало его.

— Слушаюсь… — выдохнул старшина и умолк.

— Перестань шмыгать носом и говори.

— Я хочу сказать, что, дав Кантору понюхать пуговицу, можно попытаться снова пустить его по следу.

— Попытайтесь, — согласился Шатори, а затем, в знак полного примирения взяв старшину под руку, направился в сторону вагончиков.

По дороге Чупати размышлял, есть ли смысл пускать овчарку по прежнему пути.

Присев на корточки, Чупати подозвал собаку к себе.

— Иди сюда, Тютю, нюхай, — проговорил он, поднеся к носу Кантора пуговицу.

К огромному удивлению хозяина, Кантор пошел в совершенно противоположном направлении. Пройдя между колесами двух вагончиков, он дошел до самого шатра цирка, обогнул клетки со зверями, затем неожиданно остановился и начал сердито фыркать.

Шатори и Чупати подбежали к нему.

Капитан включил фонарик и в страхе отступил назад: под клеткой с обезьянами, свернувшись в клубок, лежала огромная змея, положив голову на один из своих витков толщиной в человеческую руку. Зеленые глаза змеи угрожающе сверкали. Обезьянки, забравшись на самую высокую полку, сидели, сжавшись от ужаса в комок, и, зажмурив глаза в узкие щелочки, смотрели на свет фонарика.

Оправившись от испуга, Шатори хриплым голосом прошептал Чупати:

— Беги за директором!

Спустя минуту прибежал запыхавшийся от быстрого бега директор. Увидев змею, он испуганно всплеснул руками и, моментально отпрыгнув на несколько шагов назад, прерывающимся голосом закричал:

— Юрген! Юрген! Скорее сюда!

Из ближайшего вагончика послышался шум, а спустя несколько секунд оттуда выскочил полураздетый молодой человек атлетического телосложения и проворно подбежал к директору.

Увидев змею, которую Шатори осветил фонариком, парень свистнул и, смачно выругавшись, куда-то убежал. Через минуту он появился снова в сопровождении двух мужчин, которые несли клетку с мелкими ячейками. В руках у Юргена оказалась корзинка, сплетенная из стальных нитей, которую он держал на длинной палке.

Все, кроме Юргена, тихонько отошли назад. Шатори жестом подозвал к себе директора и спросил:

— Как сюда попала эта змея?

Директор, все еще не оправившись от страха, начал сбивчиво объяснять, что Лотта в последнее время начала дрессировать этого питона. Правда, до выступлений перед публикой дело еще не дошло, однако дрессировщица уже достигла известных результатов. Аттракцион обещал быть потрясающим: питон обвивал шею дрессировщицы, а затем спокойно брал пищу у нее из рук.

Невнимательно слушая объяснения директора, Шатори старался понять, каким образом змея попала под клетку с обезьянами.

— Как ее теперь оттуда вытащить? — спросил капитан. Директор только неопределенно хмыкнул:

— Я не знаю. Лотта сама ухаживала за питоном, и, кроме нее, он никого к себе не подпускал.

— Но кто-то, так или иначе, должен загнать змею в клетку?

Кантор неожиданно заворчал, заметив в проходе чью-то тень, и бросился туда. Через несколько секунд Кантор уже вел к хозяину здоровенного мужчину, время от времени дергая его за штанину.

— Кто вы такой? — спросил капитан у незнакомца.

— Да ведь это и есть Петерс, — ответил вместо незнакомца директор.

— Силач?

— Да.

— Вот как! Вас не было на манеже, когда наша овчарка обнюхивала всех артистов? — Шатори внимательно взглянул на силача. От него не ускользнуло, что на куртке Петерса не хватает одной пуговицы.

Петерс растерянно переступал с ноги на ногу.

— После спектакля я бегал в лавку, — объяснил он.

— И что вы там купили? — поинтересовался Шатори.

— Ничего не успел, так как лавку уже закрыли.

— У вас, кажется, оборвалась одна пуговица? — Шатори рукой показал на полу куртки.

Мужчина молча опустил глаза.

— Ты что, не слышишь?! — потеряв всякую выдержку, набросился на артиста директор. — Господин инспектор подозревает тебя в убийстве Лотты.

Шатори метнул рассерженный взгляд на директора и сказал:

— Ошибаетесь, господин директор. Пока я никого не подозреваю.

Силач заметил группу людей, пытавшихся загнать змею в клетку.

— Я так и знал, что этим все кончится, — жалобно произнес силач.

— Что именно? — спросил Шатори.

— Это проклятое дело.

— Вы сегодня ссорились с Лоттой?

— Так точно, господин инспектор.

— Но вы не собирались душить ее?

— Нет, что вы!

— Это произошло случайно, да? Вы просто хотели припугнуть ее немного, не так ли? Тот, у кого такие сильные руки, как у вас, едва ли чувствует, как хрупка женская шея.

— Я абсолютно не виновен.

— Очень сожалею, — холодно произнес Шатори, — но вам придется пройти с нами.

— Господин директор!.. Помогите мне…

Директор махнул рукой:

— Если бы я знал, что вы такой, то ни за что на свете не выпустил бы вас на манеж, так что можете на меня не рассчитывать. Закон есть закон.

Капитан, подмигнув Чупати, сказал Петерсу:

— Ведите себя разумно, а то, чего доброго, придется спасать вас от зубов нашей овчарки.

Силач испуганно вздрогнул и, низко опустив голову, пошел за Чупати, сопровождаемый Кантором буквально по пятам.

После более чем двухчасового допроса цирковой силач, чье тело, казалось, состояло из одних мускулов, сник и опал, как гондола воздушного шара, из которого частично выпустили газ.

Отвечая на вопросы, Петерс заканчивал все свои ответы следующими словами:

— Я не убивал ее. Не понимаю… не знаю, кто бы это мог сделать. Я ее любил.

«Любил?» — Шатори машинально повторил про себя это слово и задумался на тем, какой же должна быть страсть человека, чтобы довести его до такого состояния, ч т о он способен убить свою возлюбленную. «Я ее любил. Я ее любил…» — вертелись навязчивые слова в голове капитана. За время допроса он слышал их уже несколько раз. В маленькой комнатке, в которой проводился допрос, было сильно накурено.

Следственная группа работала, не зная отдыха. Специалисты высказывали свое мнение, были заслушаны показания шестнадцати свидетелей.

Дело казалось ясным: в порыве бурной экспрессии силач не рассчитал своих сил и неосторожным движением придушил предмет своей страстной любви. Но такой вывод мог сделать человек, не очень опытный в расследовании подобных дел.

Капитан Шатори, однако, не был таким человеком. Казалось, чего легче: дай знак машинистке, которая сидит тут же, готовая зафиксировать каждое слово свидетельских показаний на бумаге, — и все завертится. Но капитан почему-то медлил, да и как ему было не медлить, когда единственным вещественным доказательством — если это можно так назвать — была оторванная пуговица с куртки силача. Носовой платок, найденный в вагончике погибшей, по настойчивому утверждению Петерса, принадлежал не ему.

Экспертиза установила, что в коробке из-под пудры находился героин, но Петерс заявил, что никаких наркотиков ни разу в жизни не принимал. Внимательный осмотр его тела ничего не дал: не было найдено ни одной точки от укола, которую можно было бы принять за место вспрыскивания наркотика. После этого Петерса, который с полным безразличием дал защелкнуть на своих руках наручники, увели.

«Значит, я где-то допустил просчет, — думал Шатори. — Но где?…»

В какую-то минуту капитан уже решил прекратить на время допрос, чтобы продолжить его на следующий день. Однако через секунду он решил позвонить дежурному по управлению, чтобы прислали нескольких коллег, которые на время подменили бы сотрудников из группы Шатори и устроили силачу «карусель». «Каруселью» в полицейском мире называли непрерывный допрос обвиняемого, когда ему не давали ни минуты передышки и он в конце концов начинал путаться, а затем признавал свою вину.

Шатори позвонил своему начальнику майору Бокору на квартиру, и тот, несмотря на ночное время, обещал приехать…

«Ну приедет майор, а что я ему, собственно, скажу? — ломал голову Шатори. — Признаюсь, что где-то допустил просчет. Но где именно? В чем?…»

Мысли капитана прервал телефонный звонок.

Звонил медицинский эксперт из морга, куда на экспертизу доставили тело задушенной. Вскрытие уже закончилось, и эксперт просил Шатори как можно скорее приехать к нему для важного разговора: результаты вскрытия придали делу новое направление.

Петерса Шатори тоже решил отвезти в больницу.

Приехав туда, Шатори прошел в крохотную комнатушку, отделенную от общего зала, где проводились вскрытия трупов, застекленной стеной. Судебно-медицинский эксперт, выйдя к Шатори, объяснил коротко, но ясно:

— Эта женщина была наркоманка: на левой руке у нее повыше локтя обнаружены следы от четырнадцати булавочных уколов, а в организме в ходе лабораторного исследования зафиксировано наличие еще не успевшего полностью раствориться героина.

— Однако шприца для впрыскивания мы у нее в вагончике не обнаружили, — заметил капитан эксперту.

— Вполне возможно, что укол делала не она сама, а кто-нибудь другой, — высказал предположение эксперт.

— А найденный нами платок? — себе под нос пробормотал Шатори и приказал сотруднику: — Введите подозреваемого…

Через застекленную стену капитан видел, как Петерс со страхом подошел к мраморному столу, на котором лежал труп Лотты, видел, как силач закрыл лицо руками. Капитану почему-то стало жаль артиста, и он невольно подумал: «Может, он и в самом деле по-настоящему любил эту женщину? А может, у него был соперник? Они поссорились, в: тогда… Вполне допустимо, но… Но если носовой платок не принадлежит Петерсу, то чей же он?…»

Капитан сразу же вспомнил о Канторе, в поведении которого, когда тот шел по следу, было столько непонятного. Шатори в душе выругал себя за то, что он, всегда учивший своих подчиненных обращать самое тщательное внимание на поведение служебной собаки во время преследования, на сей раз сам не придал странному поведению животного никакого значения. Возможно, это произошло только потому, что, каждый раз идя по новому следу, пес выводил их на новое место, где якобы должен находиться преступник. Такое поведение овчарки сбило капитана с толку.

Однако ни место, ни время не позволили Шатори углубиться в собственные мысли. Он распорядился, чтобы циркача (он чуть не сказал «подозреваемого», но в самый последний момент почему-то раздумал и назвал его просто «циркачом») сразу же после подписания протокола допроса отвезли в центральную полицию, но посадили бы не в камеру, а в отдельную комнату, где он должен находиться до приезда Шатори. В душе капитан уже не считал Петерса подозреваемым.

Приехав к дежурному по управлению, капитан Шатори попросил дать ему две автомашины и сопровождающих. Пока машины выезжали из гаража, капитан разбудил задремавшего Чупати.

— Бери Кантора, и поехали! — потряс он старшину за плечо.

— Что случилось? Новое ЧП!

— Быстрей, быстрей, потом узнаешь! — торопил старшину капитан.

Через несколько минут они снова оказались у палатки цирка.

В вагончике дрессировщика слонов никого не было. Шатори разозлился, ругая в сердцах самого себя самыми скверными словами.

Полицейские тем временем снова оцепили территорию цирка.

Кантор делал свое дело с достоинством. Понюхав поднесенный к его носу платок, он повел группу прямехонько к вагончику дрессировщика слонов, со ступенек которого, трусливо поджав хвост, при одном только виде Кантора сбежал черный пес.

Чупати не удержался и запустил камнем в собаку, которая осмелилась напасть на его Кантора.

Кантор с благодарностью взглянул на хозяина. Он понимал, что теперь самое главное зависит только от него.

В вагончике дрессировщика Кантор нашел жестяную коробку, в которой хранились три шприца и несколько десятков иголок для инъекций.

Снова вызвали директора цирка.

— Кто живет в этой комнатке? — спросил его Шатори.

— Фриц.

— Фамилия?

— Фриц Кассель.

— А где он сейчас?

— Не знаю… — растерянно ответил директор, поглядывая на толпившихся у вагончика артистов. — Касселя никто не видел? — спросил он у артистов.

Оказалось, что Касселя не видели.

— Его автомашины уже нет, — заметил кто-то из присутствующих.

— Что такое?! — прохрипел Шатори, хватаясь за радиотелефон. Он вызвал дежурного по управлению и попросил его закрыть все переправы, продиктовав приметы Фрица Касселя и сообщив номер его машины.

— Проклятая ночь… — тяжело вздохнул директор.

Шатори решил еще раз собрать всех артистов на манеже, а полицейские тем временем обыщут все вагончики: нет ли наркотиков еще у кого-нибудь?

На сей раз Шатори повезло. Как только он вернулся в управление, ему сообщили, что Кассель задержан вместе с машиной на границе. Капитан с облегчением вздохнул: несмотря на промах, ему явно повезло и преступник задержан.

Через два часа дрессировщик слонов был доставлен в полицию. Арест на границе произвел на него такое впечатление, что, оказавшись в кабинете капитана Шатори, он не стал отпираться и сразу же признался, что это он задушил Лотту.

Правда, по дороге, когда его везли в полицию, он упорно молчал.

Шатори еще до допроса сообщили, что в машине дрессировщика таможенники обнаружили четыре килограмма героина.

На следующее утро, ровно в восемь, Чупати, заспанный, вошел в кабинет Шатори и доложил, что он сварил кофе.

Капитан пребывал в превосходном настроении. Захлопнув папку с материалами об убийстве укротительницы львов, он, довольный, потер руки.

— Дело закончено, — произнес он и начал, фальшивя, насвистывать «Гимн кузнецов».

— Что надумали, начальник? — дипломатично поинтересовался старшина.

— А вот что: нехорошо, когда один человек считает себя умнее других.

— То же самое постоянно твержу и я своему сынишке. Детям нашим подчас кажется, что они умнее своих родителей.

Шатори рассмеялся:

— Но-но! Возможно, он иногда и не очень далек от истины.

— Обидеть меня хотите? — вспылил Чупати.

— Боже упаси… А ведь твой Кантор опять посадил нас в галошу. Мы с тобой искали убийцу не там, где нужно, а пес еще десять часов назад нашел его.

— Как-как?! — удивился Чупати. — А разве убийца не силач?

— Конечно нет. Убийство совершено дрессировщиком слонов. Это он натравил своего пса на Кантора.

— Вот гад!

— Он давал укротительнице наркотики, надеясь с их помощью оторвать Лотту от силача. Он уговаривал ее разорвать контракт и уехать в Америку, а силач, по-видимому, кое о чем начал догадываться. Разразился скандал. Когда после ссоры силач ушел от Лотты, к ней пришел дрессировщик слонов. Чтобы успокоиться, Лотта попросила его дать ей героина. Но дрессировщик не дал. Тогда женщина впала в истерику, он начал ее душить…

— А как же змея? Кто выпустил ее из клетки?

— Он же и выпустил. Увидев, что Лотта мертва, негодяй испугался и выпустил змею, чтобы окружающие подумали, что питон и задушил укротительницу во время репетиции.

Рассказ Шатори был прерван приходом майора Бокора, который смерил старшину суровым взглядом.

— Где овчарка? — спросил майор.

— Кантор слегка ранен.

— Что такое?! — Брови Бокора взлетели вверх. — Вы что, инструкции по собаководству не знаете? В ней черным по белому написано, что любой служащий полиции несет полную ответственность за доверенное ему имущество и служебную собаку. Ваш Кантор стоит двадцать тысяч форинтов. Если выяснится, что пес пострадал из-за вашей халатности, пеняйте на себя. Ясно?!

— Так точно!

— Можете идти!

— Докладываю: кофе готов…

— Меня это не интересует.

— А меня интересует, — тихо проговорил Шатори.

— Вот вы его и пейте, — пробормотал Бокор.

— И вам хватит, товарищ майор.

— Я не люблю кофе, — ответил Бокор и пошел в свой кабинет.

Выпив чашечку кофе, Чупати, которого слова майора не на шутку испугали, пошел к Кантору.

Пес мирно дремал, свернувшись калачиком.

— Не сердись на меня, — поглаживая его по шее, сочувственно произнес старшина. Он внимательно осмотрел рану на ноге Кантора, где запеклась кровь. — Не больно, а? Правда, не очень больно, а? Не бойся, до свадьбы заживет. На службе и не такое бывает…

Старшине вдруг захотелось лечь рядом с Кантором и, положив его голову себе на колени, охранять его сон.

Неподалеку от бокса, в котором жил Кантор, валялся большой чурбан. Чупати принес его к боксу, сел и, прислонившись к стене, задремал. Кантор безмятежно растянулся у ног хозяина. Во сне Чупати тихонько похрапывал, й верному псу, охваченному дремотой, казалось, что лучшей музыки на свете не бывает.

Чупати повсюду расхваливал Кантора. И чем чаще он рассказывал историю о поисках убийцы дрессировщицы львов, тем теплее думал он о любимой овчарке. Постепенно старшина и сам поверил в то, что Кантор необыкновенное существо, о котором ходят мифы. Но что можно рассказать на сухое горло, когда старые знакомые по спортклубу не спеша потягивают легкое винцо!

Однажды Чупати охватило сильное желание поделиться своими восторгами о Канторе, и после обеда он заскочил в клуб, чтобы поговорить да заодно промочить горло стаканчиком вина.

После этого посещения у старшины были неприятности. В клубе он несколько задержался и в управление вернулся с опозданием. Он хотел проскользнуть к себе в комнату незаметно, но судьба распорядилась иначе.

Когда старшина поднимался по лестнице, навстречу ему попался майор Бокор. Избежать этой встречи было уже невозможно. Пропуская майора, Чупати прижался к самой стене. Но Бокор, как назло, возьми да и остановись.

— Ну, как живете? — вежливо поинтересовался Бокор.

— Спа-спасибо, хорошо, — ответил старшина и тихо икнул.

Майор, что-то заподозрив, приблизился к нему вплотную.

— Да вы никак выпили?! — удивился он.

— Докладываю: я не пил… Зуб у меня болит, так я иногда кладу в рот борную конфетку, помогает немного…

— Что вы говорите?! — ехидно усмехнулся майор.

— Я вам правду говорю… Спросите в аптеке на площади, я у них всегда такие конфетки покупаю…

Однако по лицу майора было видно, что он нисколько не поверил Чупати.

— В последнее время вы себе слишком много лишнего позволяете. Придется мне приучить вас к дисциплине. — И, махнув рукой, майор пошел в кабинет.

Свое обещание майор выполнил на следующий день. Утром он приказал капитану Шатори назначить старшину Чупати со служебной собакой Кантором на две недели для несения патрульной службы по городу.

Кантор обожал своего хозяина. Следить за каждым его шагом, за каждым движением было для пса удовольствием. Даже малейшее изменение в настроении Чупати, его не до конца высказанные мысли и чувства доходили до сознания овчарки. Кантор не задумывался над тем, каким образом ему удается безошибочно угадывать настроение старшины, который сидит в своей комнате в большом доме, когда он, Кантор, лежит в конуре-боксе в нескольких сотнях метров от здания.

Кантор понимал, что люди очень похожи друг на друга, но в то же время все они такие разные. Для Кантора люди делились на две большие группы: на тех, от кого хорошо пахло, и на тех, от кого исходил неприятный запах. За многие годы работы с хозяином умный пес усвоил, что старшина, как правило, хорошо относился к приятно пахнущим людям и не любил тех, от кого просто воняло. Однако это наблюдение овчарки оправдывалось не всегда. После долгих наблюдений Кантор пришел к выводу, что у хозяина очень слабый нюх. Бывали случаи, когда Чупати по-дружески разговаривал с человеком, запах которого отнюдь не радовал Кантора. Проходило какое-то время, и Кантор убеждался в правильности своего первого впечатления, так как при новой встрече с тем же человеком хозяин разговаривал резко, неприветливо, а при встрече уже не подавал руки.

Времени для раздумья у Кантора теперь было много, а жизнь его стала на удивление легкой. После традиционной утренней разминки хозяин пристегивал к ошейнику Кантора поводок, причем делал это обычно с ворчанием. Сначала Кантора волновало это ворчание, но скоро пес решил, что не стоит принимать его всерьез.

Когда Чупати, недовольно ворча, открыл перед Кантором дверь бокса в первый раз, пес степенно вышел и уселся прямо перед хозяином.

— Ну, что ты на меня уставился своими невинными глазами? Пошли, черт бы их всех побрал! — выругался старшина.

Однако Кантор даже не пошевелился — так его еще никогда не посылали на работу.

— Ну, пошли, — повторил Чупати и, увидев, что пес не трогается с места, присел перед ним на корточки: — Ты что, не понял меня? Деградировали мы с тобой. — И он дернул Кантора за ухо.

«Шутит он или поиграть решил со мной?» — подумал Кантор и продолжал сидеть, так как по опыту знал, что в такой ситуации хозяин будет разговаривать с ним, а Кантор обожал голос хозяина. Неприятное слово «деградировали» пес слышал в первый раз, оно было какое-то грубое, однако опасности, по мнению Кантора, вовсе не означало.

— Тютю, хоть ты не валяй дурака… Ты что, не понимаешь? Деградировали мы с тобой. Товарищ начальник послал нас патрулировать по улицам. Спрашивается, кто я такой после этого, а?

Кантор заворчал и поднялся с земли.

— Вернее говоря, кто ты такой? И для чего ты существуешь? Словом, оба мы… Да что тут говорить! — И, безнадежно махнув рукой, старшина пошел к воротам.

Кантор целую неделю ломал голову над тем, что именно сердило его хозяина, который каждое утро, когда они выходили с ним на улицу, недовольно ворчал. Сам Кантор не видел особой разницы между предыдущей своей работой и той, которой его заставляли заниматься сейчас: и раньше они ходили по городу, разве что не так часто, но в этом никакой беды добрый пес не видел.

Каждый раз, выходя в город, хозяин добирался до площади Фё и сворачивал в небольшой переулок, в котором находилась проклятая корчма, пропахшая табачным дымом и еще какими-то неприятными запахами.

Войдя в корчму, хозяин покупал большую кружку какой-то желтой воды и, отойдя к окну, не спеша выпивал ее. Очень не нравились Кантору запахи в этой корчме. Особенно неприятно пахло от пола. Хозяин высокий, его голова находится далеко от пола, а вот ему, Кантору, приходится нюхать этот грязный, намазанный соляркой пол и искать след.

А сегодня утром, когда они с хозяином проходили мимо здания управления, над их головами со скрипом распахнулось окно. Кантор узнал голос майора Бокора. Пес поднял голову, но, заметив, что хозяин сделал вид, будто не видит и не слышит майора, тоже демонстративно отвернулся.

— Эй, вы! — крикнул майор. — Я обращаюсь к вам, гордец, и к вашей не менее спесивой овчарке!

Чупати натянул поводок, на котором он вел Кантора, не спеша обернулся и спросил:

— Что прикажете?

— Вот так-то лучше! Я только хотел сказать, что если я еще раз увижу вас с собакой в рабочее время в корчме на площади Фё, то от самого строгого наказания вам не открутиться. Поняли?

— Так точно, понятно, — бросил Чупати.

— Не забудьте только моего напоминания! — крикнул майор вдогонку.

Выйдя из ворот управления, старшина машинально одернул китель. Кантор шел рядом со старшиной.

— Ну, что ты на меня уставился? — грубо бросил Чупати овчарке. Замечание майора обидело старшину. И теперь ему было стыдно перед Кантором, будто это была не овчарка, а дама сердца.

— Кружку пива и ту нельзя выпить, — пожаловался старшина капитану Шатори, встретив его за воротами.

— Выпить пива можно, но только не на службе, — ответил ему Шатори. — Я думаю, лучше патрулировать по улицам, чем сидеть на гауптвахте. Мне кажется, у тебя так много свободного времени, что ты не знаешь, куда его деть.

Теперь старшина заходил выпить кружечку пива в свободное от службы время. Очень скоро он открыл для себя, что в центре таких забегаловок видимо-невидимо. Заходил не почему-либо, а больше из упрямства, решив, что никакой полицейский, разве что больной какой, с нездоровым желудком или печенью, не откажется выпить. Любой полицейский или детектив выпивает, с той лишь разницей, что англичанин пьет виски, француз — коньяк, а венгр — палинку или водку.

«Я же пью только винцо с содовой… Это напиток», — подумал Чупати и облизал пересохшие губы.

До обеда корчму обычно навещали завсегдатаи — владельцы частных мастерских, находящихся неподалеку от площади, которые забегали сюда в перерыв, чтобы немного промочить горло. Скромный полицейский с собакой понравился им, и они всегда дружески приветствовали коренастого старшину.

Чупати каждый раз появлялся в корчме в одно и то же время, ровно в одиннадцать часов, а когда он проходил к стойке, все мастеровые выглядывали в окно, проверяя, не идет ли вслед за ним какой-нибудь полицейский. Они сами по себе «болели» за старшину, оберегая его от неприятностей по службе, что доставляло им большое удовольствие.

Чупати, чтобы собака не скучала в корчме, научил Кантора одному трюку, который снискал псу настоящую славу среди посетителей корчмы. Этот трюк заключался в том, что пес приносил в пасти стакан с вином твоему хозяину.

Чупати вставлял тонкий стакан между клыками Кантора и посылал пса к стойке. Подойдя к стойке, пес осторожно упирался передними лапами о край стойки и ставил стакан на нее. Хозяин тихим свистом подавал ему еле заметный знак, по которому Кантор, два раза тявкнув, благодарил корчмаря за вино.

Когда старшина впервые приказал Кантору принести ему полный стакан вина, наблюдавший за этой сценой маленький парикмахер по фамилии Канцлер тут же заспорил с жестянщиком Резором.

— Разольет! Спорим, что разольет! — предложил парикмахер.

— Разольет, конечно, — хмыкнул жестянщик.

Чупати, сидевший рядом, сузил глаза и сказал:

— А я говорю, что не разольет.

— Не разольет? — удивился парикмахер.

— На что спорим, а? — выпрямился Чупати.

— Ставлю десять стаканов вина! — оживился Канцлер, поворачиваясь к старшине. — Держи мою руку, поставлю десять стаканов.

Чупати загадочно улыбнулся:

— Согласен на десять! — И пожал протянутую ему руку.

— И я спорю на десять, — предложил жестянщик.

К спорящим присоединились еще девять завсегдатаев, десятым оказался сам корчмарь.

— Не сердитесь, товарищ старшина, — заговорил корчмарь, — но я тоже не верю, а потому выставляю со своей стороны пять стаканов.

— Итого девяносто пять стаканов вина, — удовлетворенно заметил Чупати. — Сколько вина, черт возьми! Ты слышишь, Тютю? А ну-ка заработай своему хозяину винца! Неси стакан! Только осторожно!

Опершись передними лапами о стойку, Кантор повернул голову в сторону хозяина. Когда Чупати кончил говорить, пес обвел беглым взглядом окруживших его посетителей корчмы, которые молча ждали чуда. Сложившаяся ситуация уже была понятна Кантору: уверенные слова хозяина, азартные голоса спорящих и, наконец, наступившая тишина. Сомнений не было, нужно во что бы то ни стало выполнить приказ хозяина — принести ему стакан с золотистой жидкостью, которую старшина так любит.

— Пу, неси же! — проговорил Чупати.

Кантор долго и уважительно смотрел на хозяина. Во взгляде умного животного появилось нечто озорное, будто он хотел сказать: «Какой же ты нетерпеливый, хозяин!» Если бы пес мог смеяться, он в этот момент наверняка рассмеялся бы: «Как они все застыли, в какой тишине ждут!»

Спокойно приблизив морду к стакану, Кантор наклонил голову набок, а затем, осторожно коснувшись зубами краев стакана, вставил его между клыками и, не меняя положения головы, важно, по-театральному оторвал стакан от стола.

— Сейчас опрокинет, — шепнул, вытаращив глаза, парикмахер.

— Тише ты! — зашикали остальные.

Старшина с удивлением смотрел на своего пса, обнаружив в его поведении что-то новое, чего он раньше у него не замечал.

«Черт бы тебя побрал с твоим артистизмом! Смотри только не подкачай!» — подумал старшина про себя, прикинув, сколько же придется ему выложить денег за девяносто пять стаканов, если он проиграет. «Если стакан стоит семь форинтов, тогда девяносто пять будет…»

Кантор тем временем мягко оттолкнулся передними лапами от стойки и беззвучно опустился на грязный пол. Причем сделал он это прямо-таки грациозно, по-цирковому, держа голову в таком положении, что пи капли вина не выплеснулось из стакана.

Твердым, пружинистым шагом пес направился к столику хозяина. Подойдя к нему, пес опустился на задние лапы, поднеся стакан к руке старшины.

Чупати взял стакан, поднял его над головой, торжественно произнес:

— За ваше здоровье, господа! — И залпом выпил.

От изумления присутствующие на время потеряли дар речи.

Парикмахер нарушил тишину первым:

— Ну и ну! Пятьдесят лет живу на свете, а такое вижу впервые. Поздравляю тебя, старшина.

И в этот миг все заговорили наперебой.

— Товарищ старшина, вы теперь, как зайдете сюда выпить стаканчик, собственноручно сделаете отметку вот на этом листке, — с подчеркнутым уважением во всеуслышание произнес корчмарь.

Чупати выпил три стакана и, вылив содержимое четвертого в пивную кружку, поставил ее на пол перед Кантором.

Старшина Чупати довольно быстро забыл «оскорбление», нанесенное ему начальством. Не в его характере было долго задумываться над тем, каким же образом он деградировал. Однако на всякий случай — это было в его интересах — он все же прикинулся опечаленным. Почти за пятнадцать лет службы начальство еще ни разу его не наказывало.

Заместитель начальника управления, он же секретарь партийной организации полиции, несколько раз, встречая Чупати, интересовался его самочувствием, спрашивал, нет ли каких жалоб или пожеланий.

Обычно Чупати отвечал коротко: встреча происходила или во дворе перед боксом Кантора, или в помещении полиции, где мешали посторонние. Однако вскоре ему стало ясно, что само начальство чувствует себя неловко оттого, что наказало его, и это несколько развеселило старшину.

В конце недели Чупати остановил капитан Шатори:

— Послушай-ка! Ты, как я посмотрю, порядочный осел! Советую тебе переменить образ жизни. Чего ты строишь из себя обиженного?

— Почему это? Что мне, радоваться, что ли?

— Послушай, дружище, я тебе не секретарь и не начальник отдела кадров, но хочу посоветовать: смотри не переусердствуй…

— Правда? Здесь, выходит, всем все можно, а мне нет? Меня в два счета можно поставить как какого-нибудь новичка на улицу? Ведь как-никак я занимаю должность областного масштаба, так или не так?

— Так, так! — закивал Шатори. — Инструктор областного отдела служебного собаководства… — В голосе капитана чувствовалась явная насмешка.

Если бы эти слова произнес не Шатори, а кто-нибудь другой, Чупати обозлился бы на него, но на капитана грешно было сердиться, и старшина рассмеялся:

— Пусть поухаживают за нами немного… Так за нами с Кантором еще никогда не ухаживали.

— А ты, оказывается, в большей степени хулиган, чем я думал… Я-то тебя прекрасно понимаю: вырос ты, мелкие задачи тебя тяготят. Вот уже который месяц скучаешь. Школа собаководства воспитала несколько десятков служебных собак, которые сейчас выполняют основную работу по розыску. Вот почему ты и загрустил. Да, дружище, не каждый день попадаются трудные орешки…

— Утешай меня, утешай! Ты что, думаешь, я не знаю, что позавчера в одиннадцатом районе случилось ЧП.

— Ну, старшина, — Шатори развел руками. — Роби догнал спекулянта, пробежав каких-нибудь два километра.

— Ну вот видишь, Роби, а не Кантор. Ученик, а не учитель. И поймал преступника мой подчиненный с овчаркой Роби, у которой нюх не собаки, а кошки.

— Так вот, оказывается, откуда ветер дует, — понимающе улыбнулся молодой офицер.

Несколько секунд капитан внимательно, как врач-психиатр пациента, разглядывал лицо своего подчиненного, потом сказал:

— Скажи, а тебе не приходилось слышать латинской пословицы: «Aquilla non captat muscas»?

— Откуда мне ее слышать? Ты же знаешь, по заграницам я никогда не ездил. — Старшина передернул плечами.

— По-венгерски она звучит примерно так: «Орел не охотится за мухами».

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— А только то, что теперь Кантора нет никакого смысла использовать в незначительных делах. Оба вы способны заниматься расследованием дел особо важных и запутанных. А воришку, который крадет кур, пусть ищет Роби, или Султан, или другие собаки.

— Так! — выпалил Чупати, сверкнув глазами. — Выходит, за это время в городе не произошло ни одного серьезного ЧП?

Шатори кивнул.

— Это, конечно, хорошо. — И, метнув злой взгляд на капитана, Чупати спросил: — А если вдруг случится, что тогда?

— Тогда сразу же позовут вас.

— Ну, это другое дело.

— Но все же постарайся, чтобы шеф не видел тебя больше в корчме, а то он обещал проучить тебя как следует, если еще раз застанет там.

— Меня? Там? — начал было спорить Чупати, но капитан перебил его:

— Я сам тебя там видел однажды…

— А что делать? Выдам один секрет. Кантор вчера выиграл там девяносто пять стаканов вина. Ты смело можешь заходить туда и пить за мой счет. Выпьешь, поставишь палочку на картонке, что висит на стене, и все… Пей на здоровье.

— Хорошо, хорошо. Только прошу себя быть поосторожнее.

— Тебе легко так говорить. Если сам черт вселится в человека, выгнать его не так-то легко…

Чупати и в самом деле нелегко было пройти мимо корчмы, где ему должны были еще девяносто один стакан вина. Всякий раз, проходя мимо площади по парку, он невольно занимался сложными математическими подсчетами, а поскольку в это время в парке не было гуляющих, то он производил свои подсчеты вполголоса.

«Неделю мы с Кантором пропатрулировали по улицам, — размышлял Чупати. — Значит, осталась еще одна неделя. Если разделить девяносто один стакан на семь, то сколько же тогда получится?» В математике Чупати был не особенно силен и потому сосредоточенно нахмурил лоб. Остановившись посреди дороги, старшина обратился к Кантору с вопросом:

— По-твоему, сколько это будет?

Кантор, чувствуя себя в присутствии хозяина в полной безопасности, в этот момент отвлекся и, приблизив нос к веточке, на которой набухла почка, вдыхал нежный, чуть терпкий аромат весны. Этот тонкий запах разбудил в Канторе приятные воспоминания о своей подруге, с которой он так давно не встречался из-за целого ряда обстоятельств. Вопрос хозяина отвлек пса от столь приятных мыслей. Он, разумеется, не понял, чего именно от него хочет хозяин, но на всякий случай все же согласно тявкнул.

— Неправильно! — громко заметил Чупати.

Кантор не понял, к кому относились эти слова: то ли к нему, то ли хозяин сказал их самому себе.

— Если в день пить по десять стаканов, то и тогда за неделю долг уменьшится только на семьдесят стаканов. Значит, останется еще двадцать один стакан.

В течение нескольких секунд умный пес с подозрением смотрел на хозяина, а затем, забежав несколько вперед, сел прямо у него на дороге, уставившись ему в лицо своими большими круглыми глазами.

— Сосчитал! — воскликнул наконец Чупати. Морщины на его лбу разгладились, лицо прояснилось. — На каждый день, Тютю, перепадает вот сколько! — И, разжав кулак правой руки, хозяин показал овчарке пять пальцев, потом еще раз пять, а затем три.

Кантор умел считать до десяти, но по пятеркам. И когда хозяин говорил ему: «Принеси мне десять таких-то вещей!» — Кантор из большого количества одинаковых вещей приносил Чупати сначала пять и клал у его ног, затем отбирал еще пять вещей, которые, однако, складывал в другую кучку. Пес понимал, что две кучки по пять означают десять.

Чупати не считал себя толковым педагогом, да и в математике был не очепь силен, а потому считал, что Кантору вполне достаточно считать до десяти.

Для самого же Кантора любое число, означающее больше двух пятков, представлялось чрезвычайно большим. Вот и сейчас две ладони хозяина с растопыренными пальцами были восприняты овчаркой как десяток, а три дополнительно показанных пальца уже сбили пса со счета, оставив в голове его впечатление о каком-то неизвестно большом числе.

Результаты подсчета обескуражили и самого старшину: выпивать в течение недели по тринадцать стаканов вина он, разумеется, не сможет. В конце концов, он нормальный человек, а не какой-нибудь алкоголик. И Чупати даже пожалел, что через неделю его патрулированию придет конец.

«Еще бы недельку прибавить», — мелькнула у него мысль, когда он открывал дверь в корчму.

— Товарищ старшина! За мной на сегодняшний день девяносто один стакан! — вместо приветствия сказал ему корчмарь.

— Знаю, — ответил Чупати. — Сейчас дайте мне три стакана.

В этот момент в корчму вошел один из завсегдатаев — парикмахер.

— Ну как, поспорим еще? — бросил ему не без насмешки старшина.

— Я больше уже ни с кем не спорю, — запротестовал щуплый парикмахер. — А вот собаку куплю себе обязательно.

— Эта собака не продается, — нахмурился Чупати, который не допускал никаких шуток по адресу Кантора. Он быстро выпил два стакана и отпил уже глоток из третьего, как вдруг услышал предупреждение парикмахера:

— Посмотри-ка, старшина, вон под окном какой-то полицейский стоит!

Старшина повернулся к окну и остолбенел.

— Ого! — вырвалось у него.

За окном, метрах в десяти от корчмы, стоял майор Бокор и сквозь стекло смотрел на старшину.

Чупати осторожно осмотрелся, оценивая сложившееся положение. Выйти через дверь он уже не мог, отрицать факт посещения корчмы глупо.

— Хозяин, — почти простонал старшина, — в твоей мышеловке есть запасной выход?

Корчмарь непонимающим взглядом смотрел на него.

— Выведи меня отсюда! Если мой шеф сейчас меня здесь застукает, быть скандалу, и тебе попадет.

— А, ты хочешь смотаться? Тогда иди за мной! — С этими словами корчмарь распахнул дверь, которая вела к нему за стойку.

— Тютю, за мной! Если шеф нас тут застукает, он нас живьем съест. Меня вы здесь не видели! — бросил Чупати завсегдатаям корчмы.

Кантор хотя и не понял причины столь стремительного бегства, но быстро последовал за хозяином. Корчмарь завел их в какую-то полутемную кладовку, где старшина споткнулся о ящики из-под пива.

Через секунду дверь кладовки захлопнулась, и они остались одни.

— Ну и попали же мы с тобой в переплет, Тютю! — прошептал псу Чупати, потирая лоб.

Кантор по запаху почувствовал, что хозяин чего-то боится, и начал обнюхивать помещение. Пес понимал, что в данной обстановке они не могут выйти через дверь, в которую вошли. Следовательно, нужно искать другой выход. Скоро Кантор обнаружил дверь и, нажав ручку, попытался открыть ее, но дверь не поддавалась.

— Подожди, — тихо проговорил Чупати и, подойдя к окну, выглянул в него. Дверь выходила во двор, заваленный бочками. В подворотне стояла повозка на шинном ходу. Из угла двора доносились шум машин и стук лопат.

— Ну, давай… попытаемся. — Чупати повернул ключ, который неприятно заскрежетал. Со скрипом открылась дверь. Чупати, прячась за бочки, пошел к воротам, Кантор — за ним.

Подойдя к воротам, старшина, скрываясь за изваянием каменного льва, осторожно выглянул на площадь. О ужас! Перед корчмой медленно прохаживался майор Бокор.

— Вот это да! — воскликнул Чупати. Он понял, что незамеченными им из ворот не выйти.

Чупати вернулся во двор, прошел мимо бочек, направляясь в дальний угол. Неожиданно в нос ударил приятный запах. Оглянувшись, старшина увидел открытую дверь кондитерской.

— Черт возьми! — удивился Чупати, увидев ученика кондитера, который нес через двор мешок с чем-то. — Дружище! — обратился к нему он. — А нет ли тут выхода на другую улицу?

— Нет.

«Плохи наши дела, — подумал старшина. — Выходит, встречи с шефом не избежать». В конце двора возвышался трехметровый забор.

— А что, если перемахнуть? — неуверенно спросил он у пса. — Высоко очень, да? Но здесь нам нельзя долго оставаться: майор в любую минуту может заглянуть и сюда. Так как же выйти?

Вдруг со стороны ворот раздался резкий свист, и в тот же миг показался маленький фургончик на трех колесах, управляемый пареньком.

Старшина в раздумье почесал подбородок и негромко крикнул:

— Эй, парень!

Парень резко затормозил, отчего дверка фургончика распахнулась и чуть не задела старшину.

— Извините, — произнес паренек.

Кантор с нескрываемым любопытством посмотрел на странную повозку, из которой так вкусно пахло, и радостно завертел хвостом, поняв намерение хозяина.

— Товарищ инспектор, я ведь…

— Хорошо, хорошо, не бойся, — перебил паренька старшина, окидывая взглядом фургончик, влезут ли они в него с Кантором. Наклонившись к пареньку, Чупати доверительным тоном зашептал:

— В расследовании никогда не приходилось принимать участие?

Глаза у паренька загорелись, он покачал головой.

— А хочешь? — Чупати огляделся и, приложив палец к губам, шикнул: — Тш-ш…

Загадочность, с которой Чупати обратился к парню, сыграла свою роль — тот тоже огляделся и тихо выдохнул:

— Конечно хочу!

— Тогда посади меня и собаку в фургон и отвези на противоположную сторону площади. Знаешь парикмахерскую Канцлера? Завезешь во двор и три раза стукнешь по кузову: мол, никого нет, можно выходить.

— И вы там схватите бандита? — прерывающимся от волнения голосом спросил паренек.

— Тш-ш… Пока это тайна. Сейчас я тебе больше ничего не могу сказать. Подъезжай к бочкам, там мы с овчаркой залезем в твой фургон. Но имей в виду: это тайна, никому ни слова… даже полицейским…

Чупати не без труда втиснулся в фургончик, устроился полусидя-полулежа.

Кантор с удивлением наблюдал за хозяином, а когда тот позвал его, одним прыжком прыгнул к нему. Морда Кантора оказалась напротив лица хозяина.

Кантор так прижался к хозяину, что тот даже застонал и пробормотал:

— Черт возьми! Разжирел как! С завтрашнего дня меньше тебе есть давать буду… Ну хоть морду-то в сторону отверни.

— Можно закрывать? — спросил паренек, подойдя к дверке фургона.

— Угу. Только побыстрее! — пробурчал Чупати, подтягивая колени к подбородку.

Когда фургон выезжал из ворот, майор Бокор чуть не попал ему под колеса.

— Эй, парень, ты, случайно, не видел во дворе полицейского с овчаркой?

Услышав голос начальника, Чупати даже дыхание затаил и не без дрожи подумал: «Если парень выдаст и шеф собственноручно вытащит нас из фургона, будет… Ай-яй, что будет! Гауптвахты, конечно, не миновать, а стыда-тo сколько! Меня, героя стольких опасных операций, вытащат из фургона для перевозки кондитерских изделий! Будь что будет!»

Кантор дышал прямо в лицо хозяину, который, напротив, старался даже не дышать. «И чего ждет, паршивец?» — подумал старшина о парнишке.

— Нет. Во дворе никого нет, — ответил пацан слегка неуверенным голосом.

— Поезжай к черту, ты что, людей не замечаешь, что пи? Смотри, как забрызгал мне брюки!

— Извините, я с грузом. Отойдите немного в сторону, — попросил парень офицера.

Фургон так дернулся, что Чупати головой стукнулся о стенку.

Голос майора узнал и Кантор. Он, насколько позволяла крыша, поднял голову и тоже перестал громко дышать, словно чувствовал опасность.

Но что это за опасность! Стоило ли прятаться сюда? От кого? И им ли, которые не раз смотрели в глаза опасности? Кантор не мог даже вспомнить случая, когда ему с хозяином приходилось убегать.

Когда Чупати полез в этот приятно пахнущий ящик, Кантор сначала решил, что хозяин придумал новый способ выслеживать добычу, однако стоило псу услышать голос шефа, которого так испугался хозяин, как в душу Кантора закралось подозрение.

По звукам, доходившим в ящик, чувствовалось, что фургон уже едет по площади. Кантор слышал, как где-то рядом с грохотом катится по рельсам трамвай.

Снова сильная встряска, сопровождаемая тихой руганью Чупати, и затем неожиданно стало очень тихо. Потом скрежещущие звуки по железу — и совершенно неожиданно сильный свет ослепил Кантора.

— Товарищ инспектор, — наклонился к дверце паренек, — приехали, кругом ни души.

— Прыгай! — приказал старшина Кантору, а сам с трудом вылез из фургона.

Кантор к тому времени уже успел пробежать небольшой кружок, чтобы немного размяться.

— Хорошо, друг. Спасибо тебе, — старшина похлопал парнишку по плечу. — Можешь ехать.

— А тайна? — спросил парень.

— Ах да, тайна! — Чупати улыбнулся. — Тайна должна остаться тайной, понял?

Паренек кивнул и уехал.

Старшина поправил ремень и фуражку.

— Пошли, Тютю, — весело проговорил он и направился к воротам. — Ну, что скажешь? Ловко мы провели своего шефа?

Повернув голову к Кантору, чтобы посмеяться, Чупати удивился, увидев, что тот идет позади него в двух шагах и внимательно смотрит старшине под ноги.

Кантор действительно не спускал глаз с ботинка хозяина, к подошве которого прилип какой-то кусок, от которого исходил точно такой же запах, какой стоял в фургоне. Аромат этого куска щекотал Кантору нос. Он чихнул, но соблазнительный запах продолжал преследовать его.

«Может, это и есть добыча? — подумал пес. — А хозяин ждет, когда я замечу ее».

Кантор так и не решил, как ему следует действовать: то ли схватить, то ли ждать знака хозяина.

Заметив, что Кантор плетется за ним, хозяин остановился и спросил:

— Что с тобой? Почему ты плетешься за мной? Иди на свое место!

Кантор ощерился в улыбке, стукнул левой передней лапой по земле и, весело замахав хвостом, что означало, он все понял, обежал Чупати и пошел впереди.

— Что с тобой?

После этого вопроса Кантор настолько осмелел, что подошел к хозяину вплотную, а когда тот поднял ногу, зубами схватил тонкую распластанную пахучую лепешку.

— Это ведь от пирожного, — удивился Чупати и, осмотрев себя, дотронулся до жирного пятна от крема на брюках. — Какой же ты у меня внимательный! — заулыбался старшина. — Представляешь, если бы такая лепешка прилипла мне на зад, вот бы люди потешались!

Остановившись перед витриной фотографа, Чупати внимательно осмотрел себя с ног до головы, затем, одобрительно щелкнув языком, обратился к Кантору:

— Теперь все в порядке. Пошли.

А Кантор все еще держал в зубах лакомую лепешку.

— Подожди-ка. Дай сюда. Хозяин снимет с этого лакомства бумажку. — Чупати протянул руку к голове Кантора, но тот быстро отдернул ее. — Ну, как знаешь, — пробормотал старшина. — Хочешь, ешь с бумажкой.

Кантора такое замечание нисколько не смутило, так как и бумажка, по его мнению, тоже относилась к добыче.

— Ну глотай же, чего тянешь? — Чупати сделал красноречивый жест. — Ешь, это твое, — приободрил он Кантора, который после столь внушительного поощрения проглотил вкусную лепешку вместе с бумажкой.

Они шли по самой оживленной стороне площади. Старшина украдкой поглядывал на противоположную сторону, по которой только что проехал паренек на трехколесной мотоколяске.

«Обойдем-ка мы сейчас площадь, и пусть все нас заметят», — решил про себя Чупати. Перед универмагом «Центр» старшина натолкнулся на Шатори.

«Как хорошо, что капитан встретился мне как раз здесь, на противоположной стороне от корчмы».

— Куда путь держишь? — мрачно поинтересовался Шатори.

— Как это понимать?! — с невинным видом спросил старшина.

— Не паясничай, ты же хорошо знаешь!

— Чего я знаю? Знаю, что не сегодня-завтра мы с Кантором станем косолапыми от этой бесполезной ходьбы.

— Тебя искал шеф.

— Когда?

— Только что…

— Только что? Минуту назад я был у гастронома, на углу.

— Минуту назад ты был в корчме. Шеф тебя засек… Я только одного не пойму, как тебе удалось отвязаться от него, если он не отходит от входа в корчму и от ворот?

— А потому и не поймешь, что меня там не было. Он, видимо, с кем-то спутал. — обиженно произнес Чупати.

— Знаешь, полицейского еще можно спутать с другим, но с кем спутаешь Кантора?

— Шеф и Кантора видел?

— Нет. Кантора заметил только я, так что считай, что тебе повезло.

— Но ты же видишь, что я метрах в трехстах от этой злополучной корчмы.

— Ну и пройдоха же ты! Если тебя еще минуту послушать, так поверишь в собственную слепоту. Может, это были ваши двойники? От меня-то хоть не скрывай, как тебе это удалось.

Чупати лукаво улыбнулся, подумав, что бывают ситуации, когда такой простой, как он, полицейский может ловко облапошить дипломированного детектива.

«Жизнь — самая лучшая школа по приобретению опыта. Мне и со старшинскими погонами живется неплохо, а золотые мне вроде бы ни к чему. Кантор вон всего-навсего пес, а порой он способен на то, до чего человек и не додумается. Шатори не так давно называл меня собаководом, говорил при этом, что таким я и останусь на всю жизнь».

— Как мне это удалось? — Чупати лукаво подмигнул Кантору. — А ты лучше у него спроси. Если он тебе откроет тайну, тогда и я скажу.

— По-собачьи говорить не умею, — Шатори махнул рукой.

— Ну вот видишь, в этом между нами и разница: ты понимаешь латынь, а я — собачий язык…

— Не дури, Чупати. Мне ты смело можешь рассказать.

— Со временем…

Конец этому разговору положил майор Бокор, который шел со стороны универмага.

— Ты здесь? — удивился майор. В голосе его прозвучала угроза.

— Так точно, здесь, — Чупати принял положение «смирно». — Товарищ майор, в районе моего патрулирования никаких происшествий не произошло.

— Ох и бессовестный! Ну подожди…

Майора перебил Шатори:

— Прошу прощения, но я со старшиной уже минут десять стою и разговариваю, а пришел он сюда со стороны городской полиции.

— Вот как? Тогда объясните мне, пожалуйста, кто из полицейских двадцать минут назад был в корчме? Вон там, на противоположной стороне площади.

Капитан растерянно развел руками:

— Я не знаю, начальник, может, мы ошиблись… Ведь собаку мы не видели, — добавил он менее уверенным тоном.

— Безобразие! Самое настоящее безобразие, когда человек сам себе не верит… — произнес майор, и его лицо исказила гримаса, потому что у него появились колики в желудке.

Шатори заметил эту гримасу и вежливо посоветовал:

— В нескольких шагах отсюда, товарищ майор, есть аптека. Разрешите проводить вас до нее?

Боли в желудке у Бокора стали такими острыми, что он не мог больше терпеть.

— Пошли, — простонал он и двинулся по направлению к аптеке.

Шатори пошел за майором, тихо ворча на Чупати:

— Ну, подожди, разбойник! Эта была твоя последняя выходка!

Смущенный Чупати смотрел вслед своему начальнику и думал: «Как бы там ни было, все равно не ты самый большой умник на свете». В этот миг он почувствовал угрызения совести. Лицо старшины залила краска стыда.

— Пошли, — недовольно буркнул он Кантору и пошел к аптеке.

В дверях он столкнулся с майором и капитаном Шатори, которые уже выходили из аптеки.

— Товарищ майор… — начал старшина. — Я, право, не хотел… Словом, не сердитесь на меня…

Майор Бокор недовольно махнул рукой и сказал:

— Бросьте! Вы есть «чудо» моей педагогической практики.

Чупати шел рядом с Кантором с видом цыгана, только что уличенного в воровстве.

— Все дело в вине, это точно, — объяснял старшина на следующий день следователю, который разбирал дело о поведении старшины во время исполнения служебных обязанностей.

— Если ты понимаешь это, тогда почему пьешь? — строго спросил следователь старшину.

— Почему, почему… В душе каждого человека сидят как бы два человека: один хороший, а другой плохой. Хороший говорит: «Дурак, не пей!» Плохой тут же шепчет: «А почему бы тебе и не выпить?» Ну и получается спор: пить или не пить. Так и до беды недалеко. Вот и все.

После разбирательства старшина решил: будь что будет, а оставшееся вино, выигранное Кантором, он все равно допьет.

На восьмой день старшина трижды побывал в корчме, а когда собрался зайти в четвертый раз, то увидел сквозь окно витрины, как маленький парикмахер и большеносый жестянщик жестами подзывают его к себе.

— Как ты думаешь, все законы мы соблюли? — обратился старшина к Кантору.

Пес обрадованно поднял голову и, посмотрев на хозяина, радостно завилял хвостом.

— Все равно дежурство наше подошло к концу, и стаканчик вина не принесет никакого вреда. Раз уж выиграли, выигрыш нужно получить сполна. — И Чупати поправил портупею.

Кантор охотно пошел за хозяином.

Однако войти в корчму им так и не удалось: из-за угла выскочил молодой сержант — ученик Чупати, которого старшина посвящал в сложное искусство сыскного дела.

— Начальник, — тяжело дыша от быстрого бега, произнес сержант, — тебя срочно вызывают в управление.

— Вот это да! — воскликнул старшина, бросив взгляд на Кантора.

— Случилось какое-то ЧП, — начал объяснять сержант. — Все управление на ноги поднято.

— ЧП? — Глаза у Чупати оживленно загорелись.

— Только быстрей пошли, а то ведь мне приказали тебя срочно разыскать…

Чупати свернул в первую же боковую улочку, чтобы, чего доброго, кто-нибудь из знакомых не увидел его на этой злополучной площади.

Волнение, охватившее старшину, передалось и Кантору, который подумал, что, быть может, их снова пошлют на расследование какого-нибудь трудного и загадочного происшествия. По желанию хозяина пес мог целый день лежать лодырничая, однако по-настоящему счастливым он чувствовал себя только тогда, когда занимался расследованием какого-нибудь дела. Природные качества овчарки требовали выхода энергии, да и хозяин был по-настоящему хозяином только тогда, когда они шли по следу. В таких случаях пес и хозяин представляли собой единое целое.

Капитан Шатори сидел за старым письменным столом и сосредоточенно читал какое-то дело. Временами он краешком глаза поглядывал на правый угол стола, где между бумагами лежал маленький коричнево-черный щенок, чья смешная, с крупными глазами голова то и дело свешивалась со стола.

«Упадет ведь, бедолага», — подумал капитан и протянул руку, чтобы отодвинуть щенка от края стола.

Маленькие кривые лапы щенка мяли лежавшие на столе бумаги.

— Тончи, назад! — строго приказал Шатори.

Услышав голос хозяина, щенок настороженно повел ушами, но смысла приказа не понял. Добравшись до края стола, песик инстинктивно почувствовал грозившую ему опасность: перед глазами лежала пропасть, отделявшая его от пола. От страха он сначала чуть слышно заскулил, а затем сел на задние лапы и замер, чувствуя, как под ними растекается теплая лужица.

— А ведь ты нагадил, проказник, — спокойно проговорил капитан. Он взял щенка за шиворот и положил на прежнее место. Оторвав кусок газеты, капитан осторожно вытер лужицу. — Ну ладно, глупышка, не скули, — успокоил он щенка.

Этого щенка капитану принесли час назад. Точнее, привезли из провинции. Прислал его капитану Шатори знакомый сельский ветеринар.

Осенью прошлого года капитан случайно встретился с ветеринаром и увидел у него красивую, породистую суку, которая ему очень понравилась. Ветеринар пообещал прислать капитану щенка из первого же помета.

Шатори уже давно забыл об этом, однако ветеринар сдержал свое слово — прислал щенка.

«Видно, и я увлекся собаками, как Чупати, а может, просто стариться начал? — подумал капитан и вздохнул: — Видно, правы те, кто советовал мне жениться. Тридцать три года, а я все в холостяках хожу. Этак и старым холостяком сделаться не долго».

Проказа маленького щенка на мгновение отвлекла капитана от грустных мыслей. Он добродушно улыбнулся: «А теперь вот вместо ребенка вожусь со щенком…»

Последнее время капитан все труднее переносил свое одиночество. Все чаще задумываясь над его причинами, Шатори постепенно начал понимать, что увлечение работой уже не приносит ему того удовлетворения, какое он испытывал прежде. Не хватало чего-то важного, душевного.

Временами, оставаясь наедине с собой, он размышлял о любви. Существует любовь или не существует, точно он не знал, поскольку ему еще никогда не приходилось ее испытывать, однако он прекрасно понимал, что ни по приказу извне, ни по собственному его желанию она к нему прийти не может.

Значит, он действительно постепенно стареет. Раньше все разговоры и рассуждения о любви он считал несерьезными, принимая любовь за своеобразную болезнь, которая распространяется среди людей с быстротой эпидемии.

И вот сейчас, видя на своем столе маленького, беспомощного щенка, он очень остро, почти болезненно, почувствовал необходимость любить и опекать кого-то.

«Что мне теперь делать с этим несмышленышем? Чужим людям отдать жалко…» И тут капитана осенило: он решил отдать щенка старшине Чупати. Отдать щенка другому человеку у капитана рука не поднималась. А Чупати был всегда рядом, и, следовательно, капитан в любой момент сможет навестить своего подшефного. «Вот как только Кантор отнесется к малышу?»

Размышления капитана были прерваны приходом старшины Чупати, который, запыхавшись, спросил:

— Разрешите войти?

— Входи, входи… И Кантора впусти.

Из груды бумаг показалась удивленная мордочка щенка.

Кантор, войдя в комнату и заметив щенка, степенным шагом подошел к столу, потом удивленно склонил голову набок и уставился на хозяина.

Однако Чупати не видел ни щенка, ни удивления Кантора. Его внимание было сосредоточено на одном: вот сейчас он получит очень важный приказ расследовать какое-нибудь запутанное дело.

— Ну, что ты скажешь на это? — проговорил Шатори, откидываясь на спинку кресла.

— На что «на это»? Что, собственно, случилось?

— А вот на это, — улыбнулся капитан. — Вот на это существо! — Капитан пальцем показал на лежащего на столе щенка.

Чупати только сейчас заметил щенка и, сделав несколько шагов к столу, удивленно спросил:

— Откуда это?

— Это Тончи. Чистокровная овчарка. У него даже паспорт имеется: мамашу его зовут Анастасией, а отца — Аладаром.

— Вот это да! Какая родословная! А может, и нашим собакам нужно выдать свидетельства о рождении?… Я, по крайней мере, помню, что Кантора родила Кофа, а вот кто его отец — это не столь уж важно. А теперь выходит, что все наши овчарки почти что беспризорные?

— Но ты только не умничай!

— Ну, а что за ЧП произошло?

— А-а! — махнул рукой капитан. — Сегодня на мельнице и на заводе выдавали получку, после нее рабочие выпили и затеяли драку. С дежурным подразделением на место происшествия пустили Роби и Султана. Там небось уже давно порядок навели.

Чупати невольно нахмурил брови.

— Словом, опять этот Роби… — почти простонал он.

— Брось ты эти глупости! Сколько раз я тебе объяснял, что Кантора надо беречь… К слову, завтра меня вызывают в центральное управление. Возможно, меня переведут на новое место, а что же тогда делать с господином Тончи? Ну, что мне с ним делать?

— С господином Тончи?! Ваш господин Тончи просто паразит, — недовольно проворчал старшина и пожал плечами. — А я-то тут при чем? Что хотите, то и делайте.

Чупати не интересовала судьба щенка, особенно сейчас, когда он услышал о возможном переводе капитана Шатори на новое место службы.

«И он так равнодушно сказал мне о своем переводе! А что же будет со мной?» — подумал старшина.

— А я-то думал, что ты возьмешь этого щенка к себе, — проговорил Шатори, кладя щенка на середину стола. — Даже хотел просить тебя об этом.

Чупати скорчил гримасу.

— Ну и черт с тобой! — выругался Шатори. — Выброшу щенка на улицу, идет?

— Твой он, что хочешь, то и делай, мне он не нужен. Можешь подарить кому-нибудь.

— Мне самому его только что подарили, так что дарить я его не могу!

Шатори встал и, выйдя из-за стола, подошел к старшине. От неожиданного порыва злости, которая охватила его несколько минут назад, не осталось и следа. Он начал уговаривать старшину:

— Мог бы забрать щенка в бокс. Уговорил бы своего Кантора, а он защитил бы малыша от других собак…

— Кантора? Так что же, Кантор — нянька для щенков или сыскная собака, равной которой нет в мире?! Напрасно тратишь время, Кантор все равно не станет возиться с твоим слюнявым щенком.

Шатори открыл рот, чтобы выругаться, но в этот момент заметил Кантора, который вышел из-за спины хозяина. Огромный пес с красивой блестящей шерстью поднялся на задние лапы, а передние положил на край стола. Вытянув голову, он почти дотронулся до мордочки дрожавшего от страха щенка.

Мокрым, блестящим носом пес вдыхал странный, щекочущий, какой-то родной запах щенка. Навостренные уши Кантора уловили еле слышное повизгивание малыша. Вообще Кантор никогда не обижал собак, которые были слабее его. Однако, откровенно говоря, особой симпатии к ним он тоже не чувствовал. Сейчас же этот маленький живой комочек, неуклюже сидевший на письменном столе начальника Чупати, пробудил в нем чувства, не испытанные им прежде.

Кантор взял щенка за шиворот и поднял так осторожно, чтобы малышу не было больно и он не упал на пол. Тончи уже не скулил, а только сучил лапами в воздухе. В то же время он чувствовал, что этот огромный пес осторожно держит его и бояться нечего.

Кантор опустил щенка на ковер, несколько раз дружелюбно лизнув его в спину.

— Ну, что ты на это скажешь? — обрадованно спросил Шатори. — У Кантора сердце мягче, чем у тебя.

— Просто он старится, — пробормотал Чупати.

— Видишь, — торжественно произнес Шатори, — благородная овчарка без разрешения хозяина берет шефство над крошечным щенком, не так ли?

— Перестань! — бросил Чупати.

— Ну так как, берешь собачонку?

— Ладно уж, возьму, если у нее нет глистов…

— Вот, пожалуйста, держи справки от ветеринара, — проговорил Шатори, протягивая старшине несколько бумажек. — Глистов у щенка нет, и первая прививка ему сделана.

Тем временем крохотный щенок уютно устроился между передними лапами Кантора, уткнувшись носиком ему в грудь.

— Тронутый какой-то, — с усмешкой заметил старшина.

— Тебе радоваться надо: вот увидишь, из этого щенка еще какая собака вырастет!

— Как же, как же, конечно, вырастет… кривоногий дворовый пес… — Чупати махнул рукой. Он никак не мог взять в толк, что это нашло на Кантора, почему этот щенок так ему понравился.

— Тебе нужно получше разбираться в собачьей психологии. Видишь, твоему Кантору скучно одному.

— И ты тоже мне лекции читать собрался, — недовольно проговорил старшина.

— Это не лекция, а дружеское предупреждение. Жизнь идет вперед, а тот, кто не поспевает за ней, отстает, а отстающих, как ты сам хорошо знаешь, бьют.

Чупати глубоко вздохнул, подумав, что сейчас капитан снова начнет говорить ему об учебе, о повышении общего уровня и тому подобном.

— Ты бы лучше сказал, куда тебя переводят.

— Не знаю, завтра скажут.

— А со мной и с Кантором что будет?

— И этого я не знаю.

— Бросишь, значит, нас здесь?

Шатори тронула привязанность старшины, и он примирительным тоном сказал:

— Хорошо, хорошо… Не волнуйся, посмотрим, что-нибудь да сделаем…

Во дворе стояла тишина. Когда» старшина открыл дверку бокса, в котором находились служебные собаки, навстречу ему поднялась лишь одна Элли, младшая дочка Кантора.

«Ковыляет, как простая дворняга», — каждый раз, когда видел Элли, говорил Чупати. Впервые он произнес эти слова, когда Элли пошел второй год и старшина решил ее немножко подрессировать. Мать Элли, по кличке Кати, перевели в другое место еще в прошлом году. Кати была красивой собакой, особенно хороши у нее были передние лапы. А вот свою единственную дочку она наградила довольно-таки кривыми ногами. И все-таки, несмотря на это, выбор Чупати пал на кривоногую Элли, которая очертанием головы и смышленостью очень походила на Кантора.

«В собаке самое главное голова», — объяснил старшина капитану Шатори, остановив свой выбор на Элли. Однако Шатори и объяснять ничего не нужно было: он был уверен, что от брака Кати с Кантором могут родиться щенки с великолепными качествами.

Кантор не особенно любил свою дочь, поскольку все его симпатии были на стороне сыновей, которых, когда щенки достигли шестимесячного возраста, отняли от родителей и увезли на одну из западных погранзастав. Кантор сильно переживал и несколько дней бродил по двору сам не свой. Печаль его была столь велика, что даже ласки Элли не смогли смягчить ее.

Кати была красивой собакой, хотя, по мнению Чупати, не отличалась особым умом.

Из книг по собаководству Шатори знал, что щенков для дрессировки рекомендуется выбирать породистых. Об этом он сказал старшине, но тот лишь махнул рукой, так как считал, что для служебно-розыскной собаки голова важнее, чем фигура. Кати принесла от Кантора четырех красивых, но глупых кобельков. Пятой оказалась некрасивая Элли, но голову и нюх она унаследовала отцовские.

Вот и сейчас, увидев кривоногую Элли, старшина невольно вспомнил слова, которые он в свое время сказал капитану: «Можешь что угодно мне говорить, но голова и нюх у Элли, как у Кантора. Где ты найдешь умную сучку, чтобы она еще и красивой была?»

Старшина понимал, что на выставке служебных собак Элли не получила бы медали за красоту, но его утешала мысль, что нюх и сообразительность у этой кривоногой собаки такие, что ей могла позавидовать любая овчарка.

— А вот тебе от твоего отца подарок, — проговорил старшина, протягивая щенка Элли. И в тот же миг Кантор зубами схватил его за рукав. Старшина удивленно взглянул на пса. Ничего подобного между ними еще не было. Кантор, похоже, не отдавал себе отчета в том, как он мог воспротивиться воле хозяина. По неизвестной причине псу не хотелось, чтобы хозяин отдал Элли этого крошечного Щенка, который принадлежал ему. До сих пор Кантор обожал только своего хозяина, теперь же у него родилось подобное чувство и к этой крохе. Еще никогда в жизни Кантор не хватал хозяина за руку, правда, и на сей раз он схватил его очень осторожно, но все-таки схватил.

— Ты что, спятил, Тютю? — спросил Чупати.

Эти слова были для Кантора страшнее палки. Пес опустил голову, однако в душе его не было ни капли стыда.

«И всему виной этот паршивый щенок, — с горькой усмешкой подумал старшина. — Только этого мне не хватало». Чупати открыл дверцу бокса Кантора и сунул туда щенка со словами:

— На вот, держи его. И что тебе в голову взбрело? Интересно, как ты его будешь кормить без меня?»

Почувствовав, что малыш отдан ему, Кантор подошел к загородке и, подняв голову, уставился на хозяина. Взгляд его молил Чупати о прощении.

— Ты что, голоден, что ли? — спросил Чупати, не поняв умоляющего взгляда овчарки.

Взяв ведерко, он отправился на кухню. На кухне старшина выпросил у поварихи старую, помятую алюминиевую миску для щенка. Наполнив ведерко супом, Чупати вернулся к боксу и поставил ведерко возле загородки, неподалеку от Кантора, так, чтобы щекочущий запах вкусной горячей пищи раздражал пса. Затем он взял миску Элли и начал ее мыть дольше обычного. Вымыв, до краев наполнил ее супом.

— Ну что, проголодался? — спросил он Кантора и подмигнул ему.

Как это ни странно, но Кантор, привыкший к тому, что хозяин всегда ему первому подавал пищу, на сей раз с удивительным спокойствием следил за движениями старшины. Умный пес понимал, что этим хозяин хотел отплатить ему за ослушание. Рот Кантора наполнился слюной, по он даже не пошевелился. Не пошевелился он и тогда, когда хозяин, открыв дверь бокса, ногой вытолкнул его большую алюминиевую чашку.

И тут Чупати охватил стыд. Старшина невольно вспомнил свое далекое детство, когда его за какую-нибудь шалость лишали ужина и ему приходилось идти спать на голодный желудок.

Наклонившись, он поднял миску Кантора и, подойдя к крану, долго-долго мыл ее. Наполнив миску супом, старшина поставил ее перед носом овчарки и дружелюбно сказал:

— Ну не сердись, старина.

Услышав эти слова, Кантор мгновенно поднялся с места и, приблизившись к хозяину, головой потерся об его ногу.

— Ну, ну, ладно, — пробормотал Чупати и пошел за миской для щенка.

Когда старшина принес еду щенку, Кантор приветствовал хозяина радостным визгом. Слова и действия хозяина полностью успокоили овчарку, а когда рядом с его миской оказалась и миска малыша, у Кантора не осталось и тени сомнения в том, что хозяин лично вручает ему этого несмышленыша.

Сначала Кантор обнюхал свою миску, затем миску малыша и удостоверился, что в обеих посудинах одна и та же пища.

Пес не спеша направился к конуре, через невысокий порог которой тщетно пытался перелезть щенок.

Закрыв дверь бокса, Чупати встал за изгородью, чтобы понаблюдать за поведением Кантора.

Схватив щенка за холку, Кантор подтащил его к маленькой миске. Малыш сунул мордочку в суп, но тут же быстро вытащил ее, облизывая рот розовым язычком. Следующий заход малыша был более удачным. Он лизнул раз, другой, третий, удовлетворенно зачмокал и стал есть как ни в чем не бывало.

До тех пор пока щенок не начал есть, Кантор сидел в стороне и не шевелился, наблюдая за неловкими движениями вислоухого существа. Убедившись, что в его помощи больше не нуждаются, Кантор подошел к своей миске и принялся за еду.

В глубине двора Чупати встретился со своим учеником и с одним молодым ефрейтором. Оба полицейских были одеты в синие комбинезоны и походили скорее на рабочих, чем на блюстителей общественного порядка.

— Ну, что там у вас случилось? — спросил Чупати у своего ученика.

— Все в порядке, обычное происшествие, закончившееся несколькими оплеухами; до ножей дело не дошло, мы вовремя прибыли…

— Ты смотри там, осторожно. В боксе Кантора новый Жилец. Не вздумай его выносить оттуда, а то Кантор тебе покажет.

— Новый жилец?

— Да, щенок один… Смотри, чтобы Роби или этот задавака Султан не подходили близко к малышу, когда Кантор на месте. Понятно?

— Так точно.

— Ну то-то! Можешь идти.

Разговаривая со своим учеником, старшина Чупати невольно употреблял слова и выражения, которые ему самому не раз приходилось слышать от майора Бокора.

— Это желание начальника… Ясно? — проговорил старшина, с шумом закрывая за собой калитку.

После отъезда Шатори старшина Чупати не находил себе места. С тревогой и нетерпением он ожидал возвращения капитана, а в голове теснились невеселые мысли: «Что же будет с нами, если капитана переведут в другое место? Без Шатори жизнь здесь будет не сахар. Кто нас с Кантором будет защищать? Майор Бокор не даст нам с Кантором покоя. Начнет бросать с одного задания на другое, а если что случится, то ни за Кантора, ни за меня некому будет заступиться».

С такими мыслями старшина без всякой цели бродил по двору. Не утешало его и то, что он вчера так ловко провел майора, которого увезли в госпиталь с приступом язвенной болезни.

Скорый поезд из Будапешта прибыл ровно в десять. Чупати пришел встретить капитана и толкался на перроне, разглядывая встречающих, а их было так много, что старшина не сразу заметил вышедшего из вагона Шатори.

— Что ты здесь делаешь? — Капитан хлопнул старшину по плечу.

— Как что? Вот… пришел…

— А-а-а, — протянул Шатори. — Понимаю, ждешь кого-то, встречаешь? Ну, тогда не буду тебе мешать.

— А ты мне и не мешаешь, — запротестовал старшина. — И вовсе никого я не встречаю. Так что пойдем…

Капитан радостно улыбнулся. Как-никак, а с этим странным и подчас неуживчивым человеком он прослужил много лет.

— Ну что ж, тогда пошли. Приглашаю тебя в Кабачок короля Матьяша на стаканчик винца.

— Это хорошо, — пробормотал Чупати, добродушно поглядывая на капитана. Старшину так и подмывало задать Шатори несколько вопросов, но он набрался терпения и молчал.

В кабачке капитан заказал два стакана вина с содовой По виду Шатори было заметно, что настроение у него превосходное.

Чупати терялся в догадках, но капитан, как назло, молчал. Старшине даже вино в горло не шло. Разговорились они только тогда, когда вышли на улицу.

— Ну, как дела? — наконец спросил старшина.

— Какие дела?

— Не тяни, ты же знаешь… Что тебе сказали в центральном управлении?

— Пока это тайна, — Шатори громко рассмеялся. — Уезжаем мы, дружище…

— «Уезжаем»? И кто это «мы»?… И куда?…

— Как кто? Я, ты, Кантор… Поедем в столицу, станешь будапештским жителем. Тебя что, это не радует?

— А шеф наш тоже едет?

— Нет, об этом речи не было… — Шатори сделал неопределенный жест рукой.

— Выходит, ты будешь наш начальник? — От радости рот Чупати расплылся до ушей.

— Выходит. Согласен? Если не хочешь, можешь отказаться.

— Я… отказаться?

— Ты ведь даже не спросил, на какую работу я тебя приглашаю.

— С тобой я хоть куда поеду… если, конечно, пообещаешь, что не будешь больше меня посылать патрулировать по городу.

— Эх, Чупати, да ты, я вижу, неисправим!

— Ну, так обещаешь?

— Хорошо, обещаю, только и ты обещай, что не будешь больше заходить в корчму в рабочее время.

— Баста, я больше не пью… ни глотка, — проговорил Чупати и в тот же миг почувствовал, что во рту у него пересохло.

— Ну, хорошо, шутки в сторону. В центральном управлении полиции решили организовать следственную группу, куда будет входить проводник со служебной собакой… Делают это в порядке опыта. Я и сам не знал, что Кантор настолько прославился. Но должен тебе сказать, что особенно много шума в Будапеште наделало последнее происшествие в цирке. Трудное было дельце.

— Не такое уж оно и трудное, — возразил старшина.

— Может, для тебя и не трудное, однако расследование этой истории в цирке оказалось последней каплей, которая переполнила чашу сомнения, после чего начальство решило организовать эту группу. Понял? Наконец-то ты избавишься от Бокора…

— А квартиру нам дадут в городе? — поинтересовался старшина.

— Конечно, дадут.

— А то без квартиры какая жизнь…

Расстались они на центральной площади. Чупати пошел домой по пустынной улице. Он шел и размышлял, что до сих пор Будапешт ничем не прельщал его, Старшина не был похож на тех военных — а таких было немало, — которые всеми правдами и неправдами стремились перевестись в столицу. Подумал старшина и о том, какой станет его служба в столице, чем она будет отличаться от жизни в небольшом провинциальном городке.

«Все-таки столичная жизнь — это столичная… Вот только не знаю, что на это скажет жена. Все случилось как-то неожиданно. Как-никак надо оставлять и дом, и садик».

С появлением маленького щенка Тончи у Кантора впервые в жизни появились серьезные разногласия с первым помощником хозяина.

Когда сержант подходил к боксу, Кантор встречал его недовольным ворчанием, показывая этим, что он вовсе не желает, чтобы кто-нибудь, кроме Чупати, переступал границы его владений и тем более дотрагивался до щенка.

Когда же такое действие не достигало цели, ворчание Кантора превращалось в настоящее рычание, а Топчи начинал жалобно скулить. Кантор одним движением головы заставлял сержанта держаться на значительном расстоянии. Если же сержант был недостаточно внимателен и не соблюдал почтительной дистанции, Кантор зубами хватал руку, которая тянулась к щенку. Сержанту ничего не оставалось, как поспешно ретироваться.

— Разбаловал тебя хозяин, — шипел сержант, бросая на Кантора злые взгляды.

При этих словах Кантор с такой злостью кидался на сержанта, что тот стрелой вылетал из бокса, поспешно захлопнув за собой дверь. Громкий лай Кантора подхватывали другие собаки, и через несколько секунд вся псарня громко лаяла.

Как только сержант удалялся, Кантор успокаивался, довольный одержанной победой. Однако Султан, Шатан и другие овчарки еще несколько минут громко лаяли, хотя возмутителя их спокойствия уже не было и в помине.

Кантор разыскивал щенка, который, как правило, забивался в дальний угол, ласково облизывал его, что придавало малышу смелости.

Встреча с хозяином у Кантора произошла лишь на следующий день.

— Эй, профессор Кантор, выходи! — проговорил старшина, распахивая дверцу бокса. Кантор схватил щенка за шиворот и, выйдя из бокса, положил его на землю.

Чупати присел и погладил щенка по голове.

Кантор ласково подвывал, довольный поведением хозяина словно хотел сказать: «Другого такого хозяина нет на свете».

— Послушай-ка, старина! — Чупати ласково потрепал Кантора по голове. — А ведь мы в Будапешт переезжаем. И ты станешь столичным жителем. Что ты на это скажешь?

Услышав ласковый голос хозяина, Кантор начал прыгать. Добрый старшина принял это за одобрение своего поступка.

Однако известие о переезде в Будапешт жена Чупати приняла далеко не радостно. Несколько дней подряд она дулась на мужа, а затем заявила, что она с детьми ни в какой Будапешт не поедет, а останется жить здесь. Свое решение она подкрепила словами: «Мужа я и здесь очень редко вижу, так что никакой беды не будет, если он со своей собакой будет находиться от меня на расстоянии двухсот пятидесяти километров. Более того, так даже лучше будет, уж если приедешь домой, так, по крайней мере, никто беспокоить не будет».

Нельзя сказать, чтобы старшина не был согласен с мнением своей жены. Он потому особенно и не уговаривал ее, решив, что, как только он получит квартиру в Будапеште, она сама с радостью к нему переедет.

Сослуживцы по работе с завистью смотрели на перевод капитана Шатори в столицу. Самому капитану они об этом говорить не осмеливались, зато уж Чупати не стеснялись.

— Повезло твоему капитану, — говорили они. — Поймал жар-птицу за хвост.

Чупати такие замечания из равновесия не выводили.

Три недели ожидания тянулись томительно долго.

Единственным существом, на котором нисколько не отразилось это ожидание, был щенок Тончи, который рос не по дням, а по часам. Каждое утро он вместе с Кантором и хозяином выходил на тренировку и неуклюже ковылял за красивой овчаркой на своих кривых ножках.

Подойдя к кусту, щенок с любопытством совал в него мордочку, но тут же испуганно отскакивал. Все его поведение говорило о том, что он обнаружил в этих зарослях какое-то живое существо.

— Оставь это! — тихо тявкал ему Кантор, бросая взгляд на хозяина.

«Рано в нем ищейка просыпается», — думал Чупати, глядя на щенка. И говорил:

— Ищи, Тончи, ищи… только смелее.

Тончи забирался в середину куста, но через мгновение выскакивал с легким жалобным повизгиванием. Кантор моментально подскакивал к щенку и, отбросив его в сторону, скрывался в густом кустарнике. Через несколько секунд он выкатывал оттуда свернувшегося в комок ежика.

Чем ближе подходил день отъезда в Будапешт, тем тяжелее Чупати было заходить во двор управления, где располагались собачьи боксы. Все здесь было создано его собственными руками, и создано на голом месте. Здесь он начал обучать Кантора, и теперь со всем этим нужно было прощаться, переходить на новое место и начинать все сначала.

Спустя две недели после долгих споров и препирательств Шатори были отведены три небольшие комнатки на седьмом этаже центрального управления будапештской полиции. В них-то и нужно было разместить группу, состоявшую из шести сотрудников.

— В тесноте, да не в обиде. Наши сотрудники тоже не в лучших условиях работают, — спокойно проговорил офицер, ведающий распределением помещений.

«Начало всегда трудное», — утешал себя Шатори.

— Ваши техники будут работать в наших лабораториях, так что свои кабинеты им не потребуются. Собаку разместим в питомнике на горе Мартон. Положение почти идеальное…

— Как бы не так, — недовольно пробормотал Шатори и тут же замолчал.

— Вы, коллега, можете считать себя рожденным в сорочке, — с улыбкой утешал капитана широкоплечий подполковник из управления. — Вы еще молоды и полны сил. В вашем распоряжении находятся самые современные технические средства, а вот когда мы начинали, ничего этого не было и в помине… Жители нас босоногими дразнили. Я помню, сколько радости было у нас, когда нам выдали велосипеды и нам больше не нужно было проходить десятки километров пешком. Знаю, знаю, вас, молодых офицеров, это сейчас нисколько не интересует.

— Благодарю вас за дружеский совет, — Шатори галантно поклонился. — Только вы не подумайте, что меня эта теснота смущает, нет. Однако не следует забывать, что с развитием техники сильнее становятся и наши противники. Отъявленные бандиты и преступники, как известно, являются страстными поборниками новой техники. Сейчас для нас важно не только то, что наши сотрудники пользуются автомобилями, но и то, какими именно машинами они пользуются. Представьте себе, что преступник удирает от нас на автомобиле, который развивает скорость до ста пятидесяти километров в час, а наши коллеги преследуют его на машине, из которой более ста сорока километров не выжмешь. Как ни старайся, а преступника на такой машине не догонишь. Мне кажется, что наши органы, стоящие на страже общественного порядка, несколько запаздывают с освоением новой техники.

— Однако, как бы там ни было, наши органы находятся в более выгодном положении, чем преступники.

Шатори, соглашаясь с подполковником, закивал ему, а сам невольно припомнил одну старую историю из своей жизни…

Произошло это, когда он только начинал свою службу. Работал он тогда в полиции тринадцатого района Будапешта. Одно время стали поступать сведения о том, что на рынке, расположенном на площади Лехель, ежедневно происходят кражи. Рано утром, когда женщины перед работой в спешке забегали на рынок, чтобы купить чего-нибудь из провизии, неизвестный преступник вырывал сумочку из рук у одной из них. Стали пропадать деньги и у торговок, которые обычно хранили их у себя под прилавком.

Торговки подозревали друг друга и в пылу перепалки иногда даже вцеплялись друг другу в волосы.

Районная полиция выслала на рынок усиленный полицейский наряд, но кражи не прекращались. Тогда-то начальник и послал туда для выяснения обстановки молодого офицера Шатори. Придя на рынок, Шатори внимательно осмотрел полочки под прилавком, с которых, как ему сказали, постоянно пропадали деньги. Опрос пострадавших никакой ясности не внес. Никто из пострадавших не называл конкретное лицо, на которое падало бы подозрение. Было над чем задуматься: куда же исчезают деньги и кто же вырывает сумочки из рук зазевавшихся покупательниц?

Однажды Шатори увидел большую немецкую овчарку, важно прохаживающуюся между рядами торговцев. Овчарка ходила по базару не одна. Рядом с ней шел ее хозяин, который называл пса Рексом.

Шатори, только что закончивший офицерское училище, слышал на одной из лекций о том, что немецкие овчарки в ряде стран применяются для розыска преступников. Правда, на лекции речь шла об овчарках, являющихся верными помощниками полицейских. Здесь же он впервые столкнулся с тем редким случаем, когда овчарка выступала в роли преступника.

Зародившееся подозрение требовало доказательств. В шесть часов утра молодой офицер был уже на рынке и прохаживался между рядами.

— Помогите, кто-то только что вырвал из рук сумочку! — со слезами на глазах обратилась к нему женщина. Она рассказала, что покупала овощи, как вдруг кто-то вырвал у нее сумочку. Она почувствовала толчок в ноги. Женщина посмотрела себе под ноги, но никого не увидела.

— Значит, кто-то задел ваши ноги? — спросил Шатори.

— Я даже не знаю, может, мне показалось? — засомневалась пострадавшая.

Одного из полицейских Шатори послал к обсуждавшим это событие женщинам, а сам медленно пошел между прилавками, заваленными грудами овощей и фруктов. Прилавки были высокими. Под ними свободно могла пробежать довольно крупная овчарка.

В этот момент он и заметил степенно идущую овчарку. Выбрав удобное место для наблюдения, Шатори больше не спускал с нее глаз.

Неожиданно собака на какое-то мгновение исчезла из поля зрения офицера, а спустя несколько минут с того места, где только что была овчарка, донесся испуганный крик женщины:

— Караул! Украли! Держите вора!

Вслед за пострадавшей закричали сочувствующие ей женщины.

— Полицейского, полицейского сюда! Скорей, скорей! — раздались голоса.

Шатори видел, как дежурившие на рынке полицейские бросились к месту происшествия, но сам с места не двинулся и, наклонившись, разыскивал глазами собаку. Вскоре он отыскал ее. Огромный пес нес в зубах маленькую лаковую сумочку.

«Прекрасно!» — подумал офицер и стал пробираться к выходу.

Собака подбежала к своему хозяину, который быстрым движением выхватил у нее из пасти сумочку и сунул ее в стоявшую рядом корзинку для отбросов.

«Хитрый тип», — улыбнулся Шатори.

Пес как ни в чем не бывало уселся около своего хозяина и с ненавистью в глазах смотрел на тех, кто приближался к ним.

— Советую вам успокоить вашего пса, иначе я его пристрелю, — строго проговорил Шатори, кладя правую руку на кобуру.

— Что вы, что вы! Я протестую, это насилие! Моя собака ничего плохого не сделала, и сам я честный человек. Что вам от меня нужно?

— Как же, как же, разумеется! — прервал мужчину Шатори. — Наденьте на пса намордник! — И он подозвал полицейских.

И хотя история эта произошла более десяти лет назад, капитан хорошо помнил ее. Он даже запомнил, что, когда хозяин надевал псу намордник, у пса был такой вид, будто он понял собственный провал.

Из корзины для отходов полицейские извлекли тогда утреннюю добычу: две женские сумочки с семьюстами форинтов.

— Собака — глупое животное, сама не знает, что делает, — пытался оправдаться мужчина.

На допросе в полиции жулик признался, что овчарка у него очень умная и ему было достаточно жестом указать на очередную жертву, как пес прекрасно понимал его и выполнял приказания своего хозяина, самостоятельно выбирая для этого самый подходящий момент…

С тех пор Шатори проникся уважением к немецким овчаркам, а когда познакомился с Кантором, его уважение и любовь к ним утроились.

Подполковник, с которым Шатори только что разговаривал о размещении особой группы, собирался выйти из комнаты. Шатори остановил его словами:

— Благодарю вас, товарищ подполковник, за то, что вы предоставили отдельное жилье нашему Кантору.

— А вы, я вижу, поклонник собак…

На третий день после приезда в Будапешт Чупати в шесть утра вывел Кантора и подопечного щенка на тренировку.

Кантор беспрекословно выполнял все приказы хозяина, причем делал он все это так, как делает педагог, старающийся передать свой опыт ученику.

Утренние тренировки собирали большое число любопытных. Оно и не удивительно, так как слава об овчарке и ее хозяине распространилась довольно быстро. На зрителей старшина не обращал никакого внимания, зато тщательно следил за каждым движением Кантора, который должен был принять участие во всевенгерской выставке собак в конце сентября.

Каждый трюк, великолепно исполненный Кантором, вызывал одобрение и даже аплодисменты жителей. Да и как можно было не аплодировать огромному, красивому псу, который с первой попытки искусно преодолевал двухметровый барьер.

— А этого щенка ты зачем притащил с собой? — удивленно спрашивали коллеги по работе, показывая рукой на Тончи.

— А это наш верный помощник, — шутил Чупати.

И, словно в доказательство своей серьезности, маленький Тончи угрожающе рычал на каждого, кто пытался погладить его по шелковой шерстке.

— Да он еще и злюка какой! — говорили все, кому не удавалось дотронуться до головы щенка, который был готов впиться острыми зубами в руку смельчака.

На тренировках Тончи обычно бежал сбоку от Кантора и останавливался только тогда, когда препятствие ему было не под силу.

Кантор оглядывался и сочувственно смотрел на недовольно ворчавшего щенка. Однажды, когда Кантор отрабатывал прием взбегания по отвесной лестнице и прыжок на землю, малыш самоотверженно последовал за ним. Песик, царапая деревянные ступеньки, прямо и смело лез наверх.

— Черт возьми! — произнес Чупати. — Уж не был ли его папа котом?

Добравшись до самого верха, щенок удивленно покрутил головой и, испугавшись высоты, растерянно присел на задние лапы, но, не удержавшись, стал медленно сползать вниз.

«Разобьется ведь, чертенок», — подумал Чупати и пошел к лестнице, чтобы снять щенка, но Кантор опередил старшину. В несколько прыжков он добрался до малыша, схватил его и осторожно спустил на землю. Собравшиеся поглазеть на пса замерли от удивления.

Чупати знаком дал Кантору понять, что он должен выполнять упражнение, а обезумевший от радости кривоногий щенок волчком вертелся около старшины.

— Ну что, несмышленыш, пошли, — ласково проговорил Чупати.

Откровенно говоря, старшине не очень хотелось брать щенка в Будапешт, где он мог оказаться помехой. Однако, видя привязанность Кантора к нему, он все же взял щенка.

Когда Кантор вместе с хозяином уходил на работу, Тончи оставался один в отведенном для его приемного отца боксе.

Жизнь большого города не была для Кантора незнакомой, так как он родился там, хотя воспоминания первых лет жизни несколько стерлись в его памяти. В маленьком провинциальном городке, где Кантор жил до этого, по Улице ездила лишь одна желтая звенящая коробка на колесах. Здесь же таких коробок было много, и ходили они не в одном направлении, а в разных.

Машин в городе было видимо-невидимо. Они, как и люди, сновали во все стороны, но на большой скорости. А уж людей — тьма-тьмущая. И ко всему этому Кантору нужно теперь привыкать.

И Кантор довольно быстро приспособился к жизни многолюдного города.

Единственное, к чему Кантор никак не мог привыкнуть, были подземные коробки с прожекторами, неожиданно выныривающие откуда-то из пещеры и останавливающиеся с неприятным металлическим скрежетом.

Каждой раз, когда Чупати спускался с овчаркой в метро, ему приходилось успокаивать растревоженного пса.

По прибытии в столицу Чупати почувствовал, что ему для связи с Кантором понадобятся здесь новые условные знаки, которых у него не было до сих пор. Тех, которые существовали до сих пор, ему не хватало. Старшина придумал особый звук, который он издавал языком только тогда, когда зазывал Кантора в метро.

Настоящее чудо пес испытал в один воскресный день, когда он с хозяином и его детишками, которые приехали на несколько дней к отцу, прогуливался в Английском парке. В тот день Кантору пришлось пережить многое, и с облегчением он вздохнул только тогда, когда они покинули парк.

Началось с того, что билетер никак не хотел пускать овчарку в парк, по после объяснений хозяина все же пустил. Когда же ребятишки захотели покататься на американских горах, билетер ни в какую не соглашался впустить овчарку в вагон, и сделал это он только после обстоятельного объяснения Чупати о том, что это не обычный пес, а заслуженная, дрессированная овчарка.

Они вошли в маленький вагончик и уселись на скамейку. На первой скамейке сели оба сынишки старшины а на второй — Кантор и хозяин.

Когда вагончик начал, набирая скорость, взбираться на первый подъем, Кантор не почувствовал ничего особенного. Он спокойно смотрел по сторонам, любовался раскрывающейся перед ним панорамой большого города. Его не отвлекали даже крики и визги тех, чьи вагончики неслись уже вниз.

Перед глазами вырастала широкая панорама города, окруженная венцом невысоких гор. Вдруг совершенно неожиданно земля стала уходить из-под лап Кантора.

Сначала овчарке показалось, что она парит над городом, но в тот же миг Кантор почувствовал, что падает с огромной скоростью вниз. Сидевшие в вагончике пассажиры завизжали. Кровь отлила от лап Кантора п прилила к пояснице; ему казалось, еще мгновение — и настанет конец.

И тут Кантор почувствовал на шее руку хозяина. Ничего не понимающий пес смотрел прямо перед собой на затылки сидевших впереди него ребятишек. А через секунду кровь опять прилила к лапам, вагончик снова стал карабкаться в гору. Падения и взлеты, сменяя друг друга, продолжались до тех пор, пока вагончик не остановился на том месте, где они в него садились.

Кантор встряхнулся.

— Ну что, понравилось? — поинтересовался хозяин.

Детишки начали упрашивать отца, чтобы он купил билеты еще на один круг. На этот раз Кантор перенес поездку уже спокойнее, не теряя достоинства и чести.

Затем ему пришлось познакомиться с огромным движущимся колесом и подземной дорогой, которая петляла по пещерам. Тут уж пес не выдержал и при виде бабы-яги громко залаял.

— Ну, как идут у вас дела? — поинтересовался однажды капитан Шатори у старшины.

— Дела? — переспросил старшина. — Ничего, идут.

— Что значит «идут»?

— Говорю идут, — значит, идут.

— У меня нет желания шутить, забот хватает и без того.

— Ты что, шуток не понимаешь? Если я говорю ничего, значит, мы готовы идти на любое задание. Некогда нас на неделе по два раза посылали на задание, а теперь сидим без работы.

— Брось ты это, — махнул рукой Шатори. — Будь наготове, никуда не отлучайся из комнаты дежурного.

Чупати смерил капитана недоверчивым взглядом и невольно вспомнил майора Бокора.

«Видно, стоит только человеку стать начальником, как он может сразу испортиться», — подумал старшина.

Приняв стойку «смирно», он по-уставному попросил у капитана разрешения выполнять задание.

Капитана Шатори беспокоило то, что он и его группа непосредственно находились в подчинении двух начальников: с одной стороны — центрального управления полиции, с другой — управления будапештского уголовного розыска.

— Вы у нас новенькие, вам и работать, — полушутя говорили Шатори коллеги, вместе с которыми он некогда учился в офицерской школе и которые теперь работали в столичном уголовном розыске. От подобных замечаний у капитана пропадало желание шутить. Он знал, что многие сотрудники управления смотрели на его группу как на чудо, не веря в то, что какой-то пес может заменить хорошего следопыта.

Время, отведенное им для переподготовки, кончилось, и капитан понимал, что в любую минуту его группа может получить первое ответственное задание. Каким оно будет? Этого не знал никто. Не знал капитан и того, как поведет себя Кантор в новых, городских условиях.

За последнее время капитан перечитал много специальной литературы, стараясь как можно лучше разобраться в психологии животных, а это было делом нелегким. Шатори понимал также, что именно ему придется определять круг заданий, которые способна решить служебно-розыскная собака.

Если овчарка не справится с каким-то определенным заданием, это будет не только ее провал, но и провал начальника особой группы, то есть его собственный. И тогда возьмут верх те, кто считает, что ни одна овчарка не сможет сделать то, что делает человек.

«В любом провале виноват я буду сам», — думал Шатори.

Чупати сидел на большом камне возле загородки, отделявшей бокс Кантора. Время было послеобеденное, и яркие солнечные лучи раскалили воздух. Было так жарко, что старшина расстегнул воротник кителя. Неподалеку от Чупати на лугу резвились дети. При одном взгляде на них старшине стало не по себе: его мальчишки были от него далеко и лишь изредка приезжали навестить отца.

Пошел уже четвертый месяц его службы в Будапеште, и прежнего восторга от переезда как не бывало. Работа тоже не особенно пришлась старшине по вкусу: никаких серьезных заданий, никаких волнений.

Центральная будапештская полиция располагала десятком служебно-розыскных собак, которых использовали при расследовании самых обычных городских происшествий. Неважное настроение Чупати усугублялось тем, что жена и дети все еще не переехали в Будапешт.

«Вот получу квартиру, тогда и они ко мне переберутся» — успокаивал себя старшина.

Но квартиры ему пока никто не предлагал, а жил он неподалеку от бокса Кантора в крохотной комнатушке, которую квартирой назвать нельзя было никак.

«Вот скажу завтра капитану, — не раз думал Чупати, — что такая жизнь не по мне. По крайней мере, до сих пор я имел настоящую работу, да и славой меня не обходили».

Детишки, игравшие на полянке, подняли радостный визг, и сердце у Чупати больно сжалось в груди.

— Смотри, как дурачатся, — проговорил старшина, обращаясь к Кантору.

Детишки выстроились в линию и, опустившись на одно колено, приняли положение для старта.

Кантор, как заправский спортивный судья, важно прошествовал перед строем, толкая грудью тех маленьких хитрецов, кто хоть немного вырвался вперед. Вслед за овчаркой неуклюже ковылял Тончи.

— Тут уж не обманешь, — с улыбкой заметил Чупати.

— Внимание. Бегом марш! — скомандовал один из мальчишек, и все сломя голову бросились вперед.

По этой команде бросился вперед и Кантор, а вслед за ним побежал Тончи. Оба они, намного опередив ребятишек, первыми достигли финиша, чем вызвали всеобщее ликование ребят.

«Вот и они нашли себе забаву, им больше ничего не нужно», — с горечью подумал старшина, глядя на своих собак. Он до сих пор никак не мог понять, как его Кантор, всегда такой строгий, мог вдруг заинтересоваться какими-то играми.

— И всему виной этот щенок, — тихо проговорил старшина.

Через несколько минут за спиной старшины раздался звук колокола, который прекрасно знали и Кантор, и Тончи: он означал время вечернего кормления. Обе собаки, оставив мальчишек, радостно подбежали к хозяину.

В ту ночь группа Шатори находилась в наряде. Капитан никогда не забудет ее хотя бы потому, что из-за нее он остался старым холостяком.

Летний вечер был душным, и даже ночь не принесла желанной прохлады. Огромные каменные здания города после захода солнца излучали тепло.

Шатори раскрыл все окна и двери, но прохладнее не стало.

Дежурить нужно до восьми утра. Ровно на десять часов у него было назначено свидание в эспрессо «Анна» с женщиной, с которой его познакомил подполковник Ферке Салкаи. Женщина эта работала в госпитале врачом. С первой же встречи она понравилась капитану.

Перед свиданием капитан страшно волновался и, чтобы немного успокоиться, решил сыграть партию в шахматы с Чупати.

Капитан позвал Чупати к себе в комнату и предложил:

— Сыграем-ка одну партию.

— Опять!.. — недовольно усмехнулся старшина.

— Если не хочешь, не будем, — разочарованно проговорил Шатори, высыпая на стол шахматные фигуры.

— Да нет, почему же. Я вот только не пойму, отчего ты всегда играешь только со мной. Разве тебе не хочется обыграть кого-нибудь другого?

— Не бойся, не обыграю я тебя.

— Знаю я, как ты не обыграешь, — проговорил Чупати, подставляя стул к столу.

Кантор уселся рядом с хозяином, почти касаясь головой невысокого письменного стола. Ему не раз приходилось наблюдать, как его хозяин играл с капитаном в маленькие беленькие и черненькие куколки. Оба игрока обычно подолгу сидели за столом и, нахмурив лоб, сосредоточенно передвигали фигурки по клеточкам.

Часть белых и черных фигур выходила из игры, их отставляли в сторону. Эти фигуры Кантор всегда внимательно обнюхивал и установил, что одни из них пахнут хозяином, другие — противником хозяина. Со временем Кантор заметил, что в первом ряду фигурки того или другого цвета совершенно одинаковые, зато во втором ряду одинаковые фигуры встречались два раза, а две в центре отличались друг от друга и от остальных. Во время игры умный пес по поведению хозяина, по его жестам, настроению замечал, как у него идет игра.

— Играй белыми, — сказал Шатори старшине, подвигая ему фигуры. — Ходи.

Чупати, не долго думая, пошел пешкой.

— Всегда ты так начинаешь, хоть бы придумал что-нибудь новое, — недовольно проворчал капитан.

— Если тебе не нравится, можешь играть сам с собой, — обиделся старшина.

Шатори громко рассмеялся:

— Я так тебя знаю, что заранее могу отгадать каждый твой ход. А я пойду вот так. Чем ты на это ответишь?

— Ходи, ходи.

— Скажи-ка лучше, когда ты последний раз был дома, у жены? — поинтересовался Шатори.

— Десять дней назад.

— Оно и видно по тебе…

— Ну, ну, начальник, поосторожнее! Тебе ли по этому поводу высказываться, а то нашел себе занятие — шахматные фигуры на доске переставлять, в то время как по городу ходит столько хорошеньких одиноких женщин, и каждая из них ждет, когда кто-нибудь закружит ей голову. Ты лучше скажи мне, почему до сих пор не женишься?

— Хватит разглагольствовать, ходи уж лучше.

— Конечно, дело твое, но только это ненормально, когда человек так долго ходит в холостяках.

— Если ты сейчас же не замолчишь, получишь оплеуху, — добродушно пошутил Шатори.

«Если бы ты знал, — подумал он, — с какой женщиной У меня назначено свидание».

— Ходи, не думай долго, — произнес он.

Чупати поводил рукой над доской и, передвинув одну фигуру, торжественно провозгласил:

— Шах.

Электрические часы, вмонтированные в стену, показывали половину девятого.

В этот момент на пороге появился лейтенант.

— Товарищ капитан, дежурный по управлению просит вас подойти к телефону.

Шатори вернулся обратно минуты через две. Снял со стула китель и надел его.

— Забирай собаку и все необходимое, машина ждет внизу!

Чупати с сожалением посмотрел на шахматную доску — на сей раз он явно выигрывал у капитана.

— Пошевеливайся! — поторопил его капитан.

— И надо же, черт возьми, как раз в тот момент, когда я выигрываю. Ну, Тютю, пошли, — бросил старшина Кантору и побежал к лифту.

Шатори уселся на сиденье рядом с водителем. Чупати и Кантор сели сзади.

Машина помчалась в сторону Буды.

«Грабеж в туннеле! — думал капитан. — И это в такое время, когда там десятки людей?! В это даже трудно поверить…»

Выход из туннеля был перекрыт полицией. Пришлось подождать несколько секунд, пока оттуда выехало несколько автомашин и полицейский, регулирующий движение, указал им путь.

В центре туннеля Шатори увидел подполковника Салкаи. Путь в туннель был перегорожен полуторатонным почтовым грузовиком, за которым стоял «фиат».

— Что здесь случилось? — спросил у Салкаи Шатори.

— Ограбление, — коротко ответил подполковник.

— Имущество? Деньги?

— Пока точно не знаю. Один из очевидцев показал, что двое мужчин вынесли из машины какой-то ящик: обычно в таких ящиках перевозят крупную сумму денег — пять миллионов форинтов.

— Пять миллионов? — изумился Шатори.

— Дело не шуточное, — сердито заметил Салкаи. — Это видели по крайней мере человек двадцать, и никто даже пальцем не пошевелил. Преступники, разумеется, скрылись. Водитель машины и вооруженный инкассатор отравлены хлороформом. По мнению врача, в себя они придут не ранее чем через полчаса. Ну, привет. Мы поехали, пострадавших заберем с собой, а ты посмотри здесь, может, что найдешь. Если ничего не обнаружишь, приезжай в управление. Смотришь, к тому времени они в сознание придут. После осмотра места происшествия разреши возобновить движение по туннелю. Ну, желаю успеха.

Как только подполковник уехал, Шатори повернулся к Чупати и сказал:

— Ну что ж, начнем.

— С какого места пускать собаку?

— Или от задних колес, или от дверцы водителя.

Старшина подвел Кантора к почтовой машине и, ткнув пальцем в задние колеса, сказал:

— След! Ищи!

Кантор не спеша обошел почтовую машину, обнюхал ручку дверцы и сделал несколько шагов вперед по узкому тротуару, по которому не ходили прохожие. Дойдя до колесоотбойного бортика, пес остановился и поднял голову. Это означало, что на этом месте след обрывался. Кантор покружился на месте, но следа не было.

— Улетучились! — со злостью проговорил Чупати.

— Так я и знал, — пробормотал Шатори. Он сразу же подумал, что в большом городе преступники вряд ли будут ходить пешком, когда можно сесть в машину и быстро укатить с места происшествия. Собака здесь бессильна, тем более что на месте происшествия нет ни следов, ни крови, ни какой-нибудь забытой вещи.

— Почтовую машину и «фиат» перегнать в управление! — приказал капитан Шатори молодому следователю лейтенанту Кути. — После того как машины уедут, разрешаю возобновить по туннелю нормальное движение.

Первым очнулся шофер почтовой машины. Открыв глаза, он долго не понимал, где находится.

Капитан Шатори сидел в кресле напротив дивана, на котором лежал пострадавший, и наблюдал за тем, как шофер приходил в себя.

Это был молодой человек с чисто выбритым лицом, с темными бровями и густыми темными волосами. Одет он был в форменную одежду почтовых служащих.

— Можно допрашивать? — спросил подполковник Салкаи у медицинского эксперта.

— Вы меня слышите? — Врач потряс пострадавшего за плечо.

— Да, — тихо ответил тот.

— Я думаю, можно приступить к допросу, — заметил медицинский эксперт, повернувшись к Салкаи.

— Вы можете встать? — спросил подполковник у шофера.

Тот молча кивнул.

— Тогда садитесь. — Подполковник показал на кресло, которое стояло у стола.

— Хорошо, — ответил молодой человек.

Шатори удивило то, что водитель так быстро пришел в себя.

«Видимо, получил небольшую дозу хлороформа», — подумал капитан, видя, что инкассатор, человек в черной форме, лет пятидесяти, еще не пришел в себя. Подполковник смерил изучающим взглядом высокую ладную фигуру молодого человека. Темно-синяя суконная форма элегантно сидела на нем.

— Дайте мне ваше удостоверение личности.

— Пожалуйста, товарищ подполковник. Вот мое удостоверение, а вот пропуск. — И шофер положил перед Салкаи две тоненькие книжечки.

— Ваша фамилия? — спросил подполковник, листая удостоверение личности.

— Йожеф Гажо. Родился в тысяча девятьсот сорок втором году, в Цегледе. Фамилия матери — Клара Кора. Шофером работаю третий месяц. Действительную службу отслужил, под судом и следствием не был.

Шатори бросилось в глаза то, как расторопно и со знанием дела молодой человек сообщал свои данные.

— Это мы еще посмотрим, — тихо пробормотал Салкаи. — А сейчас расскажите нам подробно, со всеми деталями, все, что вы заметили. Подумайте, прежде чем отвечать.

— Слушаюсь, — по-военному ответил Гажо.

Шатори наблюдал за руками шофера. По мнению психологов, такие руки с нервными пальцами свидетельствовали о разговорчивом и податливом характере.

— Когда вы заступили на дежурство?

— Ровно в восемнадцать часов. Согласно полученному мною указанию я должен был доставить в отделение госбанка четыре мешка с деньгами. Сопровождал меня инкассатор сержант Футак. В банк я прибыл в девятнадцать часов тридцать минут. Сначала меня хотели направить на Западный вокзал в качестве резерва. Старшину с машины сняли. В двадцать часов десять минут главный администратор приказал мне выехать на Южный вокзал, куда я должен был прибыть через десять минут.

— Вы знали, какой груз везете?

— Нет, я этого не знал. Когда груз переносят в машину, шофер обязан быть за рулем. После погрузки машину запирают на замок, так что водитель не имеет ни малейшего представления о том, какой груз он везет. Не знал этого и я. В двадцать часов пятнадцать минут в кабину рядом со мной сел старик инкассатор. Мне был выдан путевой лист, в котором указывался маршрут движения: проспект Ракоци, улица Дохань, площадь Энгельса, улица Шестого октября, улица Аттилы Йожефа, Цепной мост, туннель…

Перед въездом в туннель со стороны улицы Фё навстречу мне мчался «опель». Если бы я вовремя не затормозил, он врезался бы в меня. Я даже погрозил шоферу. Заметил, что в машине сидели двое мужчин…

«Опель» свернул в туннель и ехал впереди нас. Примерно в середине туннеля «опель» неожиданно затормозил и остановился. Машины, ехавшие впереди «опеля», скрылись в направлении бульвара Кристины. Старик инкассатор еще спросил меня: «Что это у них с машиной?» В это время из «опеля» вылез сначала водитель, а вслед за ним и другой мужчина. Они открыли мотор машины, кто-то из них замахал мне руками.

Я спешил вовремя прибыть на Южный вокзал и не собирался останавливаться, однако в левом ряду машины шли сплошным потоком, и у меня не было ни малейшей возможности объехать остановившийся «опель». Тогда я опустил стекло, чтобы крикнуть мужчинам, которые копались в моторе своей машины. И тут один из них двинулся вдоль стены туннеля по направлению к нам. Я сказал старику инкассатору, чтобы тот спросил, что им нужно. Старик тоже опустил стекло, но я уже не смотрел на него, так как ко мне подходил другой мужчина. На ходу он что-то кричал мне, но я ничего не разобрал, так как в туннеле стоял сильный гул от проезжавших мимо машин. Мужчина подошел к дверце моей машины и поставил одну ногу на ступеньку. Он крикнул: «Товарищ!» — и быстрым движением приложил мне к лицу какую-то тряпку… Что было потом, я не помню.

— И это все?

— Да, это все.

— Хорошо. — Салкаи нажал клавишу селектора. В комнату вошел полицейский, и подполковник приказал ему отвести шофера в соседнюю комнату.

Тем временем пришел в себя и инкассатор.

— Надеюсь, вам известно, что вы грубо нарушили свои обязанности? — строго спросил подполковник, обращаясь к инкассатору.

— Видите ли, я, знаете… — беспомощно залепетал сухопарый инкассатор с испещренным морщинами лицом. Я хотел…

— Успокойтесь. Садитесь здесь, напротив меня. Вот так… А теперь рассказывайте. О правилах сопровождения ценных грузов я вам потом напомню. Сколько лет работаете на этой должности?

— Двадцать.

— Двадцать лет, а вели себя как мальчишка. Если бы бандиты попросили вас подтолкнуть машину, вы бы и это сделали?

— Я даже не знаю, как все случилось… Это словно ужасный сон…

Неожиданно инкассатор о чем-то вспомнил и начал шарить по карманам.

— Ключи не ищите, они у нас, — заметил подполковник.

— Слава богу! — с облегчением вздохнул инкассатор. — А я уж думал, ограбление… Тогда, выходит, ничего страшного не случилось. — Лицо инкассатора несколько просветлело.

— Это, по-вашему, ничего!.. Из машины пропал всего один ящик с пятью миллионами форинтов. Испарился, словно его там и не было. А как, спрашивается? Разумеется, не без ваших ключей. Бандиты открыли ими машину, вытащили ящик, снова заперли ее, а ключи сунули обратно вам в карман. Теперь вам понятно?

— Пять миллионов форинтов? — простонал инкассатор, и глаза его сделались большими-большими. — Тогда мне конец…

— Шофера вы хорошо знаете? — спросил подполковник.

— Знаю, две недели назад я совершал с ним первую поездку.

Подполковник Салкаи кивнул и сделал знак следователю, который записывал показания инкассатора на магнитофонную ленту, чтобы тот подготовил протокол допроса.

В этот момент зазвонил телефон: из лаборатории сообщили что им удалось зафиксировать отпечатки нескольких пальцев, но это не были отпечатки пальцев шофера и инкассатора.

Затем передали, что ни тот ни другой под судом и следствием ранее не были. Сообщили, что номера банкнот в банке не зафиксированы.

— Ну, что ты скажешь об этом деле? — спросил подполковник капитана Шатори.

— Все это очень мне напоминает английский детективный фильм «Ограбление века». А ты как думаешь?

— И правда, похоже. Такого у нас еще не бывало. Видать, наши грабители стали совершенствоваться.

— Что ты намерен делать с инкассатором и шофером?

— Подпишут протокол, и я их отпущу. Машины «опель» и «фиат» наверняка украдены. Я уже объявил розыск.

— Ты даже не предупредил их о невыезде.

— Оснований для их ареста у меня нет. Каждый имеет стопроцентное алиби. Видимо, время было рассчитано до секунды…

Шатори кивнул:

— Желаю успеха! — Он встал и попрощался.

В коридоре седьмого этажа он встретился с Чупати, который куда-то вел Кантора. Чупати вопросительно посмотрел на своего начальника.

— Дело это не наше, — пробормотал Шатори. Он вошел в кабинет и зажег свет. Взгляд его остановился на шахматной доске: фигуры на ней стояли так, как они с Чупати оставили их, уходя на задание.

— Шах, — мрачно буркнул Шатори. Глядя на шахматную доску, капитан убедился, что этой партии ему никак не выиграть. В голову лезли эпизоды из английского фильма «Ограбление века».

Спустя несколько минут он глубоко вздохнул и встал, чувствуя, как спина его покрылась испариной. Он подошел к дивану и прилег на него, уставившись глазами в испещренный трещинами потолок.

Капитан знал, что рано или поздно украденные деньги будут пущены в оборот. Однако Шатори не принадлежал к числу людей, которые могли терпеливо и долго ждать…

На столе затрещал телефон. Капитан открыл глаза. Он видимо, задремал. За окнами уже брезжил рассвет.

Звонил подполковник Салкаи.

— Лавры будут твоими, — сказал подполковник. — Начальство распорядилось передать тебе это дело… Мы будем оказывать твоей группе посильную помощь. «Опель» обнаружен на автомобильной стоянке в окрестностях Будапешта. Как мы и предполагали, «опель» и «фиат» вчера вечером были похищены преступниками… Обе машины украдены в центре со стоянки на улице Региношта. Вот и все.

— Не так уж и много, — произнес Шатори и тут же подумал о том, что вот настал момент, которого он так долго ждал.

На следующее утро капитан Шатори получил официальное задание расследовать дело об ограблении машины. Из группы подполковника Салкаи были выделены четыре следователя.

В начале девятого состоялось первое совещание оперативной группы. Почтовое ведомство подтвердило, что в ящике действительно находилось пять миллионов форинтов. В общих чертах обстановка ограбления была ясна, однако показания шофера и инкассатора почти ничего не дали. Они даже не смогли толком описать грабителей. Шофер, например, утверждал, что один из грабителей был невысокого роста, а инкассатор оспаривал это. Лиц грабителей ни шофер, ни инкассатор не разглядели.

Осмотр следов на месте происшествия тоже не дал ничего нового.

Шатори объявил повсеместный розыск лиц, подозрительно сорящих деньгами. Одповременно он затребовал из управления список лиц, которые были задержаны или арестованы прошлой ночью, с указанием причин их ареста.

Каждый член группы получил конкретное задание.

Допрос шофера никак не выходил из головы Шатори, но капитан пока ни с кем не делился своими сомнениями. После окончания совещания он взял в руки протокол допроса шофера почтовой машины и внимательно перечитал его, затем мысленно набросал план розыска грабителей.

В это время позвонили из управления печати и поинтересовались, как идут розыски и может ли полиция сообщить что-нибудь журналистам о совершенном ограблении.

— Мне кажется, — со злостью произнес Шатори, — вам бы пока следовало оставить нас в покое!

Он нервно бросил трубку на рычаг и вскочил со стула.

— Я иду в архив, познакомлюсь с картотекой, — сказал он секретарше. — Вернусь через час, по возможности прошу мне не мешать.

Однако вместо одного часа капитан пробыл в архиве целых два.

— Кто заполнял эту карточку? — спросил капитан начальника архива, показывая на листок, который он держал.

— Вот эта машина, согласно заложенным в нее данным, — с гордостью произнес начальник архива, показывая на огромную замысловатую машину с клавиатурой.

— Что это такое?

— Электронная машина.

— Ах, вот оно что… Тогда попробуйте заложите еще раз.

— Пожалуйста, но…

— Никаких «но».

Электронная машина через несколько секунд выдала карточку с данными, которые полностью соответствовали предыдущим.

— Что, по-вашему, означает это «не виновен»?

— Означает оно то, что в настоящее время данное лицо не находится ни под арестом, ни под следствием.

— А если это самое лицо раньше находилось под арестом, но, к примеру, попало под амнистию?…

— Амнистированных лиц мы через электронную машину не проверяем.

— А где хранятся старые карточки?

— В архиве.

Шатори снова спустился в архив. Он перебрал массу старых карточек на лиц, совершивших то или иное преступление в течение прошедших десяти лет. Спустя полтора часа капитан неожиданно нашел карточку, в которой было записано, что студент третьего курса медицинского института Йожеф Гажо привлекался к уголовной ответственности за мошенничество.

Шатори в сердцах выругал электронную машину, по показаниям которой Гажо оказался «не виновен». Капитан чувствовал, что теперь его, казалось бы, ни на чем не основанное подозрение приобретает под собой почву. Инстинктивное подозрение превращалось в уверенность, давая ему в руки хоть и тоненькую, но все же ниточку.

Еще утром два полицейских пошли по следам Гажо: один из них — на работу Гажо под видом шофера, чтобы поговорить там с людьми, а другой — на центральную телефонную станцию.

Когда капитан вернулся из архива, секретарша, слегка располневшая женщина лет тридцати, в погонах младшего лейтенанта, сообщила, что его три раза спрашивали по телефону.

— Кто?

Секретарша покачала головой:

— Какая-то женщина.

— Свидетельница?

— Не думаю, — ответила секретарша неуверенно. — Потому что она, вы уж меня извините, сказала: «Передайте ему, что нечего из меня дурочку делать…»

Шатори удивленно уставился на секретаршу и спросил:

— Кто она такая?

— Фамилию я забыла, помню только, что врач…

— А-а, — кивнул Шатори и быстрыми шагами прошел к себе в кабинет. — Любопытно, — пробормотал он и тяжело вздохнул.

«Видно, судьба против меня. Не везет мне с женщинами: прождала полтора часа, а я не пришел. Эх! — Капитан безнадежно махнул рукой. — Это у меня уже не первый раз: опять эабыл про свидание».

Несколько секунд Шатори раздумывал над тем, как должен поступить мужчина в подобной ситуации, и решил, что никак. Вспомни он об этом свидании раньше, можно было бы позвонить в эспрессо, а теперь уж поздно.

Объяснять ей что-нибудь сейчас бесполезно: женщины этого не понимают и не умеют прощать, когда о них забывают.

В этот момент секретарша открыла дверь и остановилась на пороге. Шатори удивленно повернул голову.

— Я бы хотела пойти пообедать, — проговорила секретарша.

— Сейчас обеденное время?

— Уже третий час. А вы разве не пойдете обедать?

Шатори покачал головой и, словно не расслышав ее вопроса, поинтересовался, не звонил ли Калди.

— Нет, не звонил.

— Тогда приятного аппетита, — кивнул Шатори, отпуская секретаршу на обед.

Капитан Шатори еще рано утром послал старшего лейтенанта Калди на квартиру к Гажо, чтобы сделать там обыск до прихода шофера.

«Где его черти носят до сих пор», — с неудовольствием подумал капитан и вдруг почувствовал, что сильно проголодался. К тому же очень хотелось спать. Он все же решил спуститься вниз и пообедать. Преодолев сонливость, капитан не спеша пошел по коридору.

— Я иду обедать, — сказал он идущему навстречу Чупати. — Если будет звонить Калди или, быть может, он вернется, немедленно скажи мне.

Не успел капитан дойти до лифта, как услышал крик старшины:

— Начальник! К телефону!

Звонил старший лейтенант Калди. Он просил прислать кого-нибудь для подмены. Находился старший лейтенант в доме на улице Байза.

— А что вы там делаете?! — удивленно воскликнул Шатори.

Старший лейтенант объяснил, что он напал на след друзей Гажо, и тут же продиктовал капитану номер телефона.

— Но все-таки, что вы там делаете?

— Позже я вам все объясню, а сейчас пришлите поскорее машину, только пусть она остановится, не доезжая два дома.

— Хорошо, высылаю…

— Так кто же такая эта Илона Сони, — спросил полчаса спустя Шатори у Калди, когда старший лейтенант Доложил ему о возвращении.

— Она очень душевный человек, ну как бы это точнее сказать… — Калди подыскивал нужное слово. — Словом, у нее тонкая натура. Ей двадцать лет, работает она на мебельном комбинате, инкрустирует стильную мебель. Вскоре после того как она поступила на работу, родители ее погибли в автомобильной катастрофе. Так она стала владелицей трехкомнатной кооперативной квартиры. При ходьбе девушка чуть-чуть припадает на левую ногу, но тем не менее носит обувь на высокой «платформе». Подруг у нее никогда не было, по ее словам, их общество для нее заменяли родители. Оставшись одна, она подружилась с представителями современной богемной молодежи и решила создать у себя в квартире своеобразный артистический салон.

— Гажо ее любовник?

— Нет… Не думаю.

— Ну а чем же она вас заинтересовала?

— Своим салоном. Там собирается довольно пестрое общество: несколько начинающих художников, поэты, журналисты и еще один какой-то теолог, так как Илона живо интересуется всем, что связано с понятием «душа», и проявляет интерес к оккультным наукам.

Шатори, до сих пор слушавший подчиненного с простодушным интересом, вдруг вскипел:

— Хватит болтовни! Я вижу, внутренний мир этой девицы вас так сильно заинтересовал, что вы забыли обо всем на свете. Может, вы прочитали ей лекцию о душевном равновесии? Теперь я понимаю, почему вы мне так долго не звонили.

— Но, товарищ начальник… — пытался оправдаться Калди.

— Никаких «но»! Запомните раз и навсегда, что вы работаете в полиции, а не в союзе писателей, что профессия ваша — следователь, а не фокусник. Вместо того чтобы копаться в душе девушки, вам следовало бы разузнать, кем она приходится Гажо, если вы считаете, что она не любовница его.

Однако Калди не так-то легко было сбить с толку.

— В квартире шофера я нашел несколько телефонных номеров, и Илона среди абонентов Гажо — единственная женщина. А вы, товарищ капитан, сами меня учили, что в каждом деле в первую очередь нужно искать женщину.

— Продолжайте! — буркнул Шатори.

— Я думал, что нас может заинтересовать каждое подозрительное лицо.

Вопросительный взгляд Шатори приободрил старшего лейтенанта, и он продолжал:

— Как мне кажется, основное ядро салона Илоны составляют такие люди, как бывший чемпион страны по боксу Ласло Шо, о котором много писали в спортивной печати несколько лет назад. Завоевав звание чемпиона, Шо выступил в играх на первенство Европы, успешно прошел первый и второй круг, но в одной из игр третьего круга неожиданно был нокаутирован противником и увезен в больницу с повреждением глаз. В больнице он пролежал несколько месяцев с сотрясением мозга, зрение у него полностью так и не восстановилось.

Второй посетитель салона — Лайош Лади, которого Илона называет своим учителем. Этот молодой человек учился на философском факультете университета, откуда его не так давно выгнали за то, что он взломал денежный сейф своего отца, имевшего салон мод в центре города, позабыв уведомить об этом своего папашу, который заподозрил в ограблении своих подчиненных. С помощью полиции не только был найден истинный грабитель, но и обнаружены систематические злоупотребления в салоне мод… Вхож в салон Илоны и Йожеф Гажо, которого девушка называет Доктором: он учился в медицинском институте и за что-то был выгнан…

— Более того, его даже посадили, — уточнил Шатори и сделал знак старшему лейтенанту, чтобы тот продолжал свой рассказ.

— В салоне Илоны много постоянных посетителей и среди них художник по имени Шимон; оперный певец, потерявший голос; режиссер телевидения; какой-то матрос и бог знает кто еще. Короче говоря, как вы сами видите, товарищ капитан, общество очень пестрое, и именно поэтому я просил взять под контроль те телефонные разговоры, которые будет вести девушка.

— Если бы вы еще узнали, когда у них будет очередное сборище, им можно бы прочитать лекцию о морали.

— Поверьте мне, товарищ начальник, всем этим я интересовался только из-за Гажо. Завтра, например, в салоне девушки очередная встреча, на которой теолог по имени Аланд прочтет свой доклад на тему «Построение молекул».

— Внимательно проследите за составом участников встречи.

— Слушаюсь, — щелкнул каблуками Калди.

— А где остался ваш коллега Ковач?

— Выходя из квартиры Илоны, мы в дверях столкнулись с одним типом. Он уже поднимал руку, чтобы позвонить. Увидев нас, парень очень смутился. На вопрос, кто он такой, назвался Ласло Карпатом. Вел он себя как пьяный, однако, странно, алкоголем от него даже не пахло. Пробыв у Илоны несколько минут, Карпат удалился. Следом за ним и пошел Ковач.

Шатори удовлетворенно кивнул:

— Когда он вернется, немедленно доложите мне.

Калди вышел из кабинета.

Пропустив время обеда, капитан решил спуститься в буфет, чтобы перекусить там.

Однако не успел он закрыть ящик своего стола, как к нему в кабинет вбежал лейтенант Кути.

Лейтенанта Кути капитан Шатори взял себе в группу после окончания университета, где тот изучал право.

— Товарищ капитан, прослушайте это! — проговорил лейтенант, положив на стол миниатюрный портативный магнитофон. Выражение лица у лейтенанта было таким, как будто он только что стал чемпионом по бегу.

Капитан включил магнитофон. После небольшой паузы послышался чей-то хриплый голос:

«Алло! Автобаза?»

«Да, автобаза почты».

«Прошу шоферскую…»

— Кто эта женщина? — спросил Шатори.

— Немного терпения, товарищ начальник, — сказал Кути, радостно потирая руки.

«Прошу Йожефа Гажо», — раздался голос из магнитофона.

«Кто его просит?»

«Илона Сони…»

— Вот черт! — хрустнул пальцами Шатори.

«Его что, нет на месте?» — снова раздался из магнитофона женский голос.

«Он здесь, сейчас позову».

Наступила недолгая пауза.

«Алло…»

«Это ты, Доктор?»

«Я. Что ты хочешь?»

«Ты не мог бы одолжить мне четыреста форинтов? Мне нужно уплатить за телефон, сегодня последний срок. Ты когда заканчиваешь работу?»

«В половине четвертого».

«Мне очень нужны деньги».

«Куда тебе их принести?»

«Я сейчас нахожусь у моста Маргит на Будайской стороне. Встретимся где-нибудь поблизости».

«Хорошо еще, что не на горе Яноша…»

«Дело очень срочное, Доктор, не опаздывай, ровно в половине четвертого…»

«Так где же?»

«Напротив бани, где мы обычно встречались с ребятами, жду».

«К четырем буду там. Привет…»

Магнитофон захрипел, и Кути выключил его.

Шатори посмотрел на часы и спросил:

— Когда записан этот разговор?

— Четверть четвертого.

— Сейчас пять минут пятого, — пробормотал Шатори и повернулся лицом к большой карте Будапешта, которая висела на стене. — Значит, они встретились вот в этом районе, — ткнул он пальцем в карту.

— Ай-яй, — почесал подбородок Кути, — в этом районе насчитывается по крайней мере двадцать пять питейных заведений.

— Кто-нибудь следит сейчас за Гажо?

— Этого пока никто не требовал…

Шатори нажал клавишу перемотки магнитофонной пленки.

— В этом районе имеются три бани: Королевские, Императорские и Лукач… — продолжал Кути.

— Вы университет в Будапеште кончали?…

— Но всех будайских пивнушек я не знаю…

Шатори снова включил магнитофон.

Кути неожиданно шлепнул себя по лбу:

— Понял! Это может быть только «Озерная мельница»! Эта корчма как раз находится напротив бани.

— Тогда быстро туда! Возьмите с собой еще двоих. Торопитесь, мы и так уже опаздываем на четверть часа. Если увидите Гажо, не выпускайте его из виду.

— Слушаюсь, — произнес лейтенант и выскочил из кабинета.

Зазвонил телефон. Вошедший в это время Калди снял трубку и протянул ее капитану со словами:

— Товарищ начальник, у телефона Ковач, он спрашивает, что ему делать. Тип, за которым он следовал, дошел до башни Погани и снова вернулся в квартиру девушки.

Шатори подошел к телефону:

— Продолжайте следить за ним. Башню тоже возьмите под наблюдение.

— Докладываю: у меня нет людей.

— Попросите у дежурного…

— Понял, — произнес Калди и протянул Шатори блокнот.

— Что это? — спросил капитан.

— Здесь краткая характеристика некоторых типов, посещающих салон Илоны.

— Спасибо… Других следов не обнаруживали?

— Нет.

— Жаль.

— Я могу идти?

Калди вышел из кабинета. Капитан откинулся на спинку кресла, прислонился головой к стене. Его охватила усталость. Он думал о том, насколько правилен путь, по которому идет розыск, приведет ли он к цели или, напротив, заведет их в тупик.

Немного поразмыслив, Шатори начал перелистывать блокнот Калди:

«Бела Лази — корреспондент еженедельника, несудим.

Иштван Шюмеги — художник, несудим.

Лайош Коцог — артист, несудим.

Пал Паку — истопник…

Шандор Шимон — мебельщик…

Ласло Карпат — солист…

Лайош Лади…

Петер Микулка…

Ласло Шо…

Марика Лонтаи…

Камопек…

Алагаонь…

Все несудимы».

— Так-так, — проговорил капитан, продолжая читать дальше.

«Геза Хиртеленди, судим. Проживает в третьем районе, Араньхедъ, 17/34».

— Знаете, где расположена Араньхедъ? — спросил Шатори у вошедшего в кабинет шофера.

— Так точно, в Обуде.

— Гоните как можно быстрее к башне Погани.

Шатори быстро спустился к машине, в которой уже сидели Калди и старшина Чупати с собакой. Чупати слушал незнакомые ему названия улиц и с сожалением вспоминал старую погранзаставу, где ему прекрасно была знакома каждая тропка, каждый ручеек.

Машина помчалась по набережной Дуная и, миновав кладбище, свернула к горе Араньхедь.

По обе стороны улицы, ведущей к башне Погани, стояли утопающие в зелени садов небольшие домики. На вершине холма виднелись заброшенные, заросшие кустарником земельные участки. Колокольню башни окружали развалины каменного забора.

Неожиданно из зарослей бурьяна показалась фигура полицейского, который жестом руки остановил машину.

— Окружайте башню! — высунувшись из окна машины, приказал полицейскому капитан Шатори.

Дежурная полицейская машина остановилась перед входом в башню. Первым в здание капитан впустил Кантора.

Узкая винтовая лестница вела наверх. Слева от нее находилась дверь, ведущая в похожее на тюремную камеру помещение. У стены стояли два ящика с пустыми пивными бутылками. Напротив двери — деревянный топчан, покрытый суконным одеялом. Посреди комнаты — простой стол из неструганых досок и два табурета.

Пока капитан осматривал нижний этаж, старшина с Кантором поднялись на второй этаж, где тоже оказалась дверь. Чупати толкнул ее плечом, но дверь была заперта.

— Откройте! — крикнул старшина, стукнув в дверь кулаком.

Услышав стук в дверь, на второй этаж поднялся капитан Шатори. Вытащив из кармана набор отмычек, он попытался открыть дверь, но это не удалось, так как в замочной скважине изнутри торчал ключ.

Старшина снова забарабанил в дверь.

— Полиция! Откройте! — крикнул Шатори. — Именем закона — откройте!

За дверью сначала послышалось сопение, потом шорох, затем дверь открылась, и на пороге показался бородатый мужчина в ночной сорочке до пят. Он кулаками протирал заспанные глаза.

— Что вам нужно?

— Полиция, — строго сказал Чупати. — Впустите нас.

— Сейчас, я только оденусь.

— Это не имеет значения, — заметил Шатори. — Вы Виктор Аланд?

— Да.

— Кто живет в этом здании кроме вас?

— Никто… вернее… На нижнем этаже живет мой приятель.

— Его фамилия?

— Геза Хиртеленди.

— Вы здесь прописаны?

— Да.

— А помимо вас?

Аланд явно медлил.

— Почему молчите?! — Шатори сверлил взглядом бородатого мужчину.

— Видите ли, Геза — мой приятель… Он иногда здесь ночует.

— Он здесь прописан?

— Нет…

— А вам разве не известно, что любое лицо, находящееся в здании более двадцати четырех часов, подлежит временной прописке?

— Известно… но я не думал, что… Он ведь здесь не всегда ночует. Этот Доктор…

— Что за Доктор?

— Это друг Гезы по фамилии Йоцо Гажо.

— А где в данный момент находится сам Хиртеленди?

— Не знаю. В полдень, когда я вернулся домой, он был еще здесь с ребятами.

— С какими ребятами?

— С ребятами… нашими общими знакомыми…

— Назовите их по именам и фамилиям! — приказал Шатори.

— Я видел только Лаци Шо… Видите ли, я работаю по двенадцать часов подряд на насосной станции в Дунакеси: с десяти вечера до десяти утра. Сегодня, например, снова в ночь заступаю.

— А как зовут остальных?

— Я к ним не заходил — меня позвал Патер…

— Кто этот Патер?

— Да тот же Хиртеленди.

— И что он вам сказал?

— Чтобы я им не мешал. Но по голосам я вроде бы узнал учителя Лади, еще маленького Микулку Ушастика, но это уже не точно.

— Одевайтесь.

«Так вот как выглядит этот теолог Аланд, который завтра вечером должен читать доклад „Построение молекул“! — подумал Шатори.

— Пока я разговариваю с этим типом, — шепнул капитан старшине, — ты с Кантором хорошенько обыщите местность вокруг.

Заброшенная башня и ее окрестности с запущенным садом были прекрасным местом для укрытия преступников.

Шатори с большим интересом выслушал Аланда, хотя тот говорил монотонно и тихо. Капитан даже поверил, что теолог и на самом деле не знает, когда и куда удалились его друзья. Шатори поразило то, как образно и точно обрисовал каждого члена салона Илоны этот лохматый примитив, кажущийся на первый взгляд туповатым.

Аланд начал характеристику пестрого общества салона Илоны с фигуры Хиртеленди.

Оказалось, что друг Аланда, дожив до девятнадцати лет, вдруг понял, что без аттестата зрелости ему карьеры не сделать. Придя к такому выводу, он сразу же записался на вечернее отделение будапештской гимназии. Три недели он посещал гимназию и успел за это время зарекомендовать себя самым прилежным учеником, однако надолго его не хватило, и он с каждым днем стал отставать все больше и больше. Но этого срока было вполне достаточно для того, чтобы он узнал, где что лежит. Однажды ночью он забрался в кабинет директора гимназии и, открыв сейф, выкрал оттуда гербовую печать и чистый бланк аттестата зрелости. Заполнить этот бланк и поставить печать было делом уже нетрудным.

В салоне Илоны его называли Патером, потому что Хиртеленди в течение полугода числился семинаристом Эстергомской духовной семинарии. И он, видимо, без труда закончил бы ее, если бы не его страсть к женщинам. Семинаристом он был способным, о чем свидетельствует хотя бы то, что курс латыни был пройден им всего за полтора месяца. В один зимний вечер Хиртеленди вдруг сбежал из семинарии в город, где прокутил всю ночь в обществе девиц. На рассвете он привел в собор, который находился на территории семинарии, какую-то легкомысленную девицу и заснул в ее объятиях на молельном коврике перед алтарем. В таком положении его и застал утром священник. Само собой разумеется, что Хиртеленди немедленно отчислили из семинарии.

— Интересный тип, — с усмешкой заметил Шатори. — Расскажите, где вы с ним познакомились? — спросил капитан, трогая руками самодельную подзорную трубу, укрепленную на подставке у окна.

— У Ицы познакомился.

— У Ицы Сони?

— Да. Хиртеленди тогда пожаловался мне, что ему негде жить, и я предложил ему пожить пока у меня.

— И чем же занимался этот Патер?

— Маляром работал. Одно время вместе с Доктором. Иногда и я им помогал.

— Понятно, — кивнул Шатори и, показав пальцем на подзорную трубу, спросил: — А это вы где приобрели?

— Сам смастерил из старого полевого бинокля. Вот взгляните-ка в нее: Венеру увидите величиной с теннисный мячик. Я уже долгое время наблюдаю в трубу звездное небо, вот только понять никак не могу, отчего на небесных телах появляются тени.

— Так-так! — Капитан с подозрением посмотрел на Аланда: — А как вы думаете, вернутся ваши друзья?

— Конечно вернутся, если не сегодня, так завтра обязательно. Может, они какую работу себе нашли.

— А была у него любовница?

— У кого?

— У Хиртеленди… У Патера, как вы его называете.

— Да, была. Красивая девчонка…

— А как ее звали?

— Точно я не знаю: то ли Лонаи, то ли Лонтаи Марика… Я ее всего лишь раз видел.

— Все, что вы сейчас мне рассказали, нужно будет занести в протокол. Я, конечно, сожалею, но вам придется поехать с нами в полицию.

— Мне же в полночь заступать на работу.

— До того времени мы все закончим, а на работу вас на моей машине отвезут.

Аланд не противился. Предложение Шатори он встретил с безразличием и даже не удивился тому, что капитан не разрешил запереть дверь башни на замок.

— Сегодня ночью это здание будут охранять мои люди, — сказал капитан.

— Здесь брать-то нечего, господин инспектор, разве что мою подзорную трубу. Вот ее мне жалко, — проговорил Аланд.

Для охраны башни капитан оставил двух полицейских.

Когда капитан Шатори вернулся в управление, его поджидали Калди и Кути. Молодые офицеры начали наперебой рассказывать о своих новостях.

— Докладываю, товарищ капитан, — начал первым Калди, — я выследил Ласло Карпати, а Марика Лоптаи хотела что-то сообщить какому-то Патеру, который живет в башне на горе.

— С девушкой вы не разговаривали? — поинтересовался капитан.

— Девушка исчезла.

— Как исчезла?!

— По крайней мере, домой она не вернулась.

Капитан Шатори повернулся к Кути.

— Интересно, — задумчиво произнес молодой лейтенант. — Но она не пришла и на свидание, которое сама же назначила…

— Это действительно интересно, — проговорил Шатори. — Тогда с кем же встречается шофер?

— Не знаю, мы ждали девушку… Хотя… — Кути неожиданно замолчал, будто сделал для себя какое-то вжнное открытие, и через несколько секунд продолжал: — Хотя, когда мы вошли в эспрессо, с Гажо за столиком сидел какой-то парень, который тут же встал и ушел.

— И вы мне только сейчас об этом говорите? — рассерженно произнес Шатори.

— Мы же ждали девушку… Гажо тоже прождал ее целый час.

— Может, это просто трюк?

— Но после этого он пошел к себе домой… За его квартирой мы наблюдали.

— Опередили они нас, — недовольно пробормотал капитан. — Обыщите еще раз квартиру Ицы Сони и наблюдайте, кто ее будет навещать.

Часы показывали одиннадцать вечера. Шатори решил немного отдохнуть и прилег на диван, однако подремать ему удалось минут десять, не больше. Позвонил лейтенант Кути и сообщил, что Гажо вышел из дому, за ним следят двое.

— Вышел? — переспросил Шатори. Сон как рукой сняло. — А где он находится в данный момент?

— Ждет на автобусной остановке.

— Смотрите не теряйте его из виду.

Последнее сообщение о Гажо капитан получил три четверти двенадцатого. Шофер сошел с автобуса у церкви и пошел в сторону горы Хармашхаторхедь, видимо на конечную остановку автобуса.

В кабинете дежурного по управлению была горячая пора. У радиотелефона работали радисты в расстегнутых рубашках с засученными рукавами. Каждую минуту из эфира поступали какие-то сведения, а в эфир уходили указания и приказы.

Капитан Шатори подошел к ультракоротковолновому радиопередатчику и попросил вызвать «Дунай-2».

Радист подал ему микрофон, и капитан сказал:

— Говорит первый, сообщите, где находитесь в данный момент.

— В конце улицы Семлери… Преследуемый нами субъект пять минут назад исчез в лесу…

— Не нашли его?! — взорвался Шатори.

— Просим ваших указаний…

— Ждите меня на месте. Выезжаю к вам, — сказал капитан, подумав о том, что, видимо, шоферу Гажо удалось оторваться от нежелательных наблюдателей.

Капитан нервными шагами заходил по аппаратной, наполненной шумом работающих раций. У двери он встретился с дежурным.

— Ну, как дела? — спросил дежурный.

Шатори ничего не ответил, лишь махнул рукой, заметив, что радист с третьей от края рации жестами подзывает его.

— Товарищ начальник! Убийство… Только что доложили из третьего района.

Шатори быстро отошел от двери.

— Где именно?

— В больнице Фельхевизи… в павильоне «С», улица Алакшор, дом 17… Убита Марика Лонтаи. При ней найдена крупная сумма денег.

— Как вы сказали? — подскочил капитан к радисту. — Марика Лонтаи? Крупная сумма денег? Какими купюрами?

— По сто форинтов.

— Черт возьми! Хуже и не придумаешь, — невольно пробормотал дежурный. — Что же теперь делать? У меня ни одного свободного человека нет.

— Этим делом займусь я, — хрипло произнес Шатори.

Через несколько минут он по радио связался со своей группой и передал, чтобы Чупати вместе с овчаркой немедленно прибыл в больницу, где совершено убийство. Спустя двадцать минут две полицейские машины с рацией, врачом и техником выехали на место происшествия. Перед павильоном «С» стоял полицейский, а в палате нижнего этажа уже работали два криминалиста.

Шатори такая спешка не понравилась, так как он считал, что излишнее скопление людей на месте происшествия ничего, кроме вреда, принести не может. Однако он и виду не подал, что чем-то недоволен.

Увиденное потрясло его. В небольшой комнате весь пол, покрытый линолеумом, был густо забрызган кровью. В комнате стояла обычная больничная койка и стол, выкрашенный белой краской. Несколько опрокинутых табуреток свидетельствовали о том, что дело здесь не обошлось без борьбы.

«Зачем и кому понадобилось убивать эту молодую симпатичную женщину?» Эта мысль не давала покоя Шатори. Капитан подошел поближе к кровати и увидел разбросанные по полу деньги. Недалеко от кровати валялась пестро раскрашенная женская пляжная сумка.

Медицинский эксперт внимательно осмотрел труп.

Казалось, сомнений нет: девушку убили из-за денег. Но тут возникал вопрос: если это действительно так, то почему убийца не забрал деньги? Может, девушка была участницей ограбления машины? Возможно, она запросила большую часть добычи и от нее решили избавиться.

По мнению врача, смерть наступила часа полтора назад. Девушке были нанесены три ножевых удара в грудь, каждый из которых сам по себе смертелен. После того как наступила смерть, девушке еще перерезали вену на шее. Все раны нанесены острым режущим предметом, похоже скальпелем.

— У вас все, доктор? — спросил Шатори.

— Да, труп можно увезти, — ответил врач.

— Пусть он пока останется здесь.

— Пожалуйста, — произнес врач и вышел из комнаты.

Шатори внимательно осмотрел место преступления сантиметр за сантиметром. В углу за чуть сдвинутой занавеской — раковина для умывания. Сухая. На маленькой полочке — предметы женской косметики. Мыло тоже сухое… Значит, убийца даже не пытался смыть с себя следы крови. Кровать, на которой лежала убитая, покрыта голубым байковым одеялом. Прикроватная тумбочка закрыта. Платяной шкаф тоже закрыт. Стол немного сдвинут со своего обычного места, о чем свидетельствуют царапины от ножек на линолеуме. Табуретки, по-видимому, были сбиты вместе со столом. На блестящей поверхности пола следы от обуви и пятна крови. Под окном чугунный радиатор. Занавеска на окне разорвана. Одна створка окна приоткрыта. На подоконнике едва заметные следы чьих-то ног.

— Видимо, ему кто-то помешал, — пробормотал себе под нос Шатори, — вот он и бросил деньги.

В этот момент на пороге появился старшина Чупати.

— Прибыли, товарищ начальник! — Старшина остановился и, увидев убитую, воскликнул: — Эге, а крови-то, все равно что на бойне!..

— Прекратите разговоры.

— Слушаюсь. Ввести Кантора?

— Можете ввести. Пришлите сюда фотографа и криминалиста.

Старшина вышел из комнаты.

— Только аккуратнее работайте, — проговорил Шатори.

— Первым пусть войдет Кантор, — посоветовал Чупати, снова показавшийся в дверях.

— Пусть войдет, — согласился криминалист. — Следы бы только не затоптал.

Чупати бросил на криминалиста презрительный взгляд и спросил:

— Откуда начинать?

— От следов на подоконнике…

Кантор подошел к подоконнику и, обнюхав его, поднялся на задние лапы, опершись передними на подоконник. Понюхав следы, пес выпрыгнул из окошка на землю. Старшина выскочил вслед за овчаркой.

Пока криминалисты изучали следы, капитан Шатори в коридоре допрашивал свидетеля, который первым обнаружил убитую.

Это был мужчина с рыжей шапкой всклокоченных волос и такой же рыжей бородой.

— Кто вы такой? — спросил капитан.

— Я здешний кочегар.

Капитан попросил у кочегара удостоверение личности и начал листать его. Листал, а сам думал, откуда он может знать эту фамилию. «Паку, Паку… Ух, черт возьми, вспомнил!.. Да ведь этот Паку один из завсегдатаев салона Илоны».

— Где вы были сегодня? — Капитан смерил кочегара внимательным взглядом.

— Видите ли, я с полудня работаю в котельной.

Шатори кивнул, не спуская глаз с дрожащих рук кочегара.

— Ваша фамилия?

— К вашим услугам, Пал Паку, — ответил кочегар, взгляд которого был направлен мимо капитана, в темноту коридора.

Этот взгляд почему-то раздражал капитана. Шатори подошел ближе к Паку, чтобы взглянуть ему в глаза. Изо рта кочегара исходил неприятный запах.

«Морфинист!» — догадался капитан.

— Вы не левша? — как бы между прочим, спросил капитан.

— Нет, что вы…

— Тогда попрошу вас закатать левый рукав.

— Зачем? На это у вас нет никакого права. Я ведь свидетель! — запротестовал Паку.

«Да ты, дружок, отъявленный морфинист!» — подумал Шатори и произнес:

— С какого времени работаете в больнице?

— С первого января. Всю зиму я работал по двенадцать часов в сутки. Хотел в труде найти душевный покой…

— Глядя на ваши руки, этого не скажешь — уж больно они у вас холеные.

— Наша котельная работает на жидком топливе, а руки мне беречь надо.

— Вот как! Почему же, разрешите спросить?

— Я, видите ли, художник. Но в этом варварском мире, управляемом антихристами…

— Ближе к делу, — перебил кочегара Шатори. — Скажите, зачем вам понадобилось в десять часов вечера появляться в комнате одинокой девушки? Вы что, ее любовник?

— Нет, что вы, как вы могли такое подумать?! Разве могла такая красавица, как она, поцеловать такое чудовище?

«В этом ты, пожалуй, прав», — согласился с ним Шатори.

— Для меня Марика была как бальзам для души. Я хотел вырвать ее из лап старика. Когда у меня находилась свободная минутка, я рисовал девушку в саду. Иногда она заходила ко мне. Один портрет я подарил ей. Да вон он, лежит на шкафу. Я и в комнату-то к ней войти не решался. Господин главный врач был такой ревнивый, что пообещал мне четыреста форинтов, если я покажу ему Патера, который хотел жениться на Марике. Марика сама жаловалась мне, что она ненавидят этого негодяя… доктора…

«Ну что за болтун», — подумал Шатори о кочегаре.

— Так зачем же вы пришли к девушке? — повторил свой вопрос капитан и быстрым движением закатал кочегару левый рукав. Левая рука была испещрена маленькими черненькими точечками.

Но кочегар, казалось, даже не расслышал вопроса капитана и продолжал:

— Видите ли, товарищ следователь, если бы я не был так беден, то бросил бы главному врачу прямо в глаза его грязные четыреста форинтов.

— Это почему же грязные? Вы что, не слышали моего вопроса?

— Слышал… Девушка сама пригласила меня зайти к ней вечером, сказала, что у нее для меня есть какая-то работа и что мне больше не нужно будет работать в котельной. Вот я и пришел, да, как видно, напрасно. Подойдя к двери, я, как всегда, постучал, но ответа не услышал. Дверь была не заперта, в комнате горел свет, на кровати лежала красавица, а кругом кровь, кровь, кровь…

Паку закрыл лицо руками и громко зарыдал.

— Отведите его к машине, — сказал Шатори одному из криминалистов, — и дайте успокоительного.

В конце коридора в этот момент появился Чупати с собакой. Паку и сопровождающий его полицейский прижались к стене, чтобы пропустить старшину с овчаркой. Кантор так неожиданно остановился перед Паку, что старшина чуть не наступил на пса. Овчарка начала тщательно обнюхивать неопрятно одетого, грязного кочегара. Оиа вдруг угрожающе зарычала.

При виде огромной рычащей овчарки Паку прижался к стене и воскликнул:

— Помогите!

— Ну, что скажете, молодой человек? — спросил старшина у Паку.

— Оставьте его в покое, — заметил Шатори, — он первым вошел в комнату убитой.

— Кантор, оставь! — приказал Чупати собаке.

Повинуясь приказу хозяина, Кантор отвернул голову от неприятно пахнущего человека и неохотно пошел к выходу. Весь вид овчарки свидетельствовал о том, что пес подчинился приказу хозяина, однако об этом плохо пахнущем человеке он составил свое, особое мнение.

Паку, казалось, тоже не почувствовал к овчарке никакой симпатии. Быстрыми шагами он направился к выходу.

— Товарищ начальник, у забора, выходящего к Дунаю, Кантор обнаружил след автомобильной шины. Преступник, видимо, очень спешил.

— Санто, вы закончили? — спросил Шатори у криминалиста.

— Так точно.

— Тогда идите изучите следы шин.

Другой криминалист, уложив в сумку инструменты, тоже направился к забору, сказав на ходу:

— Здесь мы все сделали. Отпечатки следов сняли. К рассвету получим заключение экспертизы.

— Теперь я могу забрать труп убитой? — спросил доктор.

Шатори бросил взгляд на часы.

«Всего лишь половина двенадцатого, — подумал он, — а мне казалось, что уже рассветает».

В голове его мелькала пестрая мозаика лиц и событий: неопрятный бородатый мужчина, кровь на полу, эта убитая девушка, деньги, около миллиона форинтов, которые никто почему-то не забрал… Интересно, кто эта девушка и какую роль она играла в этом деле?

С нетерпением капитан ждал возвращения Калди. А Калди в это время пытался получить ответ на тот же самый вопрос, беседуя с сотрудниками больницы.

Старший лейтенант Калди за какой-то час проделал большую работу и установил следующее.

Марика Лонтаи поступила на работу в больницу сестрой-ассистенткой, когда ей был двадцать один год. На красивую девушку сразу же обратил внимание Вархеи — главный врач гинекологического отделения больницы.

Марика окончила с отличием курсы сестер и могла бы остаться ассистенткой в университетской клинике, однако не сделала этого из-за старшей сестры Терезы, которая обращалась с подчиненными с пуританской строгостью и следила за каждым шагом молодых сестер.

До поступления в клинику Тереза была настоятельницей женского монастыря, и оттуда она перенесла монастырские порядки в клинику, что вполне устраивало профессора, руководившего клиникой.

В первый же день прохождения практики молодыми курсистками старшая сестра увидела Марику в обществе молодого врача. С этого дня красивая девушка с монгольским разрезом глаз стала для Терезы аморальной. А Марика действительно была красива: высокая, стройная, спортивная фигура, гордая посадка царственной головки. Чувственная красота Марики привлекала к ней мужчин. Глядя на эту девушку с восточными чертами лица, нельзя было не заметить, что ее предки смешали свою кровь с кровью турецких завоевателей XIII века. Лицо у нее было чуть смуглое, а миндалевидные глаза опушены длинными ресницами. Марика родилась в бедной семье, и редкая красота девушки была ее единственным приданым.

В деревне, где она родилась, Марика на собственном горьком опыте убедилась, как тяжело жить бедным. Ее дальние родственники здоровались с ней только до тех пор, пока сами были бедны. Обзаведясь хозяйством, купив домик и небольшой участок виноградника, они сразу же переставали с ней знаться. Как известно, за девушкой в селе плохая слава ходит до тех пор, пока она бедна.

Марике очень хотелось стать учительницей и выйти замуж за врача. Достигнув четырнадцатилетнего возраста, она поняла, что претворить свою мечту в жизнь сможет только тогда, когда попадет в среду врачей. Но в деревне, где она жила, многие девушки мечтали выйти замуж за сельского врача. Марика понимала, что в городе, тем более в столице, положение иное. Вот почему девушка, переехав в Будапешт, поступила на курсы медсестер, училась, не жалея ни сил, ни стараний.

— В этой больнице Марика сразу попала ассистенткой к главному врачу гинекологического отделения, а спустя несколько недель стала его любовницей, — продолжал свой рассказ старший лейтенант Калди.

— А это вам откуда известно? — поинтересовался Шатори.

Калди обиженно повел плечами:

— В отделении, где работала Марика, у нее была знакомая по курсу, которая…

— А как зовут главного врача?

— Доктор Йожеф Вархеи. Со вчерашнего дня он в отпуске. По сообщению старшей сестры, он еще сегодня утром заходил в клинику… А Марика числится в отпуске с сегодняшнего дня. По сплетням сослуживцев, они должны были уехать на болгарское побережье.

Калди замолчал.

— Ну что, пойдем, начальник? — спросил Чупати, когда Калди закончил свой рассказ.

— Куда торопиться? Жди своей очереди.

— Я-то могу подождать, а вот ребята нервничают только что запрашивали по радио, когда мы вернемся.

— Еще ничего не сделали, а уже волнуются. — Шатори нервно махнул рукой.

Капитан вошел в комнату Марики и еще раз заглянул в платяной шкаф. Документы девушки он еще раньше нашел в прикроватной тумбочке, а сейчас, перебирая белье в шкафу, обнаружил под одной стопкой женскую сумочку.

Удостоверение об окончании курсов, медицинская справка, письмо из деревни, потрепанный молитвенник аттестат зрелости…

— Не так уж много, — пробормотал капитан, и тут ему попалась бумага, при виде которой глаза его оживленно заблестели. Она лежала на самом дне сумочки. Бумага, эта оказалась свидетельством на покупку виллы, выданным на имя Марики Лонтаи несколько дней назад. В свидетельстве говорилось, что доктор Вархеи передает в полное и безвозмездное пользование купленную им виллу на Холме Роз Марике Лонтаи. Выходит, что сплетни сотрудников о связи доктора с Марикой имели под собой реальную почву.

— Калди! — закричал капитан, высунувшись в коридор. — Немедленно радируй во все полиции и пограничные пункты об аресте доктора Йожефа Вархеи и его доставке под охраной в Будапешт.

В этот момент капитан почувствовал, что кто-то толкает его в ногу. Это был Кантор, который вопросительно смотрел на капитана.

— Ладно, пошли, — сказал капитан, передавая сумку, набитую деньгами, старшине.

— Черт возьми, — невольно вырвалось у старшины, — какая уйма денег! Нам бы один процентик отчислили.

— Сворачивай в конец улицы Семлери, — сказал Шатори шоферу и, сняв трубку радиотелефона, проговорил: — Алло, «Дунай-2», вы меня слышите? Что-нибудь известно о месте нахождения доктора Йожефа Вархеи?

Дежурный по управлению доложил, что человек с такой фамилией в течение последних суток территории Венгрии не покидал.

После этого капитан приказал своим сотрудникам тщательно обыскать квартиру Вархеи и его рабочий кабинет.

На улицу Цесилори прибыли после полуночи. Эта узенькая улочка проходила по самому дну долины, на склонах которой расположились уютные домики с садами. Самый крайний дом, в окнах которого было темно, до недавнего времени считался прибежищем охотников. В нем-то сейчас и находились полицейские, следившие за Гажо.

— Товарищ капитан, — начал доклад один из полицейских, — мы ничего не могли поделать, тем более что нам приказали следовать за ним на расстоянии, чтобы он, чего доброго, не заметил нас. Когда Гажо дошел до этого места, нам пришлось несколько отойти в сторону, поэтому мы не сразу заметили, что он сошел с тропинки и скрылся в лесу.

— Хватит оправдываться, — недовольно пробормотал Шатори. — Надеюсь, хоть следы Гажо вы здесь не затоптали?

— Мы шли за ним, но все так неожиданно…

— Товарищ начальник! — крикнул, высунув из машины голову, Чупати. — Вас к телефону.

Докладывал Кути. Десять минут назад на одной из пограничных станций арестован доктор Вархеи. Однако Сегедское управление полиции может доставить арестованного в Будапешт только утром.

— Пошлите за ним машину и распорядитесь, чтобы машину доктора прислали в Будапешт.

Шатори был доволен. До пограничной станции, где задержали доктора, километров двести. Следовательно, на хорошей машине туда можно добраться за два с половиной часа, — значит, часов в десять вечера Вархеи будет уже в Будапеште.

— Задержали? — спросил Чупати у капитана, когда тот закончил разговор.

— Задержали, — кивнул Шатори, передавая трубку старшине.

— Ас твоей собачкой что будем делать?

— С какой моей собачкой?

— С Тончи.

— А как она сюда попала? — удивился Шатори.

— А разве ты не сказал сегодня утром, что хотел бы увидеть ее? Плохой же ты хозяин…

— Да ты, никак, с ума спятил!

— Сам просил…

— Ну что ты за человек! — рассердился Шатори. — Мы на место преступления едем, а ты со своими собачками лезешь.

— Напрасно сердишься. Щенок здесь, и все.

— Пусть здесь и остается, не задерживай нас, — оборвал капитан старшину.

— Тогда смотри, — проговорил Чупати и положил щенка на колени шоферу командирской машины. — Надеюсь, блох вы здесь не разведете. Тютю, пошли, — сказал старшина Кантору и ласково щелкнул его по голове. — Пошли. След!

Распоряжение было отдано вовремя, так как Кантор готовился прыгнуть в машину, чтобы вытащить оттуда щенка, который свернулся калачиком и закрыл глаза.

— Если хочешь, чтобы щепок был спокоен, почеши ему брюшко, — сказал Чупати шоферу.

— Почеши себе зад, — огрызнулся шофер.

— Ну, посмотрим, на что вы способны, — тихо сказал Шатори, идя за Чупати. — Если Кантор не возьмет след Гажо, тогда для прочесывания леса придется вызывать не один десяток полицейских.

— Посмотрим, — заметил Чупати, забрасывая за спину походную сумку. — Важно найти исходную точку.

Чупати несколько раз обошел вокруг столба, на котором горела лампочка, и наконец обнаружил нечеткий след ботинок.

— След! — бросил он Кантору, спуская его на длинный поводок.

Вокруг стояла мертвая тишина. Жители домиков мирно спали, не подозревая о том, что где-то по соседству ходит преступник. И если бы кто-нибудь из них выглянул сейчас в окно, то увидел бы возле столба полицейских с собакой.

Кантор сначала подошел к двум полицейским, которые стояли возле машины, понюхал их, а потом снова вернулся к столбу.

— Ищи! След! — приказал старшина овчарке.

Принюхавшись, Кантор выбрал самые неприятные запахи. Их было два. Следовательно, из двух нужно выбрать один, но какой именно? Один из запахов, наиболее сильный, вел от самого столба. К нему присоединился другой запах. Он вел к середине улицы и был еще неприятнее, чем первый. Кантор пошел по второму запаху, который вел не к лесу, а обратно, на улицу.

— Преступник не в эту сторону бежал, а в противоположную, к лесу, — заметил один из полицейских.

— Если я хорошо помню, дорогой коллега, вы недавно говорили, что одного из преступников вы видели именно на этом месте, — насмешливо заметил Шатори.

— Да, это был здоровый такой мужчина, и прошел он именно там, где идет сейчас овчарка.

— Тогда возьмите в машине карманные фонарики и идите следом за собакой.

Шоферам обеих машин капитан приказал остаться на месте и поддерживать с ним связь по радио.

Стоило Кантору повернуть на улицу, как капитана Шатори охватило чувство неуверенности. Такое чувство охватывало его всегда, когда ему, человеку, приходилось подчиняться овчарке, поведение которой он не мог ни проверить, ни логически осмыслить. Всего несколько часов назад он считал, что роль служебно-розыскной собаки в условиях большого города очень невелика, так как город уничтожает запахи, по которым идет овчарка, а транспорт стирает следы, а теперь вот он сам идет следом за Кантором.

Вскоре и без того неширокая улочка сузилась до тропки и свернула вправо. Обогнув заросший кустарником участок, дорожка снова подошла к улице, только с другой стороны.

— Подожди-ка минутку, — попросил капитана Чупати.

По знаку хозяина Кантор остановился и удивленно оглянулся.

Шатори по радио дал указание шоферам, чтобы они доехали до конца улицы, примыкающей к опушке леса.

В призрачном свете луны вдалеке мерцали городские огоньки.

Вскоре подъехали машины.

— Выключите фары и медленно поезжайте за нами, — приказал капитан водителям. Повернувшись к старшине, сказал: — Можно идти дальше.

— «Можно идти», «можно идти», — тихо пробормотал старшина. — Сказать легко, а вот выполнить… Кантор, след!

Кантор, взяв след, бодро двинулся по тропинке, которая вела через лесную опушку. Машины медленно ехали за ними. Через несколько сот метров тропка пошла между двумя скалами, поросшими лесом.

«Как быстро меняется местность!» — удивился Шатори.

Подождав, пока к этому месту подъехали машины, капитан приказал водителям остановиться и посветить фарами.

Мощный свет фар выхватил из темноты кроны деревьев, бросавших таинственные тени на узкую тропку.

В этот момент капитан услышал тихий свист Чупати.

Кантор, спущенный с поводка, ожидал их у края серой бетонной плиты.

Чупати карманным фонариком осветил плиту.

— Ну, что ты скажешь на это, начальник? — тихо проговорил старшина, направляя свет фонарика на неширокую щель, образовавшуюся между скалой и краем бетонной плиты.

— Что скажу? Доставай пистолет. Попробуем.

— Как это?

— Возможно, ты пролезешь в щель.

Кантор беспокойно заворчал. След с неприятным запахом, по которому он шел до сих пор, в этом месте превратился в запах добычи.

— Валяй, только осторожно, — тихо проговорил старшина Кантору на ухо и слегка подтолкнул овчарку сзади. Ищи, милый, ищи!

Кантор двинулся вперед, вслед за ним боком протиснулся старшина. К счастью, через несколько шагов щель значительно расширилась, идти стало легче.

— Можешь идти, — тихо проговорил старшина капитану.

Кантор ускорил шаг. Беспокойно обнюхивая сырые каменные глыбы, он шел вперед и вдруг остановился перед большим деревянным ящиком. Дождавшись хозяина, пес поворотами головы дал ему понять, что вокруг ящика совсем недавно происходила борьба.

— Что там нашли? — спросил подошедший вслед за старшиной капитан.

— Посмотри-ка, — сказал старшина, присев на корточки и разглядывая следы возле ящика. — Я полагаю, это и есть ящик, похищенный из почтовой машины.

Чтобы прийти к такому заключению, не нужно было особой логики: на верхней крышке ящика отчетливо виднелся герб венгерского государственного банка.

— Пустой… — удивленно произнес Чупати, осмотрев ящик. Через мгновение светлый кружок его фонарика застыл на одной точке. — Смотри-ка, каблук женской туфли…

Шатори ожидал чего угодно, но только не того, что следы приведут его в пещеру. Быстро оценив обстановку, он сказал одному из полицейских, которые следовали за ними:

— Вернитесь к машине и сообщите по радио дежурному по управлению наше местонахождение. Попросите людей и веревки. Пришлите сюда криминалиста. Поторапливайтесь!

— Товарищ начальник, — заговорил вдруг Чупати, — если преступники скрываются здесь, в пещере, то Кантор лучше любого альпиниста разыщет их и вытащит на беглый свет.

Шатори кивнул.

— Пока не поднесли необходимого снаряжения, пойдем вперед, освещая путь фонариками. Важно не терять друг друга из виду, — сказал капитан и подумал, что, пожалуй, лучше подождать прихода криминалиста.

Размышления Шатори были прерваны появлением Кантора, который, обежав скалу, появился с противоположной стороны. Тихо повизгивая, Кантор звал хозяина за собой. Спуск в пещеру шел с легким уклоном.

Чупати шел следом за овчаркой, освещая дорогу фонариком. Почва в пещере была глинистая, так что на ней оставались ясные следы.

— Товарищ начальник, — шепотом произнес Чупати, — идите за мной, только осторожно.

Из всех подземных сооружений старшина любил только винные погребки, и потому вынужденная прогулка по темной незнакомой пещере не вызывала у него особого воодушевления.

Неожиданно Кантор навострил уши. Из глубины пещеры подул прохладный ветерок.

— До сих пор нам еще не приходилось открывать пещеры, — тихо пробормотал капитан.

— Да, только этого нам и не хватало, — согласился Чупати, осторожно ступая по влажной, скользкой земле.

И хотя все шли тихо, акустика в пещере была такая, что каждый шаг и даже едва слышно сказанное слово раздавались отчетливо и громко.

Неожиданно капитану пришла мысль о том, что он и его подчиненные, собственно говоря, идут в данный момент на поводу у овчарки, которая во что бы то ни стало стремится захватить добычу. Капитан понимал, что разумнее было бы подождать приезда специалистов с оборудованием, а уж потом пускаться на столь опасное дело. Полицейские не имели ни шлемов, ни сильных фонарей, ни веревок, ни кирок…

Капитан уже хотел отдать приказ повернуть обратно, как Кантор вывел их из узкого подземного коридора в большой грот. Со стен пещеры с громким звуком капала вода.

Чупати фонариком осветил свод пещеры, а когда, сделав несколько шагов вперед, направил луч фонаря прямо перед собой, по спине у него побежали мурашки; в двух шагах от Кантора начиналась отвесная скала, на дне которой бежал ручей с прозрачной водой. Чупати поскользнулся и чуть не свалился в расщелину.

Висевшие на своде пещеры капли воды, подобно драгоценным камням, отражали свет фонарика.

Кантор подошел к самому краю расщелины и, вытянув шею, смотрел вниз.

Чупати, приблизившись к овчарке, осторожно опустился на колени и тоже заглянул в расщелину, осветив ее светом карманного фонарика. На дне расщелины, наполовину скрытые водой, лежали два человека.

— Здесь они, — тихо прошептал Чупати, отыскивая глазами место, с которого можно спуститься вниз, не рискуя сломать шею.

Из затруднительного положения старшину вывел Кантор. На несколько мгновений он, словно изваяние, застыл на месте, а затем начал крутить головой. Умный пес расхаживал по самому краю расщелины, пока не нашел удобного спуска к ручью.

— Быть может, они еще живы, — пробормотал Чупати.

— Как мы их оттуда вытащим? — проговорил капитан.

Чупати, цепляясь за малейшие углубления в скале, начал осторожно спускаться вниз. Кантор, застыв на месте, внимательно следил за каждым движением хозяина и, поскольку тот не звал его, с места не трогался. Наконец Чупати спустился вниз. Идти ему пришлось по колено в воде.

— Брось мне длинный поводок! — крикнул старшина стоявшему наверху капитану.

Ремешок, описав дугу, со свистом шлепнулся в воду. Чупати осторожно приподнял за плечи одного из лежащих в воде мужчин и крикнул:

— Этот еще жив!

Передав фонарик сержанту, который спустился вслед за ним, Чупати обвязал одним концом поводка незнакомца за талию и крикнул:

— Тащите потихоньку!

Полицейские подняли тело наверх. Чупати тем временем наклонился над вторым мужчиной, приподнял его голову. Сержант, который стоял рядом, освещая незнакомца, брезгливо отвел взгляд в сторону и сказал:

— Этот мертв, здорово его отделали.

Как только первого незнакомца вытащили из расщелины, капитан обыскал его карманы. В них оказались какие-то бумаги, удостоверение личности и несколько стофоринтовых банкнот. Все насквозь мокрое. Осторожно раскрыв удостоверение личности, капитан прочитал:

— Лайош Лади… Без определенных занятий…

— Лади? — спросил Калди. — По-моему, это и есть господин учитель.

Чупати тем временем вытащил документы из кармана второго незнакомца и прочитал:

— Петер Микулка… Ученик фотографа.

— Что будем с ним делать? — спросил Чупати, показывая на Микулку.

— Оставим здесь… — пока не подойдут наши с веревками.

— А другого куда денем? — спросил Чупати.

— Другого заберем… Может, еще удастся его спасти. Полицейские осторожно подняли раненого и понесли к выходу из пещеры.

Старшина только сейчас заметил, что Кантора нет рядом с ним.

— Тютю! — позвал он овчарку. «Тю-у!» — глухо ответило эхо.

— Где ты?

Старшина прислушался, но никакого ответа не последовало. Обеспокоенный, он повернулся к капитану.

— Может быть, он вышел наружу… Пойди посмотри сам, — посоветовал Шатори старшине. — А может, Кантор нашел другой след и пошел по нему?

Чупати, светя фонариком, в беспокойстве обошел пещеру, спотыкаясь о камни.

Кантор действительно нашел другой след. Почувствовав новый запах, пес принюхался к нему и пошел по узкой извивающейся тропинке. Увлекшись поисками, Кантор выбрался из круга света от фонариков и пошел в полной темноте, что, однако, нисколько не мешало ему, так как его нос «видел» лучше, чем самый зоркий глаз человека.

Вскоре тропинка привела к узкой дыре, откуда шел запах того самого человека, следы которого привели пса в пещеру. Кантор пролез в дыру и осторожно пошел вперед. Вскоре дыра значительно расширилась.

Пройдя несколько шагов, пес, ставя левую лапу, ощутил под ней пустоту. Опершись правой, чтобы не свалиться вниз, Кантор столкнул камень, который с грохотом скатился в темную пропасть. Почувствовав опасность, пес замер на месте и поднял голову. Высоко над ним виднелось желтое пятно от света фонарика. Оттуда доносились приглушенные человеческие голоса.

Инстинкт подсказал псу, что от опасности он может избавиться только бегством вперед или назад. Кантор прыгнул вперед и ударился головой о скалу. Все вокруг закружилось, откуда-то сверху с грохотом покатились камни. Пес лег на живот, и это спасло его. Однако он оказался заваленным камнями и потерял сознание.

Обежав всю пещеру, старшина Чупати выбрался наружу и, подойдя к машине, спросил у шоферов, не видели ли они Кантора.

— Он же с тобой ушел, — удивленно ответил водитель радиомашины.

— Уйти-то ушел, да вот пропал куда-то. — На лбу у старшины выступили крупные капли пота. Чупати не мог себе даже представить, что такой дисциплинированный пес, как Кантор, мог самовольно уйти от хозяина. Может быть, он, старшина, отдал овчарке какой-нибудь приказ и забыл об этом? Ноги налились свинцом, в голове была какая-то непонятная пустота.

В этот момент радист попросил старшину доложить капитану Шатори, что специальная группа, вызванная во радио, уже находится в пути.

И тут старшина вспомнил о Тончи, которого оставил в машине.

— Ну-ка, дай мне быстро щенка! — нетерпеливо крикнул он шоферу, который не сразу понял, что от него хотят.

Щенок мирно спал. Когда его разбудили, он инстинктивно схватил шофера за руку.

— Черт тебя возьми! — крикнул шофер. — Бери сам своего паршивца!

Чупати через открытое окно машины тянулся к щенку.

— Ну, малыш, иди ко мне, иди, — ласково звал он щенка.

Через несколько минут старшина со щенком снова оказался в пещере.

— Это еще что за фокусы? — удивился капитан, увидев Тончи у старшины на руках. — Немедленно отнеси его обратно!

— Вот найдем Кантора, тогда и отнесу…

Капитан Шатори почувствовал, что старшина впервые за все время службы на сей раз ни за что на свете не выполнит его приказ.

— Послушай, начальник., — тихо, чтобы не слышали другие полицейские, сказал старшина, — Кантор пропал. Я чувствую, что с ним случилась какая-то беда.

— Пропал?

— Да. Он не отзывается на мой зов.

— Не может быть.

— Я уверен, с ним что-то случилось. Осмотрел всю пещеру, его нигде нет. Может, свалился в пропасть?

— Пропасть? — Капитан снова фонариком осветил расщелину.

Вот уже более получаса капитан со своими людьми занимался поисками преступников. Найдя их, он все же не успокоился. Его не покидала мысль: куда же делись деньги? Ждать, пока Лади придет в себя и его можно будет допросить, не хотелось, и Шатори решил продолжить осмотр пещеры.

Во время тщательного осмотра пещеры полицейские обнаружили семь маленьких ходов. Шатори предположил, что преступники, быть может, спрятали деньги в одном из них. Эти деньги нужно найти во что бы то ни стало.

— Позови Кантора еще раз, — приказал капитан старшине. Но, услышав лишь многоголосое эхо, махнул рукой и сказал: — Нет, так мы ничего не добьемся.

— Здесь может помочь только Тончи, — сказал старшина.

Шатори это казалось сомнительным, но возражать он не стал.

Возле входа в одну из щелей Чупати обнаружил следы лап Кантора. Опустив щенка на землю, старшина ткнул Тончи носом в след и приказал:

— Ищи! След! Кантор! Слышишь ты, дурашка… Кантор!

Щенок, словно играя, завилял хвостиком. Он нюхал то след Кантора, то руку хозяина. Он не сразу понял, чего от него хотят, а когда понял, повел старшину в щель. Чупати пристегнул к ошейнику щенка короткий поводок. Это и спасло малыша, когда он, подойдя к обрыву, чуть не сорвался вниз.

Шатори и старшина фонариками осветили расщелину, но следа Кантора нигде не было.

— Смотри-ка сюда, начальник! — вдруг воскликнул старшина, показывая на свежий след. — Сорок пятый размер!

— Осторожно! Вынуть пистолеты!

Тем временем Тончи вел себя все беспокойнее. Как только Чупати отпустил поводок, щенок прыгнул вниз.

Кантор пришел в себя оттого, что его нос кто-то лизал горячим язычком. Псу здорово повезло. Узкая расщелина, которая была настолько узка, что помешала его бегству, в то же время, собственно говоря, п спасла его: огромная каменная глыба, падавшая с высоты, увлекла за собой много маленьких камней, которые и засыпали собаку. Однако сама глыба застряла на краях расщелины, не долетев до дна. И хотя Кантор не смог самостоятельно выбраться из-под засыпавших его камней, кости его, к счастью, остались целыми.

Придя в себя, Кантор услышал радостное повизгивание нашедшего его щенка и голос звавшего его хозяина. Дорогой голос хозяина.

Подскочив к Тончи, хозяин быстрыми и ловкими движениями начал сбрасывать с Кантора камни. Старшина очень волновался, не зная, жив ли Кантор. Лицо Чупати покрылось каплями пота. Пот струился даже по спине, но старшина не замечал этого.

Как только камни были отброшены, старшина наклонился над Кантором и, не мешая щенку, который все еще продолжал лизать Кантору морду, осторожно провел по спине овчарки, проверяя, цел ли хребет.

— Тютю… золотенький мой, ты жив? — ласково шептал он псу.

Кантор с трудом приподнял голову. Радость, охватившая его, оказалась такой сильной, что он даже не почувствовал боли.

— Живой, живой! — радостно воскликнул старшина, помогая овчарке подняться на ноги.

У Кантора сильно кружилась голова, но он все же устоял на ногах. Через несколько секунд он встряхнулся, чувствуя, что все кости у него целы, затем оглянулся и, припомнив все, что с ним было до падения, задрал голову и сердито заворчал.

Убедившись, что с Кантором ничего страшного не случилось, старшина поднял с земли щенка и, награждая его самыми ласковыми словами, несколько раз поцеловал в мордочку.

А Кантором владело одно желание — достать человека, по следу которого он шел и который сбросил на него камень. Псу хотелось, не мешкая, кинуться за преступником, но только что приобретенный горький опыт заставил его остановиться.

— Ну как, можем идти дальше? — спросил капитан у старшины.

— Конечно!

— Тогда надень вот этот шлем, — озабоченно проговорил капитан, — а то здесь в любой момент камень на голову может упасть.

— Пойдем дальше, Тютю, — ласково проговорил Чупати, обращаясь к овчарке, — но смотри мне, никакого самовольства.

Метров через десять — пятнадцать подземный ход пересекала большая вертикальная расщелина.

На сей раз Кантор решил идти, не теряя хозяина из виду. С каждым шагом неприятный запах, который шел от следа преступника, становился все более отвратительным. Перепрыгивая с камня на камень, Кантор стал карабкаться вверх. Шатори и Чупати с трудом поспевали за ним, стараясь освещать путь своими фонариками.

— Ну и глупцы же мы! — шепотом проговорил капитан. — Лезем по расщелине вверх, да еще демаскируем своя светом фонарика. Камней тут столько, что преступник всех нас завалить может.

— Оружия у него, по-видимому, нет, иначе он уже не раз выстрелил бы.

— Может, и нет, а может, и есть…

— Открывать стрельбу здесь, конечно, неразумно, может начаться камнепад, — высказал свое мнение подоспевший к ним начальник спасательной группы.

— Великолепно, — пробормотал себе под нос Чупати, не спуская глаз с Кантора.

Пес тем временем упрямо продвигался вверх.

— Все равно что в горах лазим, — заметил Шатори.

— От Кантора нельзя отставать, — твердо сказал старшина.

— Это равносильно самоубийству, — осторожно заметил начальник спасательной группы. — Достаточно одной глыбе свалиться вниз, и нас всех здесь может засыпать. И тогда пиши все пропало.

— Ничего не скажешь, хорошее утешение, — с горькой усмешкой произнес Шатори.

Чупати, шедший за Кантором, несколько оторвался от остальных полицейских.

И вдруг тишину подземелья нарушил угрожающий лай Кантора, слившийся с ужасным воплем человека и грохотом падающего камня.

За минуту до этого Кантор неслышно вспрыгнул на выступ скалы, на которой спиной к нему стоял преступник. Кантор никогда не нападал на свою жертву без предупреждения. Пес угрожающе залаял, а когда преступник повернулся к нему лицом и схватил камень, чтобы ударить пса, Кантор опередил его и «вонзил свои острые зубы в запястье преступника.

Преступник в темноте ориентировался очень плохо и повернулся не в ту сторону, где был пес. Тогда Кантор схватил его за плечо. Преступник пытался стряхнуть с себя собаку, и тут пес почувствовал, что за его спиной зияет пропасть. Он разжал зубы и, выпустив плечо преступника, отпрыгнул в сторону, на скалу. Приземляясь, овчарка взвизгнула от боли: дала себя знать ушибленная задняя лапа. Все это длилось несколько мгновений. Пересилив боль, Кантор снова подскочил к преступнику уже с другой стороны и схватил его за ногу. Человек громко вскрикнул и, метнувшись в сторону, полетел в пропасть.

— Патер! — раздалось в пещере.

Через секунду этот дикий крик был заглушён грохотом камнепада.

— Молодец, Тютю, так ему и надо, — донеслась до Кантора похвала хозяина.

Когда Чупати и Кантор спустились на дно расщелины, горноспасатели уже оказывали первую помощь сорвавшемуся со скалы человеку.

— А ведь это знаменитый боксер Шо, — с завистью и вместе с тем с сочувствием сказал начальник горноспасательной группы. — Два года назад его в Милане с ринга выгнали.

— Вы его знаете? — спросил Шатори.

— Его знал каждый, кто болел за наших боксеров. Но как он попал в эту пещеру? — недоумевал горноспасатель. — Что ему здесь нужно? После того поражения он почти полностью потерял зрение, это всем известно.

— А может, его кто сюда привел?

Разговор был прерван громким лаем Кантора.

— Ну, что он еще тут обнаружил? — спросил Шатори.

— Сюда, сюда! — Чупати светом фонарика показывал место, куда следовало бежать.

Подбежавший капитан увидел такую картину: Кантор и маленький щенок как ни в чем не бывало играли друг с другом.

Капитан рассмеялся:

— Собаки сделали свое дело, вот и веселятся. Старшина, позови сюда криминалиста, пусть он займется обнаруженными следами, а я обыщу боксера.

Шатори вернулся к боксеру. По найденным у него документам установили, что это действительно Шо. В кармане экс-чемпиона по боксу еле заметно светился фонарик.

— При таком свете даже человек с отличным зрением ничего не увидит, — заметил Шатори. Он подумал, что видимо, плохое зрение и помешало Шо скрыться от преследования. Вспомнив крик падающего боксера, капитан подумал, что главарь банды по прозвищу Патер находятся где-то поблизости. Он бросил в беде своего товарища и спасается бегством, а может, затаился в скалах.

— Хиртеленди! — закричал капитан.

«Ленди-и!» — ответило эхо.

— Выходи, все равно ты проиграл! — продолжал капитан.

Чупати тем временем шел следом за Кантором. Пройдя метров сто, пес остановился перед новой расщелиной Наклонившись над ней, старшина крикнул. Далекое эхо ответило ему.

— Это ствол старой заброшенной шахты, — объяснил начальник горноспасательной службы. — Во время сильных дождей в него отводят паводковые воды.

Кантора, однако, нисколько не интересовала геология.

Он всего-навсего шел по следу человека, и человека плохого, которого разыскивал его хозяин.

— Ищи, разбойник, ищи. След! — проговорил старшина, ласково похлопав своего друга по шее.

Нежное обращение хозяина придало уставшему псу новые силы, к тому же сильно пахнувшие следы преступника разожгли его охотничий инстинкт. Кантору казалось, что этой ночью он уже находил подобный запах, но где именно, он не стал вспоминать — времени не было.

Охотнее всего пес остался бы на дне пещеры возле лежащего на земле преступника и победно повыл, но чувство долга взяло верх над собачьим инстинктом.

Кантор пошел дальше, и вскоре его чуткие уши уловили тяжелое дыхание запыхавшегося человека.

В том месте, где проход немного расширялся, Кантор, вскарабкавшись на маленькую площадку, почувствовал, что преступник совсем рядом.

Сделав стремительный прыжок, пес вцепился зубами в тело бандита. Не удержавшись на площадке, преступник рухнул вниз, увлекая за собой и овчарку. Падение человека и вцепившейся в него овчарки вызвало небольшую лавину.

К счастью, расщелина оказалась не очень глубокой, и капитану с Чупати потребовалось немного времени, чтобы спуститься в нее. Когда они разыскали Кантора, тот как ни в чем не бывало сидел возле распростертого на земле бандита, положив передние лапы ему на спину.

Чупати защелкнул на руках преступника наручники.

— Это Гажо. шофер, — сказал капитан, осветив бандиту лицо.

Через секунду молодой человек, поднятый полицейскими на ноги, удивленно рассматривал своих преследователей.

— Из оружия у него только нож, — отметил Чупати, обыскав бандита. — Ого, а вот денег — так целая куча…

— Деньги пока пусть останутся у него, а документы дай мне, — распорядился капитан.

Несмотря на поимку бандита, Кантор почему-то не успокаивался и рвался вперед.

— Куда ты, Тютю? — спросил его Чупати.

— Что там? — Капитан удивленно посмотрел на Гажо. — Дружки твои здесь укрылись?

— Д-да-а… — заикаясь, произнес бандит.

— А Патер?

— Здесь.

— Тогда крикни ему сам, чтобы спускался сюда, а то Кантор его мигом стащит.

Гажо дрожащим голосом позвал Хиртеленди.

Сначала было тихо, но через минуту сверху послышался истошный человеческий голос:

— Помогите! Помогите!

— Иди смелей! — крикнул Шатори в темноту.

Спустя две-три минуты Кантор снова спустился на дно расщелины.

— Кантор, ко мне! — крикнул Чупати.

Кантор завилял хвостом, однако с места не сдвинулся. В этом положении он оставался до тех пор, пока на дно не съехал на пятой точке сам Патер. Увидев это, Кантор успокоился и, подойдя к старшине, разлегся у его ног, положив голову на сапог.

Капитан приказал всем подниматься наверх.

— Закончили? — спросил начальник горноспасательного отряда.

— Судя по поведению нашего профессора Кантора, закончили, — ответил капитан и улыбнулся впервые за весь день.

Когда Шатори и старшина, провожая к матине Хиртеленди и Гажо, шли мимо подземного ручья, труп Микулки все еще лежал там.

— Узнаете? Если я не ошибаюсь, это фотограф, да? — спросил капитан у Гажо.

Гажо кивнул и отвернулся.

— Вы знакомы с приемами дзюдо? — спросил Шатори у бандита.

— Нет, а почему вы меня об этом спрашиваете?

— Мне что-то не верится, чтобы вы один смогли сразу двоих уложить.

— Это не он сделал, — заметил Хиртеленди.

— Так, может, вы?

— Нет.

— А поподробнее…

— Вечером в десять мы собрались… вчетвером, чтобы осмотреть эту пещеру. Знаете ли, у нас хобби — лазить по пещерам…

— Ну хватит, в управлении разберемся! — оборвал Хиртеленди капитан.

Из пещеры Шатори выбрался последним. Яркий дневной свет ослепил его. Капитан устало прислонился к скале. Сказались две бессонные ночи. Постояв несколько минут, капитан, шатаясь, подошел к машине.

— Поздравляю вас! — Перед капитаном появился начальник горноспасательного отряда. Впервые в истории открытия отечественных пещер нам посчастливилось познакомиться с чрезвычайно красивой карстовой пещерой. Редчайший случай!..

— Как так? — Капитан поднял глаза на восторженного горноспасателя. — Красивая? А что в ней красивого?

— А вы разве не видели? Изумительные сталактиты! Мы с вами стали первыми посетителями этой пещеры… если разрешите, я официально, от имени нашего общества, предлагаю вам дать этой пещере имя…

— О какой красоте вы говорите? — перебил его Шатори. — Дружище, я всего-навсего простой офицер уголовного розыска, а не геолог, никаких сталактитов я там и не заметил… И потом, какое имя, почему?

— У нас так принято.

— Тогда назовите эту пещеру именем того, кто нас туда завел.

— А кто он такой?

— Вот кто! — Капитан показал рукой на Кантора, который в этот момент прыгнул на заднее сиденье.

— Назвать пещеру именем собаки? — удивился горноспасатель.

— Это не простая собака. То, что овчарка сделала за одну ночь, дает ей право на большее, а вы еще колеблетесь, называть ли вашу пещеру ее именем. В конце концов, она привела вас сюда, — значит, она и открыла эту пещеру. Да, к слову, это не так уж плохо звучит: пещера Кантора. Такую пещеру вы сможете показывать за деньги.

В тот день капитану Шатори не удалось даже вздремнуть. В кабинете его ожидал сюрприз: на маленьком столике около дивана стояла рюмка коньяку и большая чашка черного кофе.

Шатори хотелось остаться в кабинете одному, чтобы поразмыслить над событиями прошедшего дня. Бросив взгляд на бумаги, лежавшие на письменном столе, капитан нахмурил брови.

В кабинет вошел Калди. Заметив сонное лицо старшего лейтенанта, капитан деликатно спросил:

— Еще держишься на ногах?

— Так точно, держусь, — бодро ответил Калди.

— Ну, тогда посмотрим, что тут у тебя.

— Все показания у вас на столе. Мы опросили весь салон Илоны. Сама Илона тоже попалась на крючок. Лейтенант Кути лично допросил Паку.

— Обыск на квартире у главного врача что-нибудь дал?

— У него найдена сберегательная книжка. Она тоже у вас на столе. Я ее приобщил к делу Марики Лонтаи.

Капитан взял сберегательную книжку и полистал ее:

— Полмиллиона… сумма небольшая.

Закрыв книжку, капитан насмешливо улыбнулся и спросил:

— Как вы думаете, Вархеи продал бы виллу на Холме Роз?

Когда старший лейтенант вышел из кабинета, капитан погрузился в размышления. Собственно говоря, все нити преступления находились у пего в руках, только нити эти были смотаны в тугой клубок, который он и должен был распутать… Нужно выяснить прежде всего, кто из преступников какую роль играл.

Первым раскололся Гажо. Он рассказал, что Шо, Лади Микулка и Хиртеленди совершили ограбление почтовой машины. Руководил ограблением Хиртеленди. Сам Гажо, как шофер, должен был вовремя сообщить своим соучастникам точное время и маршрут движения почтовой машины.

Согласно первоначальному плану Лади и Микулка должны были присоединиться к почтовой машине на перекрестке улицы Шин и проспекта Ракоци.

Однако Гажо узнал время и маршрут движения машины только в последний момент. Гажо уже боялся, что не сможет вовремя предупредить своих друзей и ограбление не состоится.

Однако когда он ехал по мосту Эржебет, то заметил в зеркальце заднего обзора догоняющий их «фиат». Вдальнейшем все шло по строго разработанному плану.

После первых допросов Шатори был очень доволен, что его подозрения в отношении Гажо подтвердились.

— Кого я провалил? — удивленно спросил Хиртеленди, однако от внимания капитана не ускользнуло, что бандит ошеломлен такой постановкой вопроса.

— Своего дружка…

— Я?

— Вы хотели бежать за границу.

— Никуда я не собирался бежать. У меня есть заграничный паспорт с визой для выезда в Польшу.

— Для этой цели вы выучили в тюрьме польский?

— Я еще по-английски и по-французски говорю.

— И только? А я думал, вы еще и по-немецки говорите.

— Ну и что, может, и говорю. Это мое дело.

Шатори кивнул, бросив беглый взгляд на Хиртеленди:

— За что вы убили Марику Лонтаи?

— Что?! Что такое, что вы говорите? — Хиртеленди побледнел и хотел вскочить со стула, но Кути не дал ему подняться.

— А я думал, вы знаете, в чем вас подозревают, — как бы невзначай бросил Шатори.

— Я? Что я должен знать? Я ничего не знаю…

— А где вы были вчера вечером между девятью и половиной десятого?

— Ничего не знаю… Я нигде не был…

— Удивительно, у такого полиглота и такая плохая память. Отпечатки ваших пальцев обнаружены в комнате девушки, а это как вы знаете…

— Меня хотят обвинить в убийстве? Меня? — Голос Хиртеленди сорвался на визг. — Но я не убивал…

— Добровольное признание рассматривается судом как смягчающее обстоятельство, а оно вам так нужно… Рассказывайте…

— Я не убивал…

— Тогда скажите, где вы были и с кем встречались.

Хиртеленди молчал.

— Молчите? Ну хорошо, тогда я сам вам расскажу. Если я где-нибудь буду не совсем точен, можете меня поправить. Надеюсь, вам уже сообщили о том, что до сих пор вас допрашивали как подозреваемого.

— Но меня не обвиняли в убийстве Марики.

— А в чем же?

— В угоне какого-то автомобиля.

— Ай-яй-яй, — Шатори покачал головой, бросив укоризненяый взгляд на Кути. — Оставим эту историю с угоном автомобиля. В сравнении с убийством это мелочь.

Хиртеленди испуганно уставился на Шатори, который, будто не заметив этого взгляда, продолжал:

— Я несколько освежу вашу память… Утром в половине десятого вы позвонили Марике в больницу, где вам сообщили, что она неожиданно уехала в отпуск, о чем вы не имели ни малейшего представления. После этого вы позвонили Илоне на квартиру, но ее не было дома. До половины второго вы сидели в кафе возле моста. Потом снова позвонили Марике, но безрезультатно. Тогда вы решили лично навестить ее. Однако ее квартира была заперта. Около трех часов вы наконец дозвонились до Илоны Сони и попросили ее передать Гажо, чтобы он в пять часов пришел на мельницу у озера. Ваш друг оказался пунктуальным, как и вы сами. Вы договорились с ним встретиться вновь в половине десятого. После этого до десяти вечера вы бродили по улицам. Вы видели, как девушка подъехала на машине, как вышла… Вы побежали вслед за ней и… — Шатори сделал рукой движение, имитируя удар ножом.

Хиртеленди нервно кусал губы. Руки, сложенные на коленях, теребили материю брюк.

Шатори нарушил молчание.

— Этот ваш поступок еще можно как-то понять: злость, ревность…

— Неправда, — дрожащим голосом произнес Хиртеленди, — я любил Марику…

— Так-то оно так… Однако когда вы увидели большую полосатую сумку девушки, то подумали, что она, сговорившись с одним из ваших дружков-бандитов, обманула вас, выкрала деньги! Я вас понимаю. Вы думали, что девушка, которую вы сильно любили, которой верили, ради которой пошли на это ограбление, вдруг обманула вас. Это и побудило вас поднять на нее руку.

Хиртеленди изумленно уставился на капитана:

— А разве деньги были не в комнате?

— Узнаете эту пляжную сумку? — Шатори открыл сейф и вытащил сумку. — Вот, пожалуйста, подойдите и посмотрите поближе.

Хиртеленди сидел как парализованный, не сводя взгляда с сумки.

В пещере вы разделались с Микулкой, которого заподозрили в краже денег…

— Гражданин следователь, — простонал Хиртеленди, — если я все откровенно расскажу, вы поверите, что не я убил Марику и Ушастика?

— Хорошо, я поверю вам, но будьте откровенны.

— Гражданин следователь, я на самом деле весь день искал девушку, а вечером в девять часов был у нее на квартире, но поздно… Этот мерзавец… уже убил ее. Я хотел догнать его, но он выскочил через окно…

Хиртеленди более часа давал показания, которые заносились в протокол.

Когда Хиртеленди увели в камеру, капитан выпил большую чашку черного кофе, а затем приказал привести к нему доктора Вархеи.

Главный врач вошел в кабинет Шатори, сгорбившись, опустив голову на грудь. Лицо его было одутловатым, под глазами залегли темные круги. Остановившись перед Шатори, он вдруг выпрямился, задрожал и, не дав капитану открыть рот, закричал:

— Я попрошу… как вы смели! Вы еще ответите за это!

— Ведите-ка себя как следует, — пытался перебить доктора полицейский, который ввел его в кабинет.

Капитан махнул рукой.

«Пусть покричит, — подумал капитан, разглядывая стоявшего перед ним хорошо сложенного мужчину. — Ишь как побагровел, на лбу выступили крупные капли пота, видно, он здорово перепугался».

— Вы еще ответите за свое самоуправство! Вы знаете, кто я такой?

— Как не знать, — спокойно ответил Шатори. — Вы доктор Йожеф Вархеи…

Спокойный голос капитана усмирил доктора.

— Вы женаты, — продолжал капитан. — Правда, детей у вас нет. Владеете половиной дома, в котором живет жена, а на Холме Роз приобрели виллу для любовницы, которая была убита вчера в половине десятого… зарезана скальпелем… три удара в грудь… Это она? — Шатори быстрым движением поднес к лицу Вархеи увеличенную фотографию девушки.

— Нет! — Вархеи закрыл лицо руками и, помолчав несколько минут, попросил: — Дайте мне воды…

Шатори сделал знак полицейскому, и тот дал арестованному воды. Дрожащими руками Вархеи поднес стакан ко рту. Подождав, пока он напьется, капитан спросил:

— За что вы убили девушку?

— Товарищ следователь… Клянусь вам своей жизнью… Даю вам слово…

— Мне этого мало.

— Я честный человек… — Доктор неожиданно замолчал.

— Продолжайте, продолжайте…

— Поверьте мне, я любил Марику, зачем мне ее убивать?

— Вы с ней поссорились.

— Это глупость, клевета. Вечером я не был у нее.

— Не были? Но вас видели…

— Меня? Кто?

Шатори нажал кнопку под столом, и через несколько секунд на пороге кабинета появилась неопрятная фигура Паку. Рыжие волосы взлохмачены, глаза опухли, в руках кепка, которую он нервно теребил.

— Господин инспектор, я явился, — с подобострастием сказал Паку.

— Подойдите ближе, — кивнул Шатори, глядя в изумленное лицо Вархеи. — Скажите, Паку, вы знаете этого гражданина?

— Гражданина? Тьфу! — Паку даже плюнул. — Так это же убийца. Самый последний убийца. Он убил Марику. Посмотрите, у него и сейчас руки в крови…

Вархеи испуганно посмотрел на свои руки.

— Вот видите! — воскликнул Паку, показывая на врача.

— Товарищ следователь, он лжет! — отчаянным голосом произнес Вархеи.

— Я лгу? Я видел… Да, я видел собственными глазами, как он выпрыгнул из окна и перелез через забор. Он думает, что если он главный врач и у него полно денег, так ему все можно? Он дал мне четыреста форинтов, чтобы я следил за самым очаровательным созданием на свете и доносил ему. Тогда я ему ничего не сказал, а теперь скажу прямо в глаза: да, Марика изменяла ему с Патером, потому что не любила его. Патер был настоящий мужчина. Жаль, что той ночью доктору удалось удрать от Патера. Я и его машину видел… — Паку зашатался, на губах у него появилась пена.

— Отведите его к врачу, — приказал капитан полицейскому.

— Я видел… видел… — хрипел Паку на ходу.

— Он лжет! — закричал Вархеи. — Кому вы верите, ведь это шизофреник! Он ненавидит меня! Можете мне поверить…

Кантор сидел в коридоре перед окном, возле подставки для цветов, посматривая то на хозяина, то на подставку. Чупати руками раздвинул листья густого куста астр и, победоносно взглянув на Шатори, спросил:

— Что ты на это скажешь?

В цветах лежал сверток, похожий на кирпич, завернутый в белую бумагу.

— Что за черт? Как это сюда попало? — пробормотал Шатори.

— Кантор! — позвал Чупати. — Апорт. — И показал рукой на сверток.

Кантор осторожно взял сверток зубами и понес его к кабинету Шатори. Старшина открыл ему дверь.

Вархеи вопросительно уставился на собаку. Кантор подошел прямо к врачу.

— Кантор, положи, — приказал хозяин. Пес послушно положил сверток врачу на колени.

— Это вы в коридоре обронили, — проговорил, обращаясь к Вархеи, вошедший в комнату Шатори. — А ну-ка, дайте мне его сюда. Вы человек умный и прекрасно видите, что с нами лучше говорить начистоту.

— Пес врет, это не мои деньги.

— Ай-яй-яй, доктор, у вас овчарка и та, оказывается, врет. Итак, мы остановились на том, что вы поссорились с девушкой. — Шатори развернул сверток, и в бумаге оказались стофоринтовые банкноты. Капитан пересчитал деньги. Их было ровно десять тысяч.

— Да, мы действительно с ней поссорились, — начал Вархеи, поняв, что обманывать бесполезно.

— А почему вы поссорились? Из-за ревности? Но ведь она хотела с вами уехать.

— В том-то и дело, что не хотела. Она мне так и заявила, что никуда со мной не поедет.

— И что же, так неожиданно передумала?

— Да, из-за этого я и рассердился на нее.

— А вам известно, что девушка любила другого человека?

— Она мне об этом сказала в глаза. Из-за него она не захотела со мной ехать.

Вархеи закрыл лицо руками.

«Еще минута, и он признается, что в порыве ревности убил девушку. Он убедился, что обмануть меня не удастся, и сам признается…»

— А как к вам попали деньги?

— Я знаю, это звучит неправдоподобно, но эти деньга мы нашли, — ответил доктор.

— Нашли? Где?

— В лесу, в пещере.

— Когда?

— Вчера утром.

— А что вы искали в этой пещере?

Врач сразу сник, поняв, что проговорился.

— Собственно говоря, вечером мы случайно видели, как в пещеру что-то заносили. На следующий день мы пошли посмотреть…

— Расскажите все по порядку и поподробнее.

— Пожалуйста. Как вы уже знаете, вместе с Марикой я хотел уехать в Болгарию. Мы уже получили заграничные паспорта. Уехать договорились завтра. Но каким-то образом об этом узнала моя жена и заявила, что хочет проводить меня до самой границы. Тогда я решил попросить Марину, чтобы она приехала в Болгарию через несколько дней. Для этого разговора мы и встретились с ней в горах. Дело было вечером… Совершенно случайно мы увидели нескольких мужчин, которые несли какой-то большой ящик. Они занесли его в пещеру и вскоре вышли оттуда. Меня разбирало любопытство, и на следующее утро я заехал за Марикой. Мы вместе с ней пошли на то место и в пещере нашли ящик.

— В ящике были деньги?

— Да.

— А вы не обратили внимания на то, что на ящике было клеймо национального банка?

— Видите ли, я так волновался, что не заметил этого…

— Во сколько часов вы проснулись в тот день, господин доктор?

— В шесть.

— Радио вы не включали?

— Кажется, нет… — неуверенно ответил доктор и покраснел.

— Ну хорошо, пойдем дальше. Вы набили деньгами карманы и пляжную сумку девушки…

— Да…

— И куда вы пошли?

— Мы весь день были вместе.

— И в тот же день вы и поссорились?

— Собственно говоря… да.

— Вы не знали, как поделить деньги?

— Да.

— Поздно вечером вы пришли к девушке на квартиру, где она вам и заявила, что любит другого и никуда с вами не поедет. Какую сумму она у вас потребовала?

— Половину.

— Но вы не хотели отдавать ей половину, завязалась драка, не так ли?

— Так.

— Вы схватили со стола скальпель и…

— Нет! Она сама его схватила, бросилась на меня, угрожала.

— И вы стали выкручивать ей руки.

— Да.

— И вы убили девушку?

— Нет… — простонал врач.

— А куда вы бросили скальпель?

— Никуда. Точнее говоря, не помню. Простите, умоляю вас, я сейчас ничего не помню…

Капитан сдвинул в сторону лежавшие на столе бумаги и выключил магнитофон.

— Итак, убийство вы совершили ради обогащения. Нет никакого сомнения в том, что вы знали, откуда эти деньги. По радио утром сообщили об ограблении машины. Вы именно потому и пошли в пещеру, чтобы забрать эти деньги. Марика потребовала у вас половину, угрожала заявить, если вы не поделитесь с ней. Когда вы ударили ее скальпелем, вам кто-то помешал. Вы бросились к окну и выскочили в него, сели в машину и уехали. Не так ли?

— Нет, нет, нет.

На пороге появился полицейский.

— Уведите арестованного, — приказал ему капитан.

Часы показывали девять утра. Центральная полиция Будапешта начинала свой трудовой день.

В это время Шатори и Чупати с Кантором вышли снова на улицу.

— У тебя есть лишнее одеяло? — спросил Шатори у старшины, когда они подошли к воротам.

— И даже не одно.

— Тогда я поеду с тобой на гору и там высплюсь как следует на свежем воздухе.

Однако, когда они свернули на дорогу, ведущую на гору Мартон, капитан неожиданно остановил машину и сказал шоферу:

— Заедем-ка в больницу.

— Что случилось? — спросил дремавший на заднем сиденье Чупати.

— Ничего… Просто я хочу по дороге завернуть в больницу.

Чупати кивнул. Он уже привык к неожиданным выходкам Шатори.

Они подъехали к служебному входу в больницу, остановились перед котельной.

— Возьми с собой Кантора, — сказал капитан старшине.

Все вошли в помещение, служащее раздевалкой для кочегаров.

— Покажите мне шкафчик Паку, — попросил капитан пожилого кочегара. Кочегар тут же подвел их к маленькому шкафчику.

Открыть старенький замок было не трудно. Капитал распахнул дверцу шкафчика и, обращаясь к Чупати, сказал:

— Дай Кантору понюхать вещи и пусти его. Интересно, куда он нас приведет.

Кантор без звука повиновался хозяину, хотя в тот момент у него не было ни малейшего желания работать. Пес обнюхал висевшую в шкафчике одежду, от которой сильно и неприятно пахло, и несколько раз — чихнул. Подняв кверху хвост и взъерошив шерсть, овчарка пошла по следу.

— Идем за Кантором, — сказал капитан старшине.

Выйдя из котельной, Кантор повел их в здание напротив, где жила Марика Лонтаи. Перед открытой дверью пес вдруг остановился и начал делать круги.

— Ищи! След!.. — хриплым голосом сказал — капитан Кантору. Пес бросился к кустам.

— Что-нибудь нашел, Тютю? — ласково спросил Чупати у овчарки. — Ищи! След!

Шатори прекрасно понимал, что ему во что бы то ни стало нужно найти вещественные доказательства, без которых любое предположение, каким бы верным оно ни было, остается предположением. В комнате девушки были обнаружены следы ног на полу, подоконнике и отпечатки пальцев четырех человек: Паку, Вархеи, Хиртеленди и самой девушки.

Однако кто из троих мужчин убил девушку?

Кантор тем временем прошел по узкой асфальтовой дорожке и исчез в густом кустарнике. Вскоре они услышали отрывистый лай овчарки.

. — Слышишь, начальник, — сказал старшина, обращаясь к капитану. — Кантор там что-то обнаружил.

Они подбежали к кустам.

— Вот что он нашел, — проговорил старшина, подавая капитану блестящий скальпель.

Шатори просиял: и на этот раз счастье улыбнулось ему!

Капитан ласково обнял Кантора за шею и, довольный, засмеялся.

— А теперь поехали спать, дружище!

На скальпеле были обнаружены отпечатки пальцев Паку, или, как его называли друзья, Молекулы. Паку был морфинистом. Себя он называл художником и считал, что мир не понимает его. После нескольких истерик, которые он закатил в полиции, прижатый фактами, он наконец признался.

Шатори удивили мотивы, руководствуясь которыми Паку убил девушку, а именно: он хотел таким путем спасти свою душу от земных грехов. Шатори направил Паку на медицинскую экспертизу, которая установила, что Паку болен шизофренией. Оказалось, что все представления, в мире которых жил Паку, вызваны его пристрастием к наркотикам. С одной стороны, ему казалось, что все вокруг из рук вон плохо, и это как бы толкало его на совершение преступления, с другой — его преследовала мысль о необходимости уничтожения в этом мире рутины всего красивого. Для него все красивое сосредоточилось в образе Марики Лонтаи, от которой он получал морфий и которая, по его представлениям, жила в мире преступного. Кроме того, он ревновал ее к богатому доктору… Паку хотел отомстить самому доктору, но, когда ему под руку попалась девушка, он, не задумываясь, убил ее…

На протяжении нескольких недель Кантор ходил в свой бокс, находившийся на горе, только спать. Повсюду сопровождая хозяина, пес познакомился с жизнью большого города, хотя у него и не было на то особого желания.

В жизни овчарки было много перемен, в том числе и перемен местожительства, и Кантор, который мечтал О таком образе жизни, который мало чем отличался бы от прежнего, надеялся, что они с хозяином обязательно вернутся домой.

В городе они вели бродячий образ жизни. Удобствами и уютом оба не были избалованы, для отдыха им достаточно было немного выспаться в какой-нибудь комнатушке. Питались они тоже скромно, и ни тот ни другой не жаловался на свое житье.

Когда прошла первая неделя пребывания в Будапеште, Кантор начал подумывать о том, когда же наконец закончится эта затянувшаяся командировка. Каждый раз, когда Чупати появлялся перед боксом овчарки с поводком в руке, Кантор с радостью бросался старшине навстречу, надеясь, что наконец-то они с хозяином поедут к себе домой.

На условия теперешней жизни Кантору грех было жаловаться. Удобства здесь были, прямо надо сказать, великолепные. Например, стоило Кантору захотеть пить, как вода сама лилась в миску. Для этого нужно было только нажать кнопку. Правда, пес никак не мог привыкнуть к воде, от которой как-то странно пахло, причем запах этот преследовал пса даже тогда, когда вода была выпита.

Непривычным для Кантора было и то, что пищу ему не приносили в миске, как это обычно делал дома хозяин, а она поступала откуда-то из-за стены по желобу.

В боксе всегда была чистота, хотя пахло не очень хорошо. Первый раз сам хозяин хорошо вычистил его, но неприятный запах все равно не пропадал. На старом месте Кантор в редких случаях оправлялся в боксе, но если такое и случалось, то наутро хозяин смывал все водой. Здесь же у Кантора было специальное приспособление для туалета, но пес там никогда даже не мочился.

С одним Кантор никак не мог примириться — с тем, что редко виделся с хозяином. Правда, одиночество Кантора скрашивалось присутствием щенка Тончи, к которому он сильно привязался.

Неделя шла за неделей, а хозяин и не собирался возвращаться домой. Вскоре умный пес понял, что их житье здесь не временное, а постоянное. Куда бы они ни отправлялись, они всегда возвращались сюда. Воспоминания о прошлых годах, проведенных в родном городе, почти полностью выветрились из головы Кантора. Остались лишь кое-какие туманные обрывки впечатлений: об автобусах, трамваях, городской толчее, хотя и не такой оживленной, как в Будапеште…

Кантору захотелось оказаться на старом, до мелочей знакомом дворе, где все хорошо знали пса, где стояла простая скромная будка, в которой было так тихо и спокойно. Теперь же у Кантора не проходило ощущение, которое испытывает и человек, оказавшийся на время в шикарном номере первоклассного отеля, но где он, однако, не чувствует себя так хорошо и покойно, как дома, в простой скромной хижине.

Много интересного Кантор нашел за пределами своего нового жилища. К теперешним собакам он быстро привык. А тот факт, что его уже давно почти не волновали сладкие любовные муки, можно было, видимо, объяснить тем, что суки, жившие во дворе, были намного моложе его. К тому же он хорошо знал их еще тогда, когда они были щенками…

И лишь один хозяин прекрасно понимал, что любовный пыл Кантора в значительной степени охлаждается слишком большим нервным напряжением, которое требует его работа.

В последнее время, особенно после происшествия в пещере, Кантор довольно часто ощущал боль в позвоночнике. Боль возникала неожиданно, так же неожиданно и пропадала.

Однажды летом Чупати раньше обычного повел Кантора домой. Пес был явно не в духе, старшина почувствовал это еще утром, когда они пошли на работу. Кантор шел вяло, с неохотой. Правда, он выполнял все приказы хозяина, однако делал это без обычного воодушевления. Чупати приписывал это недавнему ранению, полученному Кантором в пещере. Жалея собаку, старшина попросил у Шатори разрешения пораньше отвести овчарку домой.

Когда Кантор вошел в свой бокс, вид у него был очень усталый. Он даже недовольно огрызнулся на Тончи, когда щенок радостно бросился к нему, чтобы приласкаться. Такого с Кантором еще не случалось, он всегда был рад щепку и его милым проказам. Не притронувшись к еде, Кантор растянулся в углу бокса.

Удивленный, щенок несколько раз прошелся перед своим старшим другом и, так ничего и не поняв, беспомощно уставился на хозяина.

Старшина в задумчивости немного постоял перед боксом.

«Что же все-таки происходит с Кантором? Ровно неделю назад я водил пса к ветеринару, который не нашел ничего плохого. А может, все-таки у бедняги повреждение позвоночника, которое и причиняет ему сильную боль? — с опаской подумал старшина. — Как-никак вон какие каменные глыбы обрушились на пса в пещере».

Так и не успокоившись, старшина на следующее же утро вызвал к Кантору ветеринарного врача.

Врач более получаса внимательно осматривал, выслушивал и ощупывал овчарку, затем измерил псу кровяное давление, проверил его способность на различные реакции, даже сделал несколько рентгеновских снимков.

В конце осмотра врач недоуменно покачал головой.

Старшина, сидевший здесь же, нервно похрустывал суставами пальцев.

— Что с ним случилось? — с тревогой в голосе спросил он у врача.

— Господин Кантор, как мне кажется, страдает самой здоровой болезнью, — начал доктор. — Он просто-напросто переживает сердечные муки…

— Как вы изволили сказать? — не понял врача старшина, которому показалось, что он ослышался.

— Да, да, сердечные муки… Постарайтесь найти ему пару. На всякий случай даю ему освобождение на три дня… Вот вам справка.

— Черт возьми, — пробормотал Чупати, беря в руки справку.

— А почему вы так недоверчиво на меня смотрите? Кантору нет еще и десяти лет, а в этом возрасте любовь собакам не заказана.

— Не возраст меня смущает…

— А что же?

— За три последних года пес не болея такой «болезнью»…

— Наверняка вы его здорово загоняли. А вы разве никогда не устаете?

— Я же человек.

— Это отнюдь не означает, что животное должно больше переносить, чем человек. Во всяком случае, переговорите со своим начальником. Знаете, новая обстановка может отрицательно подействовать на пса. Тут поможет обильное питание, незнакомые суки… Постарайтесь свести вашего пса с молодой сукой.

— Кантор первоклассный пес, — не без гордости проговорил старшина.

— У нас есть и первоклассные суки.

Простившись в ветеринаром, Чупати с укором обратился к Кантору:

— Словом, к суке захотел. А я-то испугался, думал, что у тебя что-нибудь серьезное. Ну и пройдоха же ты!.. Ну ладно, пошли. Интересно, кого ты себе выберешь? Освобождение на трое суток у нас имеется.

Заведя Кантора в бокс, Чупати прошелся перед соседними боксами, рассматривая находившихся в них сук. Старшина решил сам подобрать Кантору пару.

Однообразное течение будней было нарушено сенсационным известием о любви Кантора.

Первую ночь после врачебного осмотра Кантор спал неспокойно. Когда над городом занимался рассвет, пес был уже на ногах. Он словно тигр расхаживал по боксу. От шума шагов Кантора проснулся и щенок, но, заметив, что пес явно не в настроении, Тончи, положив голову на передние лапы, следил за ним глазами, не осмеливаясь даже тявкнуть. Когда взошло солнце, щенок поднялся на лапы, но грозное рычание Кантора снова уложило его на пол. Пришлось бедняге помочиться прямо на место К счастью, скоро пришел хозяин и окриком успокоил Кантора.

Однако Кантора нисколько не интересовало ворчание щенка: собственные заботы полностью поглотили его. Услышав окрик хозяина, пес поджал хвост и вышел из бокса, даже не оглянувшись, будто, кроме него, на свете вообще никого не существовало. С боевым видом, готовый броситься на кого угодно, пес уселся у ног хозяина. Беспокойным взглядом он медленно обвел весь двор, разыскивая какую-нибудь суку, с которой он мог бы подружиться. До сих пор Кантор вежливо обходил их.

Возле изгороди Кантор увидел каких-то людей, и это его особенно разозлило. Но люди для него находились под знаком табу, разве что хозяин прикажет… Только один хозяин может заставить Кантора нарушить это табу, и тогда человек превращается в добычу овчарки.

Однако на сей раз хозяин молчал.

— Ну, погуляй, — сказал хозяин, отпуская овчарку.

На площадке никого не было, лишь через несколько боксов, у самой дверцы, тявкала собака по кличке Тиги.

Кантор бросился к ней, но, услышав сердитый окрик хозяина, остановился.

Пес замер на месте, повернул голову назад, сердясь на самого себя за собственную нерасторопность: если бы резвее поворачивался, то по крайней мере мог бы сорвать зло на этой сучке, схватив ее за нос, а теперь уже было поздно.

Низко нагнув голову к земле, пес побежал к дальним кустам, что росли возле забора. Обежав двор, Кантор вернулся к тому месту, где он оставил хозяина, и увидел, что старшины уже нет. Осмотревшись, он заметил хозяина уже за забором, рядом с ним там стояли еще какие-то незнакомые Кантору люди.

«Предательство!» — фыркнул про себя пес и в тот же миг увидел суку с рыжей шерстью, бегущую по направлению к кустам.

«Ну подожди!» — взвизгнул пес и, делая большие прыжки, помчался за бессовестной сукой, осмелившейся нарушить его обычную прогулку. Откуда было псу знать, что все это специально подстроено для него собственным хозяином. Пес решил срезать угол и догнать собаку. Он уже подбежал к кустам, но вдруг остановился, подняв голову: в нос ему ударил приятный запах, донесенный ветерком. И в тот же миг он увидел темную, скользившую ему навстречу тень. Это была черная как смоль собака, с распушенным хвостом. Чарующий запах, исходящий от нее, завладел всем существом Кантора, голова у него по шла кругом.

Прошло несколько мгновений, и он оказался в тесном кольце четырех красивых молодых сук. Желания ссориться с кем-нибудь из них у Кантора не было.

«Интересно, почему я до сих пор не видел их? — удовлетворенно фыркал Кантор. — Как я мог не обращать внимания на то, что здесь, на площадке, столько красивых сук!»

Кантор посмотрел в сторону забора, за которым виднелась фигура хозяина. Но вот чудеса, почему он с таким нетерпением потирает руки? Однако времени для раздумывания у Кантора не было: длинношерстая рыжая Эмми, заигрывая с Кантором, подходила сбоку.

«Давай поиграем!» — приветливо тявкнул пес, повернув к ней голову. Через секунду он уже обнимал ее за шею. Немного поигравшись, пес повалил ее на землю, но в это время к ним подбежала черная Клеопатра.

— Ну, пошла свалка! — громко заметил хозяин.

Вскоре вокруг играющей пары бегала Маришка и, обиженно ворча, прыгала Лади.

Чупати, наклонившись к хозяину черной Клеопатры, сказал:

— Если Клеопатра ответит на любовь Кантора, ставлю тебе ящик пива.

Надежды старшины имели основания, так как трехлетняя красавица сука была настоящей гордостью всего собачьего городка. В тонкости чутья и ловкости ей не было равных. Чупати со вчерашнего дня думал только о ней, считая, что лучшей пары для Кантора нет.

— Пусть пес сам выбирает себе пару, — заметил начальник собачьего городка. — Мне кажется, он выберет Лади.

— А может, и Маришку, — сказал старшина, не спуская глаз со своего любимца.

— А как же твое обещание поставить мне ящик пива? — спросил хозяин черной Клеопатры.

— Вот моя рука… — Чупати вытер руку о брюки и протянул ее хозяину Клеопатры.

— Моя сука выросла под наблюдением Ковача, — не без гордости заметил хозяин Клеопатры.

— Жаль, что этого не может знать мой Кантор. — Старшина тяжело вздохнул и скорчил при этом такую трагическую мину, что присутствующие громко расхохотались.

— Чего вы ржете, как лошади? Что думал, то и сказал.

На зеленом лугу тем временем остались только Кантор с Эмми и Клеопатрой. Они резвились друг возле друга, дружелюбно толкались, прыгали через канаву.

Наконец эти игры надоели Клеопатре. С угрожающим рыком она отогнала от Кантора рыжую Эмми.

— Ящик пива за мной, — бросил Чупати хозяину Клеопатры.

— Товарищ Сабо, быстро отзовите свою Эмми, пока не началась драка! — посоветовал начальник городка хозяину Эмми.

— Ничего не будет, — спокойно произнес Чупати.

Через полчаса Кантора совершенно нельзя было узнать: вместо злого животного, каким был Кантор с самого утра, в бокс вернулся ласковый и смирный пес.

Больше всего такой перемене в Канторе обрадовался щенок Тончи.